Назвав мою фамилию и выслушав ответ, он переменился в лице.
— Велено пропустить. Я провожу… — Он схватил меня за локоть и повел по коридорам «Лаки чена».
— Сюда. — Мы остановились перед обитой мягкой кожей дверью.
Он остался снаружи, а я вошел внутрь, с трудом унимая дрожь. Офис как офис: несколько мягких кресел, журнальный столик с чашками и кофеваркой, бар, рабочий стол с компьютером.
Оба брата были здесь — не знал бы, что они с моими коллегами натворили, никогда бы не подумал, что они на такое способны: дядьки как дядьки. Средних лет, с залысинами, в очках, щечки пухлые, костюмы дорогие…
Если они и не ожидали моего визита, то не очень-то это показывали. Один — кажется, Виктор — курил сигарету. Рассматривал меня внимательно.
— Ну здравствуй, сучонок! — произнес наконец один из них. — Что, струхнул? Нагадил, а потом и сам обгадился?
Памперсы-то захватил?
— Вах, баюс, баюс, баюс… — Отчаянный страх можно было прикрыть лишь нарочитым хамством. — У вас у самих-то, господа хорошие, памперсы имеются?
Станислав полиловел от ярости, рванулся ко мне и вцепился в воротник жилетки. Хрясь. Удар кулака пришелся точно в нос. Кровь закапала на жилетку, футболку…
— Сука! — Станислав оттолкнулся от меня и стал брезгливо вытирать запачканную кровью ладонь носовым платком.
Надо было вести сцену к финалу, тем более что, по моим расчетам, рубоповцы должны были появиться с минуты на минуту. Я издал сдавленный жалобный сип, согнулся в три погибели, схватился за сердце. Рожу при этом я скорчил максимально страдальческую.
— Станислав, что с этим придурком?
— Сердце! Воды… — Я захрипел и скорчился еще больше.
— Дай ему воды, а то еще загнется, не приведи Господи…
Станислав плеснул из графина воды в высокий стеклянный бокал. На донышко. Жадина! Протянул стакан мне.
Я сделал глоток. Пора! Я грохнул со всего маху бокалом по углу стола. Разлетелись осколки, но донышко с торчащими острыми краями уцелело.
Братья растерянно попятились от меня. Они всерьез опасались, что я могу кинуться на них.
— Что, испугались? — Я усмехнулся.
Оттянул ворот футболки и располосовал ее «розочкой» почти до пупа. Теперь будет больно: вонзил стекло себе в грудь.
Неглубоко, я же не сумасшедший. Прочертил кровавую полосу поперек. Затем еще одну ниже. Кровь потекла по груди.
Все поплыло. Я еще видел, как Станислава вывернуло от зрелища прямо на кожаное кресло. Из коридора донесся топот. Пора. Я отбросил остаток стакана под ноги Станиславу — на ней кроме моих отпечатков пальцев были и его — пусть теперь докажет, что это не он меня так разрисовал.
Я начал сползать на пол.
Дверь распахнулась, в кабинет ворвались здоровенные лбы в камуфляже — собровцы, следом Резаков с Лагутиным.
— Лежать, суки! РУБОП! — И сплошной мат: в РУБОПе ребята работают резкие, да к тому же на Карпенко у них накопилось.
И тут я потерял наконец сознание.
Не люблю вечер пятницы, обязательно какая-нибудь гадость случается…
***
Лежать на спине, глядя, как по беленому потолку скачут солнечные зайчики, может быть, и забавно, если делать это полчаса, максимум — час. Когда в таком положении, да еще с саднящими и горящими под плотными повязками порезами, проводишь вторые сутки — хочется волком от тоски выть.
Нет, скучать мне не давали: после того как меня, слегка подштопанного и по самые уши напичканного обезболивающими, Резаков отвез домой, у меня перебывало пол-Агентства. Первым заявился Шаховский. Да не один, а с доктором.
Тот еще раз осмотрел мои телесные повреждения, оставил кучу склянок со снадобьями и мазями, полтора десятка упаковок разноцветных таблеток. Витька оставался у меня до утра субботы — никогда не предполагал в нем таланта замечательной сиделки. Утром нагрянули, сменив его, Зудинцев с Кашириным, притащили яблок и винограда. После них впорхнула Завгородняя, вся в облаке полупрозрачных нарядов и дорогих духов, чмокнула меня в лоб и оставила после себя плитку горького шоколада.
Спозаранник долго выспрашивал меня о подробностях обстановки офиса братьев Карпенко, а потом, загадочно подмигнув, извлек из «дипломата» полуторалитровую пластиковую бутылку из-под «Пепси».
Это «Негру де Перукар» — лучшее молдавское вино. Сама королева Елизавета его в Молдове покупает для своего стола. Здесь такого не купишь. Пей на здоровье.
Я не отпустил Глеба, пока мы не приговорили половину бутыли.
Остальное мы допили с Валей Горностаевой и Лешей Скрипкой.
— Знаешь, Володя, у меня был один приятель, — рассказывал одну из своих бесконечных историй Алексей, — так он, чтобы привлечь внимание любимой девушки, подговорил своих приятелей разыграть сцену нападения на нее. Они все сделали очень натурально: обступили ее у порога дома, стали цинично приставать.
И тут он появляется. Раз, раз — всех раскидал. В общем, все было разыграно как по нотам. А тут, как назло, наряд милиции — всех в кутузку и упекли. Долго потом доказывали, что это была шутка…
Под вечер своим визитом почтил Обнорский. Он долго разглядывал меня, угрюмо молчал. А потом сказал все, что думает обо мне, моих умственных способностях, дурацком характере, нарушении всех возможных норм дисциплины и субординации…
Я молчал и глядел в потолок.
— Ты меня не слушаешь!…
— Не знай я некоторых деталей твоей собственной биографии, Андрей Викторович, подписался бы под каждым твоим словом. А если ты считаешь, что мне не место в Агентстве, готов подписать заявление об уходе.
Он рот разинул от такой наглости.
Помолчал.
— Н-да, Володя, нам тебя будет не хватать… Две недели, — он положил на кровать конверт, — считай себя с понедельника в отпуске. Будет лучше, если вы втроем, с Анютой и сыном, проведете его подальше от Питера. Считай, что здесь твои отпускные.
В конверте была внушительная сумма.
Жена с сыном приехали под самый вечер.
— Солнце мое, — сказал я Анюте, — мне так не хватало тебя эти две недели.
Собирайся. Едем в Прагу…
ДЕЛО О ДВУХ УХАЖЕРАХ
Рассказывает Светлана Завгородняя
«До прихода в Агентство журналистских расследований пять лет работала фотомоделью и манекенщицей. Сверхкоммуникабельна, обладает бесценными возможностями для добывания оперативной информации. Натура творческая, поэтому часто увлеченность Светланы той или иной темой сказывается на ее дисциплине…»
Из служебной характеристики
Да, одета я сегодня была действительно не для пресс-конференции в главке… Так-то вроде все очень в порядке: беленькая блузочка, темненькая юбочка, — но при ближайшем рассмотрении меня коллеги и сотрудники главка почему-то начинают терять нить беседы, путать фамилии, звания и статьи Уголовного кодекса. Дело в том, что мой любимый не признает на мне никаких колготок (только чулки!) и никакого нижнего белья, особенно бюстгальтера. И сегодня у меня не было выбора, сегодня днем Аркаша прилетал из длительной заграничной командировки.
Четыре месяца без любимого; темная тоскливая питерская зима в одиночестве, холодная постель, ожидание звонка. Ночью мне снились его нежные руки, запах его одеколона. Я то считала дни до его приезда, то снимала со стены календарь, чтобы не видеть тоскливой череды бесконечных цифр. Впервые в жизни я понимала, что отсутствие этого человека — это отсутствие жизненно важной части меня самой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Велено пропустить. Я провожу… — Он схватил меня за локоть и повел по коридорам «Лаки чена».
— Сюда. — Мы остановились перед обитой мягкой кожей дверью.
Он остался снаружи, а я вошел внутрь, с трудом унимая дрожь. Офис как офис: несколько мягких кресел, журнальный столик с чашками и кофеваркой, бар, рабочий стол с компьютером.
Оба брата были здесь — не знал бы, что они с моими коллегами натворили, никогда бы не подумал, что они на такое способны: дядьки как дядьки. Средних лет, с залысинами, в очках, щечки пухлые, костюмы дорогие…
Если они и не ожидали моего визита, то не очень-то это показывали. Один — кажется, Виктор — курил сигарету. Рассматривал меня внимательно.
— Ну здравствуй, сучонок! — произнес наконец один из них. — Что, струхнул? Нагадил, а потом и сам обгадился?
Памперсы-то захватил?
— Вах, баюс, баюс, баюс… — Отчаянный страх можно было прикрыть лишь нарочитым хамством. — У вас у самих-то, господа хорошие, памперсы имеются?
Станислав полиловел от ярости, рванулся ко мне и вцепился в воротник жилетки. Хрясь. Удар кулака пришелся точно в нос. Кровь закапала на жилетку, футболку…
— Сука! — Станислав оттолкнулся от меня и стал брезгливо вытирать запачканную кровью ладонь носовым платком.
Надо было вести сцену к финалу, тем более что, по моим расчетам, рубоповцы должны были появиться с минуты на минуту. Я издал сдавленный жалобный сип, согнулся в три погибели, схватился за сердце. Рожу при этом я скорчил максимально страдальческую.
— Станислав, что с этим придурком?
— Сердце! Воды… — Я захрипел и скорчился еще больше.
— Дай ему воды, а то еще загнется, не приведи Господи…
Станислав плеснул из графина воды в высокий стеклянный бокал. На донышко. Жадина! Протянул стакан мне.
Я сделал глоток. Пора! Я грохнул со всего маху бокалом по углу стола. Разлетелись осколки, но донышко с торчащими острыми краями уцелело.
Братья растерянно попятились от меня. Они всерьез опасались, что я могу кинуться на них.
— Что, испугались? — Я усмехнулся.
Оттянул ворот футболки и располосовал ее «розочкой» почти до пупа. Теперь будет больно: вонзил стекло себе в грудь.
Неглубоко, я же не сумасшедший. Прочертил кровавую полосу поперек. Затем еще одну ниже. Кровь потекла по груди.
Все поплыло. Я еще видел, как Станислава вывернуло от зрелища прямо на кожаное кресло. Из коридора донесся топот. Пора. Я отбросил остаток стакана под ноги Станиславу — на ней кроме моих отпечатков пальцев были и его — пусть теперь докажет, что это не он меня так разрисовал.
Я начал сползать на пол.
Дверь распахнулась, в кабинет ворвались здоровенные лбы в камуфляже — собровцы, следом Резаков с Лагутиным.
— Лежать, суки! РУБОП! — И сплошной мат: в РУБОПе ребята работают резкие, да к тому же на Карпенко у них накопилось.
И тут я потерял наконец сознание.
Не люблю вечер пятницы, обязательно какая-нибудь гадость случается…
***
Лежать на спине, глядя, как по беленому потолку скачут солнечные зайчики, может быть, и забавно, если делать это полчаса, максимум — час. Когда в таком положении, да еще с саднящими и горящими под плотными повязками порезами, проводишь вторые сутки — хочется волком от тоски выть.
Нет, скучать мне не давали: после того как меня, слегка подштопанного и по самые уши напичканного обезболивающими, Резаков отвез домой, у меня перебывало пол-Агентства. Первым заявился Шаховский. Да не один, а с доктором.
Тот еще раз осмотрел мои телесные повреждения, оставил кучу склянок со снадобьями и мазями, полтора десятка упаковок разноцветных таблеток. Витька оставался у меня до утра субботы — никогда не предполагал в нем таланта замечательной сиделки. Утром нагрянули, сменив его, Зудинцев с Кашириным, притащили яблок и винограда. После них впорхнула Завгородняя, вся в облаке полупрозрачных нарядов и дорогих духов, чмокнула меня в лоб и оставила после себя плитку горького шоколада.
Спозаранник долго выспрашивал меня о подробностях обстановки офиса братьев Карпенко, а потом, загадочно подмигнув, извлек из «дипломата» полуторалитровую пластиковую бутылку из-под «Пепси».
Это «Негру де Перукар» — лучшее молдавское вино. Сама королева Елизавета его в Молдове покупает для своего стола. Здесь такого не купишь. Пей на здоровье.
Я не отпустил Глеба, пока мы не приговорили половину бутыли.
Остальное мы допили с Валей Горностаевой и Лешей Скрипкой.
— Знаешь, Володя, у меня был один приятель, — рассказывал одну из своих бесконечных историй Алексей, — так он, чтобы привлечь внимание любимой девушки, подговорил своих приятелей разыграть сцену нападения на нее. Они все сделали очень натурально: обступили ее у порога дома, стали цинично приставать.
И тут он появляется. Раз, раз — всех раскидал. В общем, все было разыграно как по нотам. А тут, как назло, наряд милиции — всех в кутузку и упекли. Долго потом доказывали, что это была шутка…
Под вечер своим визитом почтил Обнорский. Он долго разглядывал меня, угрюмо молчал. А потом сказал все, что думает обо мне, моих умственных способностях, дурацком характере, нарушении всех возможных норм дисциплины и субординации…
Я молчал и глядел в потолок.
— Ты меня не слушаешь!…
— Не знай я некоторых деталей твоей собственной биографии, Андрей Викторович, подписался бы под каждым твоим словом. А если ты считаешь, что мне не место в Агентстве, готов подписать заявление об уходе.
Он рот разинул от такой наглости.
Помолчал.
— Н-да, Володя, нам тебя будет не хватать… Две недели, — он положил на кровать конверт, — считай себя с понедельника в отпуске. Будет лучше, если вы втроем, с Анютой и сыном, проведете его подальше от Питера. Считай, что здесь твои отпускные.
В конверте была внушительная сумма.
Жена с сыном приехали под самый вечер.
— Солнце мое, — сказал я Анюте, — мне так не хватало тебя эти две недели.
Собирайся. Едем в Прагу…
ДЕЛО О ДВУХ УХАЖЕРАХ
Рассказывает Светлана Завгородняя
«До прихода в Агентство журналистских расследований пять лет работала фотомоделью и манекенщицей. Сверхкоммуникабельна, обладает бесценными возможностями для добывания оперативной информации. Натура творческая, поэтому часто увлеченность Светланы той или иной темой сказывается на ее дисциплине…»
Из служебной характеристики
Да, одета я сегодня была действительно не для пресс-конференции в главке… Так-то вроде все очень в порядке: беленькая блузочка, темненькая юбочка, — но при ближайшем рассмотрении меня коллеги и сотрудники главка почему-то начинают терять нить беседы, путать фамилии, звания и статьи Уголовного кодекса. Дело в том, что мой любимый не признает на мне никаких колготок (только чулки!) и никакого нижнего белья, особенно бюстгальтера. И сегодня у меня не было выбора, сегодня днем Аркаша прилетал из длительной заграничной командировки.
Четыре месяца без любимого; темная тоскливая питерская зима в одиночестве, холодная постель, ожидание звонка. Ночью мне снились его нежные руки, запах его одеколона. Я то считала дни до его приезда, то снимала со стены календарь, чтобы не видеть тоскливой череды бесконечных цифр. Впервые в жизни я понимала, что отсутствие этого человека — это отсутствие жизненно важной части меня самой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48