https://www.dushevoi.ru/products/smesiteli/dlya_kuhni/Hansgrohe/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Вечернее облако проплывало мимо, полное света, пока солнце садилось за тёмным холмом. Дождь одарил землю восхитительным запахом, воздух был приятно прохладным. Дожди приближались, и у земли была надежда.
Это случилось внезапно, при возвращении в комнату; иное появилось с ласковой приветливостью, такое неожиданное. И вошёл-то только для того, чтобы сразу выйти; мы разговаривали о разных вещах, ничего особо серьёзного. Было потрясением и неожиданностью найти в комнате это приветливое иное; оно ждало здесь, так явно приглашая, что извинения казались излишними. Несколько раз, в Коммон (Уимблдон Коммон. Он вспоминает Лондон, где останавливался в мае в Уимблдоне) , далеко отсюда, под деревьями, на тропе, которой пользовались столь многие, оно ожидало прямо на повороте тропы; с удивлением стоял там около этих деревьев, полностью открытый, уязвимый, безмолвный, без движения. Это не было фантазией, самообманом; и другой, который при этом присутствовал, тоже его чувствовал; в нескольких случаях оно было там со всеобъемлющей приветливостью любви, и это было совершенно невероятно; каждый раз в нём было новое качество, новая красота, новая строгость. Таким же оно было и в этой комнате, чем-то совершенно новым и совершенно неожиданным. И оно было красотой, которая сделала весь ум безмолвным, а тело неподвижным; оно сделало ум, мозг, тело интенсивно бдительными и восприимчивыми; оно заставило тело трепетать, и через несколько минут это приветливое иное ушло так же быстро, как и появилось. Никакая мысль, никакая причудливая эмоция не смогли бы вызвать такое событие; мысль мелка, что бы она ни делала, а чувство так хрупко и обманчиво; ни мысль, ни чувство даже при неимоверных усилиях не могли бы быть творцами этих событий. События эти непомерно огромны, слишком беспредельны по своей силе и своей чистоте для мысли и чувства, у них нет корней, а у мысли и чувства корни есть. Их не призвать, не удержать; мысль и чувство могут разыгрывать любые хитроумные и причудливые трюки, но они не могут сочинить или вместить в себя это иное. Оно само по себе, и ничто не может коснуться его.
Восприимчивость, чуткая чувствительность совершенно отлична от утончённости; чувствительность — интегральное состояние, утончённость — всегда частична. Частичной чувствительности не существует — либо она есть состояние всего человеческого существа, целого сознания, либо её вовсе нет. Её не накопить мало-помалу, её невозможно культивировать, она не результат опыта и мысли, не состояние эмоциональности. Она обладает качеством чёткости и точности — никаких намёков на романтизм или фантазию. Только чутко восприимчивый, чувствительный может смотреть в лицо факту, не прячась во всякого рода умозаключения, мнения или оценки. Только чувствительный может быть одинок, и это одиночество разрушительно. Эта чувствительность лишена всякого удовольствия, и поэтому обладает строгостью — не желания и воли, а видения и понимания. В утончённости есть удовольствие, оно связано с образованием, культурой и окружением. Путь утончённости бесконечен; она —результат выбора, конфликта, боли, и при этом всегда есть выбирающий, тот, кто совершенствует утончённость, цензор. И потому всегда есть конфликт, противоречие и боль. Утончённость ведёт к изоляции, к замкнутой на себя отстранённости, к отделению, которое порождается интеллектом и знанием. Утончённость — это эгоцентрическая активность, пусть она даже является просвещённой в эстетическом или в моральном отношении. Есть огромное удовлетворение в процессе совершенствования утончённости, но нет радости глубины; процесс этот поверхностен и мелочен, он не имеет значительного, серьёзного смысла. Чувствительность и утончённость — две разные вещи; одна ведёт к смерти в изоляции, другая — к жизни, которой нет конца.
26 октября
Здесь растёт дерево, как раз напротив веранды, с большими листьями и с множеством крупных красных цветов; они эффектно выглядят, а зелёный цвет листвы после недавних дожде и ярок и выразителен. Цветы оранжево-красные, и на фоне зелени и скалистого холма они, казалось, вобрали в себя всю землю и покрыли всё пространство раннего утра. Это было красивое утро, облачное, и с тем светом, который делал любой цвет чистым и сильным. Ни один лист не шевелился, все они ждали, надеясь на новый дождь; солнце будет жаркое, и земле нужно гораздо больше дождя. Речные русла безмолвствовали уже немало лет, в них росли кусты, и вода была нужна повсюду; вода в колодцах стояла низко, и жителям деревень придётся страдать, если воды не прибудет. Облака над холмами были чёрные, тяжёлые, они обещали дождь. Загремел гром, блеснула отдалённая молния, и вскоре начался ливень. Он длился недолго, но пока этого было достаточно, и была надежда на продолжение.
И там, где дорога идёт вниз и через мост над сухим речным руслом из красного песка, холмы на западе были тёмными, тяжело нависающими; и в вечернем свете сочная зелень рисовых полей выглядела невероятно красивой. Посреди полей высились тёмно-зелёные деревья, холмы на севере были фиолетовыми; долина лежала открытой небесам. Тем вечером в этой долине присутствовали все цвета, и знакомые, и невиданные; каждый из них о чём-то говорил, на что-то намекал, скрыто и явно, и каждый лист или стебелёк риса взрывался блаженством цвета. Цвет был богом, вовсе не мягким и кротким. Облака собирались, чёрные и тяжёлые, особенно над холмами, и видны были зарницы, беззвучные отблески молний далеко над холмами. Уже падали редкие капли; среди холмов шёл дождь, и скоро он будет здесь. Благословение для жаждущей земли.
После лёгкого обеда мы все разговаривали о делах, связанных со школой, — как необходимо то или это, как трудно найти хороших учителей, как нужны дожди и так далее. Разговор продолжался, и тут внезапно, неожиданно, появилось иное; это иное пришло с такой необъятностью, с такой сокрушительной силой, что человек стал сразу абсолютно спокоен; глаза видели его, тело ощущало его, и мозг был бдителен, без всякой мысли. Беседа не была слишком серьёзной, и в этой случайной, повседневной обстановке происходило нечто потрясающее. С ним отправился в постель, и в течение ночи шёпот его продолжался. Нет никакого переживания его; оно просто здесь, с неистовством и благословением. Чтобы переживать, должен быть переживающий, когда же его нет, это уже совсем другой феномен. Нет ни его принятия, ни его отвержения; оно просто здесь, как факт. Этот факт ник чему не имел отношения, ни к прошлому, ни к будущему, — и мысль не могла установить никакого контакта или общения с ним. Иное не имело ценности в смысле пользы или выгоды, из него нельзя было ничего извлечь. Но иное было здесь — и в силу самого его существования здесь были любовь и красота и беспредельность. Без него ничего нет. Без дождя земля погибла бы.
Время — иллюзия. Есть завтра и было множество вчера; это время — не иллюзия. Мысль, которая использует время как средство для того, чтобы осуществить внутреннюю перемену, психологическую перемену, являет собой стремление к не-перемене, ведь такое изменение есть всего лишь модифицированное продолжение того, что было; такая мысль медлит, откладывает и ищет убежища в иллюзии постепенности, в идеалах, во времени. Изменение со временем невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
 https://sdvk.ru/Dushevie_kabini/grossman-gr-227-l-product/ 

 monopole elene