Носят. Да еще какие! Полосатые! Белая полоса, синяя, белая, синяя! А в газетах про это не пишут! Это не бык! А глаза? Ого! Глаза! Разъяренного! Быка! Да-да, быка! На белках красные подтеки. Какой ужас! А эта дрожащая рука? Чья она? Что она делает? Нельзя! Нельзя? Нельзя. Нельзя... Этого делать было нельзя...
"Ну, вот и все, Михаил Леонидович!" Губы растянулись в улыбке. Обнажились золотые фиксы. Запрыгал мощный подбородок. "Странный вы человек, мы же о вас заботимся, о пенсионерах! Мы знаем, как вам приходится нелегко. Но ничего, вы сделали правильный выбор, придя к нам и подписав эти бумаги. Я уверен, что вы не пожалеете. А вот и доказательство нашей честности и порядочности...В следующий раз вам принесут через месяц наши люди...".
Михаил Леонидович оказался у дверей особняка с пачкой денег в руке. "Я подписал смертный приговор!.." Это мысль вертелась в его голове. Он не помнил, как на заплетающихся ногах добрел до дома, заложенного своим хозяином. Допивая оставленный несколько часов назад чай, он сидел в кресле и перебирал всевозможные варианты. Выхода не было. Так и проходила безнадежная жизнь, а он, как утопающий -- за соломинку, хватался за очередную надежду. Но теперь цепляться было не за что. Все кончено. Через месяц они придут.
И что же, теперь сидеть и ждать, когда они придут? "Жизнь состоит из потерь, - сказал он, доставая из кухонного шкафчика три пачки снотворного.- Вот она, последняя потеря!" Он высыпал таблетки этаминала-натрия в холодный чай и тщательно размешал. Звон -- ложечки об стекло стакана показался погребальным. Он залпом выпил, походил по комнате, удивляясь, что не падает. Почувствовав слабость, лег на кровать.
А в это время Феликс Григорьевич, здоровый молодой человек, ущипнув за зад, обтянутый мини-юбкой, секретаршу Олю, говорил: "Ой-ля-ля, Оля! Ну, чего ты так? Ты видела, как на меня смотрел этот? Как кролик -- на удава! Чтоб он сдох, старый пер! Я бы ему помог, так ведь нельзя! Дура лекс, сед лекс!.." "И не дура я вовсе", - надула губки Олечка.
Через несколько дней врачи откачали Михаила Леонидовича. Они смогли вернуть ему жизнь, но и не смогли вернуть здравый рассудок. Он вопил на всю палату: "Они придут! Они придут!" Он так подозрительно оглядывал больных, лежащих на соседних кроватях, что его изолировали, а как только он окреп, переправили в другую больницу. Кстати, именно туда раз в месяц исправно перечисляет денежки агенство "Бесценная жизнь"...
Женитьба Головачева.
У Владимира Петровича Головачева с утра было прекрасное настроение. Он стоял перед зеркалом в ванной и совершал столь дорогую сердцу каждого мужчины процедуру бритья, насвистывая известную мелодию Фаусто Папетти. Лезвие станка приятно скользило по коже подбородка, срезая щетину, выросшую за сутки. Причины для радости у него были немалые: наконец-то, начиная с сегодняшнего дня, заполняя в анкете графу "семейное положение", он будет размашисто писать "женат". И хотя он уже давно жил с Маргаритой Юрьевной Пчелкиной и отнюдь не чувствовал себя одиноким, расписались они не далее, как вчера.
Владимир Петрович был мужчиной лет сорока весьма неказистого вида, но уже одно то, что он имел семь авторских свидетельств, говорило о многом. А Маргарита Юрьевна была дородной женщиной, пышнотелой и румяной, ладной деревенской породы, пусть не образованной, зато с покладистым характером. А какие блинчики она стряпала! Пальчики оближешь! Какие телеса имела! "Есть за что подержаться!" -- в минуты откровения говорил о прелестях своей сожительницы щупленький научный сотрудник и краснел, замечая нездоровый интерес сотрудников.
Нет, он теперь не какой-то холостяк! Смешно сказать, ему было жаль бедных мужчин, одиноко живущих в своих мирках и гордящихся тем, что они свободны. Свободны от чего? От женской ласки и любви? От ухода и внимания? От уюта и тепла? Теперь он не понимал этих несчастных, хотя до этого сам очень долго жил один и панически боялся женского пола.
С Маргаритой Юрьевной у него все получилось само собой. Тогда она работала уборщицей и мыла пол в коридоре института. Владимир Петрович выглянул из-за двери своего кабинета и робко спросил: "А вы не могли бы помыть у меня?" Он был немало удивлен, когда она, ласково приговаривая "Сейчас, мой милый! Сейчас, мой хороший!", стала ловко стирать пыль и грязь с пола. Потом она стала мыть его кабинет постоянно, а когда предложила сделать генеральную уборку в его квартире, он признался ей в любви.
Полгода совместной жизни прошли без ссор и обид, и Владимир Петрович понял, что эксперимент с сожительством затянулся и предложил госпоже Пчелкиной стать госпожой Головачевой, на что та без колебания согласилась. Более того, по красным пятнам, появившимся на щеках своей подруги, Владимир Петрович определил, что она ждала этого предложения. Месяц? Два? Или все пять с половиной?
После всего полтора месяца в ожидании назначенного дня пролетели незаметно. Наступила пятница, и они появились в Загсе, где скромно, без цветов, без колец и без музыки оформили документы и вернулись домой, в трехкомнатную квартиру, принадлежавшую когда-то Владимиру Петровичу. "Все, что было моим, теперь становится нашим!" -- в порыве чувств воскликнул старый молодожен, открывая дверь и пропуская вперед свою избранницу. "Все, что стало нашим, теперь, значит, и мое!" сказала женщина, войдя на порог.
И вот теперь он стоял в семейных трусах в отделанной голубым кафелем ванной комнате и, напевая "Историю одной любви" и сильно фальшивя, смывал с лица пену и ладонями похлопывал по гладким щекам. Насухо вытерев лицо махровым полотенцем, он стал наносить на кожу лица нежный крем. А вот и женушка встала! Он определил это по шарканью шлепанцев в прихожей. Сейчас она, как обычно, приготовит ему яичницу с колбасой, заварит кофе, накормит и напоит, а затем проводит на работу, да еще и помашет из окна ему вслед. Нет ничего лучше постоянства и уверенности в завтрашнем дне, подумал он, и ему стало так хорошо и легко.
"Че лыбишься? -- услышал он знакомый голос. -- Смех без причины -- признак дурачины". Маргарита Юрьевна открыла дверь ванной и с непонятным презрением посмотрела на Владимира Петровича. Он оторопело посмотрел на жену и не узнал. Вместо кружевного розового пеньюара на ней была старая черная комбинация с дырами, она была непричесанна и с помятым лицом. Наверное, и его лицо в этот момент вытянулось от изумления, потому что жена передразнила его, скорчив гримасу, и захлопнула перед носом дверь.
Владимир Петрович выронил из рук флакон с кремом. Вот те на! А какой хороший вечер провели они вчера! Сидели при свечах, слушали современные песни, кажется, Эдит Пиаф, потягивали бренди, говорили о планах на будущее и целовались. "Наступил конец пустой прежней жизни. - говорил Владимир Петрович, поправляя очки в роговой оправе. -- Я уже не холостой! Я -боевой патрон!" И она обнимала и гладила его. И вдруг такая перемена! Она словно сбрендила! Конечно, у него нет слуха, но раньше она всегда говорила, как чудно он поет. Разумеется, глупо все время улыбаться, но она же всегда говорила, как красиво он смеется. Скорее всего, она просто не выспалась, решил незадачливый муж и пошел одеваться.
Он открыл шкаф и начал подбирать к костюму галстук. Он уже привык к постоянной помощи Маргариты Юрьевны, обладающей, по его мнению, безупречным вкусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33