– весело запела и вдруг, сделавшись серьезной, круто повернулась спиной к реке и быстро пошла по тропинке к даче.
– Варенька! – крикнул Кольцов, догоняя ее. – Что с тобой?
– Ничего!
Алексей поразился той перемене, что произошла с ней. Губы плотно сжаты, только что смеявшиеся глаза горели откровенной злобой.
– Ненавижу! – прошептала Варенька. – Не-на-ви-жу! Старый козел… Ведь силой же выдали… Господи!
– Да зачем же?.. – начал было Кольцов, но она уже бежала по лугу, и высокая трава била ее по мокрым коленям.
7
Как это все волшебно соединилось вдруг: и дождь, и давешний плач, и Варенька… Стало спокойно, карандаш торопливо побежал по бумаге.
Ах, зачем меня
Замуж выдали
За немилова –
Мужа старова?
Кольцов яростно зачеркнул слово «замуж» и надписал над ним: «силой».
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие…
Бедная красивая Варенька! Верно, ей бы – счастье, смех, хороводы…
Хорошо глядеть
На цветистый сад.
Хорошо гулять
Летом по полю…
А там, внизу, под дождем – возле шалаша – злой старик, размахивая костлявыми руками, кричит: «А-я! А-я!»
«Не достанешь, старый дурак!» Кольцов беззвучно засмеялся.
Каково ж смотреть
На немилова,
Целый век с ним жить,
Мукой мучиться!
Шестнадцатилетнюю девчонку отдали старому черту Лебедеву, а? За что же? Да все за богатство! А какое богатство, коли он у Башкирцева из долгов не вылазит.
Небось весело
Глядеть батюшке
На житье-бытье
Горемычное!
Небось сердце в них
Разрывается,
Как приду одна
На великий день!
Он, Лебедев, сказывают, бил ее, к работникам да к приказчикам ревновал. Правду, нет ли, только маменька говорила, будто он кошками ее хлестал: разденет донага, ухватит кошку за задние лапы да и давай охаживать…
От дружка дары
Принесу с собой:
На лице печаль,
На душе – тоску…
Ну, положим, Варенька – сирота, так ведь тетка-то Лиза – ведь это она все смастерила, сосватала, ведьма… А потом, как это давеча дворник: «В нашем обиходе и нехорош, так хорошим сделается!»
Поздно, родные,
Обвинять судьбу,
Ворожить, гадать,
Сулить радости!
Да еще и так урезонивают: «Муж он тебе ай нет?» Вот оно венец-то церковный… Окрутили – все!
Пусть из-за моря
Корабли плывут.
Пущай золото
На пол сыпится;
Не расти траве
После осени;
Не цвести цветам
Зимой по снегу!
Сребрянский проснулся. Свеча нагорела и оплыла. Кольцов все сидел у стола, и было непонятно – дремлет ли, задумался ли.
– Алеша! – позвал Сребрянский. – Дай, милый, напиться…
Кольцов вздрогнул, вскочил и ничего не видящими глазами поглядел на друга.
– Да ты плачешь никак? Алеша!
Алексей махнул рукой, схватил кружку и выбежал в сени.
Глава четвертая
Не стаканами, не бокалами,
А сердцами крепко чокнулись,
И душа душе откликнулась…
П. С. Мочалов
1
Весной 1838 года типограф Степанов купил журнал «Московский наблюдатель». Это был бесцветный, плохонький ежемесячник с несколькими сотнями подписчиков, но вполне благонамеренным направлением.
Деятельный и умный Степанов понимал, что для процветания его журнала прежде всего нужен талантливый редактор, и Белинский, которого Степанов знал давно, получил предложение стать (необъявленным, впрочем) редактором «Московского наблюдателя».
Журналишко был настолько плох, что Белинский, став редактором, в отчаянии схватился за голову, – надежда поправить репутацию журнала казалась несбыточной. Тем не менее он со всей присущей ему страстностью решился на этот подвиг, и в марте 1838 года редакция «Наблюдателя» превратилась в боевой штаб передовых московских литераторов. Здесь читали, спорили, смело разрушали признанные авторитеты и грозились перевернуть мир.
Первый номер собирался с быстротой невероятной. Бакунин и Катков переводили Гегеля и сочиняли программные статьи. Поэты Станкевичева круга (сам Станкевич находился за границей) возлагали, как острил Клюшников, свои поэмы на алтарь отечества. Белинский с нетерпением ждал возвращения Кольцова из Петербурга, чтобы взять новые стихи. Статья о Гамлете и Мочалове, отвергнутая Полевым, была уже набрана, и Белинский читал и поправлял гранки.
– Стихов! Стихов! – восклицал он. – И где это Кольцов запропастился!
2
Дождь, шумевший всю ночь, окончился к рассвету. Низкие тучи все еще стояли над Москвой; в замоскворецких садах, стекая с веток на землю, шлепали тяжелые, прозрачные капли. Стало тихо, и в наступившей утренней тишине зазвонили к обедне и заголосили московские петухи.
Кольцов проснулся рано и не сразу вспомнил, что он в Москве, а когда вспомнил, ему стало радостно. Сребрянский спокойно спал, дыша ровно и почти не кашляя. На столе лежал листок со вчерашней песней. Алексей прочел ее заново шепотом, затем еще раз – вполголоса и нараспев. Он с тревогой брал в руки листок: часто случалось так, что написанное вечером – утром оказывалось негодным и рвалось на клочки.
Однако песня по-прежнему была хороша.
Ночью, когда Сребрянский попросил пить и заметил на его глазах слезы, Кольцов не стал читать другу новую песню. Теперь он ждал, когда Сребрянский проснется: ему не терпелось показать свои новые стихи. Он даже кашлянул несколько раз и, расчесывая волосы, нарочно уронил гребень. Но Сребрянский спал глубоко, и Кольцов, так и не дождавшись его пробуждения, оделся в новое платье, опрыскал голову и манишку духами и, наказав дворнику глядеть за больным, отправился к Белинскому.
Несмотря на ранний час, тот был на ногах. Он, как обычно, работал, стоя у высокой конторки.
– Наконец-то! – бросился навстречу Алексею. – Этак томить! Ведь я тут заждался вас.
– Раненько ж вы подымаетесь, Виссарион Григорьич!
– Раненько?! – Белинский засмеялся. – Да я, ежели сказать по совести, еще и не ложился…
Он указал на свежие оттиски листов «Московского наблюдателя».
– Тут, батюшка, мечты предерзкие! Полторы тысячи подписчиков даже во сне снятся!
– Что ж так? Полторы только? Почему не три?
Белинский пожал плечами:
– Нет, я гляжу на эти вещи трезво. Сенковский, Булгарин – все эти «сыны отечества» – те могут. Их всякая дрянь читает… Но цензоры, голубчик! Цензоры!.. Слово «святой» вымарывают, вымарывают все: дважды два четыре, Волга впадает в Каспийское море… Ну, черт с ними… Батюшки! – спохватился Белинский. – А самовар-то? Сейчас, сейчас наладим, чайку с вами попьем…
Он побежал на кухню. Вскоре Кольцов услышал глухие проклятья и треск колющейся лучины.
– Позвольте мне, – предложил Кольцов. – Я это лучше вашего сделаю.
– Нет уж, никак не позволю. Вы – гость! Где это видано, чтобы гости самовары разводили… Идите-ка посуду соберите, там в шкафчике увидите.
И выпроводил Кольцова из кухни.
В шкафчике было три чашки и два блюдца. Кольцов вытер их, поставил на стол. С черными от угля руками вошел Белинский.
– Ну, рассказывайте про Питер! Хотел было до чаю отложить разговор, да нет, не терпится… Каков Полевой? А?
Кольцов рассказал о своих встречах с ним, о том, как у него на вечеринке Николай Алексеич клялся в любви Кукольнику.
– Подумать! – огорчился Белинский. – Полевой и Кукольник! Кто бы мог вообразить? Ну, а что Питер?
– Пусто в нем без Пушкина… Холодно. Нет у тамошних литераторов душевности. Вот разве Иван Иваныч Панаев один, славный человек, право. Мы с ним сошлись. И вас он любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Варенька! – крикнул Кольцов, догоняя ее. – Что с тобой?
– Ничего!
Алексей поразился той перемене, что произошла с ней. Губы плотно сжаты, только что смеявшиеся глаза горели откровенной злобой.
– Ненавижу! – прошептала Варенька. – Не-на-ви-жу! Старый козел… Ведь силой же выдали… Господи!
– Да зачем же?.. – начал было Кольцов, но она уже бежала по лугу, и высокая трава била ее по мокрым коленям.
7
Как это все волшебно соединилось вдруг: и дождь, и давешний плач, и Варенька… Стало спокойно, карандаш торопливо побежал по бумаге.
Ах, зачем меня
Замуж выдали
За немилова –
Мужа старова?
Кольцов яростно зачеркнул слово «замуж» и надписал над ним: «силой».
Небось весело
Теперь матушке
Утирать мои
Слезы горькие…
Бедная красивая Варенька! Верно, ей бы – счастье, смех, хороводы…
Хорошо глядеть
На цветистый сад.
Хорошо гулять
Летом по полю…
А там, внизу, под дождем – возле шалаша – злой старик, размахивая костлявыми руками, кричит: «А-я! А-я!»
«Не достанешь, старый дурак!» Кольцов беззвучно засмеялся.
Каково ж смотреть
На немилова,
Целый век с ним жить,
Мукой мучиться!
Шестнадцатилетнюю девчонку отдали старому черту Лебедеву, а? За что же? Да все за богатство! А какое богатство, коли он у Башкирцева из долгов не вылазит.
Небось весело
Глядеть батюшке
На житье-бытье
Горемычное!
Небось сердце в них
Разрывается,
Как приду одна
На великий день!
Он, Лебедев, сказывают, бил ее, к работникам да к приказчикам ревновал. Правду, нет ли, только маменька говорила, будто он кошками ее хлестал: разденет донага, ухватит кошку за задние лапы да и давай охаживать…
От дружка дары
Принесу с собой:
На лице печаль,
На душе – тоску…
Ну, положим, Варенька – сирота, так ведь тетка-то Лиза – ведь это она все смастерила, сосватала, ведьма… А потом, как это давеча дворник: «В нашем обиходе и нехорош, так хорошим сделается!»
Поздно, родные,
Обвинять судьбу,
Ворожить, гадать,
Сулить радости!
Да еще и так урезонивают: «Муж он тебе ай нет?» Вот оно венец-то церковный… Окрутили – все!
Пусть из-за моря
Корабли плывут.
Пущай золото
На пол сыпится;
Не расти траве
После осени;
Не цвести цветам
Зимой по снегу!
Сребрянский проснулся. Свеча нагорела и оплыла. Кольцов все сидел у стола, и было непонятно – дремлет ли, задумался ли.
– Алеша! – позвал Сребрянский. – Дай, милый, напиться…
Кольцов вздрогнул, вскочил и ничего не видящими глазами поглядел на друга.
– Да ты плачешь никак? Алеша!
Алексей махнул рукой, схватил кружку и выбежал в сени.
Глава четвертая
Не стаканами, не бокалами,
А сердцами крепко чокнулись,
И душа душе откликнулась…
П. С. Мочалов
1
Весной 1838 года типограф Степанов купил журнал «Московский наблюдатель». Это был бесцветный, плохонький ежемесячник с несколькими сотнями подписчиков, но вполне благонамеренным направлением.
Деятельный и умный Степанов понимал, что для процветания его журнала прежде всего нужен талантливый редактор, и Белинский, которого Степанов знал давно, получил предложение стать (необъявленным, впрочем) редактором «Московского наблюдателя».
Журналишко был настолько плох, что Белинский, став редактором, в отчаянии схватился за голову, – надежда поправить репутацию журнала казалась несбыточной. Тем не менее он со всей присущей ему страстностью решился на этот подвиг, и в марте 1838 года редакция «Наблюдателя» превратилась в боевой штаб передовых московских литераторов. Здесь читали, спорили, смело разрушали признанные авторитеты и грозились перевернуть мир.
Первый номер собирался с быстротой невероятной. Бакунин и Катков переводили Гегеля и сочиняли программные статьи. Поэты Станкевичева круга (сам Станкевич находился за границей) возлагали, как острил Клюшников, свои поэмы на алтарь отечества. Белинский с нетерпением ждал возвращения Кольцова из Петербурга, чтобы взять новые стихи. Статья о Гамлете и Мочалове, отвергнутая Полевым, была уже набрана, и Белинский читал и поправлял гранки.
– Стихов! Стихов! – восклицал он. – И где это Кольцов запропастился!
2
Дождь, шумевший всю ночь, окончился к рассвету. Низкие тучи все еще стояли над Москвой; в замоскворецких садах, стекая с веток на землю, шлепали тяжелые, прозрачные капли. Стало тихо, и в наступившей утренней тишине зазвонили к обедне и заголосили московские петухи.
Кольцов проснулся рано и не сразу вспомнил, что он в Москве, а когда вспомнил, ему стало радостно. Сребрянский спокойно спал, дыша ровно и почти не кашляя. На столе лежал листок со вчерашней песней. Алексей прочел ее заново шепотом, затем еще раз – вполголоса и нараспев. Он с тревогой брал в руки листок: часто случалось так, что написанное вечером – утром оказывалось негодным и рвалось на клочки.
Однако песня по-прежнему была хороша.
Ночью, когда Сребрянский попросил пить и заметил на его глазах слезы, Кольцов не стал читать другу новую песню. Теперь он ждал, когда Сребрянский проснется: ему не терпелось показать свои новые стихи. Он даже кашлянул несколько раз и, расчесывая волосы, нарочно уронил гребень. Но Сребрянский спал глубоко, и Кольцов, так и не дождавшись его пробуждения, оделся в новое платье, опрыскал голову и манишку духами и, наказав дворнику глядеть за больным, отправился к Белинскому.
Несмотря на ранний час, тот был на ногах. Он, как обычно, работал, стоя у высокой конторки.
– Наконец-то! – бросился навстречу Алексею. – Этак томить! Ведь я тут заждался вас.
– Раненько ж вы подымаетесь, Виссарион Григорьич!
– Раненько?! – Белинский засмеялся. – Да я, ежели сказать по совести, еще и не ложился…
Он указал на свежие оттиски листов «Московского наблюдателя».
– Тут, батюшка, мечты предерзкие! Полторы тысячи подписчиков даже во сне снятся!
– Что ж так? Полторы только? Почему не три?
Белинский пожал плечами:
– Нет, я гляжу на эти вещи трезво. Сенковский, Булгарин – все эти «сыны отечества» – те могут. Их всякая дрянь читает… Но цензоры, голубчик! Цензоры!.. Слово «святой» вымарывают, вымарывают все: дважды два четыре, Волга впадает в Каспийское море… Ну, черт с ними… Батюшки! – спохватился Белинский. – А самовар-то? Сейчас, сейчас наладим, чайку с вами попьем…
Он побежал на кухню. Вскоре Кольцов услышал глухие проклятья и треск колющейся лучины.
– Позвольте мне, – предложил Кольцов. – Я это лучше вашего сделаю.
– Нет уж, никак не позволю. Вы – гость! Где это видано, чтобы гости самовары разводили… Идите-ка посуду соберите, там в шкафчике увидите.
И выпроводил Кольцова из кухни.
В шкафчике было три чашки и два блюдца. Кольцов вытер их, поставил на стол. С черными от угля руками вошел Белинский.
– Ну, рассказывайте про Питер! Хотел было до чаю отложить разговор, да нет, не терпится… Каков Полевой? А?
Кольцов рассказал о своих встречах с ним, о том, как у него на вечеринке Николай Алексеич клялся в любви Кукольнику.
– Подумать! – огорчился Белинский. – Полевой и Кукольник! Кто бы мог вообразить? Ну, а что Питер?
– Пусто в нем без Пушкина… Холодно. Нет у тамошних литераторов душевности. Вот разве Иван Иваныч Панаев один, славный человек, право. Мы с ним сошлись. И вас он любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83