Иногда просят больную мать причастить или покойника отпеть.
Уполномоченный растерялся и неожиданно сказал:
– Пожалуйста, отец Севастиан, исполняйте, не отказывайте им.
Советы старца
С разными людьми отец Севастиан вел себя по-разному. Некоторых сурово отчитывал даже в присутствии посторонних, иным никогда не говорил о их недостатках прямо, рассказывал какую-нибудь назидательную историю, терпеливо ждал, пока человек сам поймет свои ошибки. Молиться советовал на всяком месте: стоя, сидя, лежа, во время работы, в пути.
Часто напоминал о прощении обид, любил повторять: “Бог гордым противится, а смиренным дает благодать”. О гордых говорил: “Ярому коню – глубокая яма”.
Жалующимся на болезнь напоминал: “Одно пройдет, другое найдет! Болеть нам необходимо, иначе не спасемся. Болезни очищают душу от грехов”.
Другим внушал беречь свое здоровье. В большие холода советовал одеваться теплее. “Берегите свое здоровье, оно – дар Божий. Злоупотреблять своим здоровьем грешно перед Богом”.
Молодым девушкам он часто предлагал поработать в больнице. “Самое жестокое сердце, глядя на таких страдальцев, может смягчиться. От этого зависит спасение души”.
Старец не советовал девушкам одеваться в черное, чтобы их… не поносили напрасно. “Черное не спасет и красное не погубит”, – говорил он. Отец Севастиан не советовал молодежи одеваться со вкусом и вообще следить за внешностью. Тех, кто завидовал богато живущим, он брал на требы к людям, живущим в землянках. “Посмотри, – говорил, – как они живут! Вот где спасение! Вот где школа сострадания и доброделания!”
Говоря о нестяжательстве, он приводил в пример священника, у которого после смерти ничего не осталось – ни денег, ни вещей. “Как хорошо! Как легко умирать, когда нет ничего лишнего! И будет приют в Царстве Небесном”.
Он не советовал брать на себя большие молитвенные подвиги, порицал чрезмерную ревность. Рассказывал о людях, которые начинали горячо молиться и строго поститься, а потом охладевали к вере. Советовал двигаться по духовному пути спокойно, с терпением и постоянством. Часто повторял: “Не дорого начало, не дорога середина, а дорог конец”.
Старец много говорил о супружеском долге, о верности, доверии и терпении. Он упрекал неблагодарных детей, говорил, что Бог лишит их счастья. Не раз и не два он делал замечания родителям за чрезмерную привязанность к детям, за то, что родители чуть ли не готовы молиться на них. “Сами малограмотные, одеваются абы как, недоедают, чтобы детей своих одеть, обуть и выучить. А дети, выучившись, начинают презирать малограмотность и нищенское одеяние родителей, даже стыдятся их”.
“Что дороже всего на свете? – говорил отец Севастиан. – Время! И что теряем без сожаления и бесполезно? Время!.. Когда самую ничтожную вещь потеряли мы, то ищем ее. А потеряем время – даже не осознаем. Время дано Господом для правильного употребления его во спасение души и приобретения будущей жизни. Время должно распределять так, как хороший хозяин распределяет каждую монетку – какая для чего. Так и время будем распределять полезно, а не для пустых забав и увеселений, разговоров, гулянок. Взыщет Господь, что мы украли время для своих прихотей, а не для Бога и не для души употребили”.
Часто повторял: “Раб, знавший волю господина и не сотворивший ее, бит будет больше, нежели раб, не знавший воли господина”. Некоторым говорил прямо: “Вот ты знаешь все, а Бога на мир променял!”
О страстях учил так: “В наших грехах и страстях не виноваты ни вино, ни женщины, ни деньги, ни богатство, как иные хотят себя оправдать, а наша неумеренность… Богом устроено все премудро и прекрасно. Но от нерадивого употребления и пользования вещами получается зло”.
И еще: “До самой смерти бойтесь падений и не надейтесь на свои силы, а только на помощь Божию, призывая его в молитве со смирением… Самая лютая страсть – блудная. Она может побороть человека на болезненном и даже смертном одре, особенно тех, кто прожил жизнь земную до старости невоздержанно. Эта страсть в костях находится, она бесстыжее всех страстей. Никто сам по себе не может избавиться от нее. Только Господь может избавить…”
Однажды он сказал: “Между нами, монахами, и миром глубокая пропасть. Миру никогда не понять нашей жизни, а нам – их. Если бы монахи знали заранее, сколько их ждет искушений и скорбей на узком, но спасительном пути, то никто бы не пошел в монастырь. А если бы мир знал о будущих благах монашествующих, то все пошли бы в монастырь…”
Последние годы
Шли годы, отец Севастиан стал ослабевать. Нарастали одышка и боль во всем теле. Врачи проводили лечение, но общее состояние не улучшалось. Однако богослужебное время старец всегда проводил в храме. Он ежедневно служил панихиды, но литургию уже совершал только по праздникам. В храме ему отделили перегородкой маленькую комнатку, которую назвали “каюткой”. Здесь стояла кровать, на которой он отдыхал во время службы. Иногда, дав возглас, он ложился на койку, а под ноги ему подкладывали валик. Иногда он ектенью тоже говорил лежа, но на Евангелие всегда вставал.
Исповедников старец принимал, сидя в кресле. Он стал меньше говорить с приходящими и всех принимать уже не мог. Не отказывал только приезжим из других городов, но потом и с ними стал сокращать беседы.
Все чаще он напоминал владыке о своем желании уйти за штат, но всякий раз получал ответ: “Служить до смерти”.
С января 1966 года его здоровье сильно ухудшилось. Больше всего старца угнетало, что ему стало трудно служить литургию: он часто кашлял и задыхался во время богослужения. Врачи предложили делать уколы перед службой – он согласился. Теперь, после укола и кратковременного отдыха, он мог, хотя и с трудом, служить. Послушники относили его в храм в кресле, сделанном из алюминиевых трубок.
– Как же мы будем жить без вас? – все чаще спрашивали его духовные дети.
Он даже сердился:
– А кто я? Бог был, есть и будет! Кто имеет веру в Бога, тот, хотя за тысячи километров от меня будет жить, и спасется. А кто держится за подол моей рясы, а страха Божия не имеет, не получит спасения.
В конце марта он почувствовал, что смерть близка – никогда еще ему не было так плохо. 2 апреля он сидел у окна, смотрел, как люди с вербами идут в церковь.
– Народ собирается ко всенощной, – сказал он, – а мне надо собираться к отцам и праотцам, к дедам и прадедам.
В Пасхальную ночь 10 апреля он хотел, чтобы его перенесли в церковь, но не смог подняться. Отцу Севастиану сделали укол, его одели, и мальчики-послушники понесли его в церковь…
Во вторник Пасхи он внезапно почувствовал себя лучше и вышел к народу.
– Прощайте, мои дорогие, ухожу я от вас. Простите меня, если чем огорчил кого из вас. Ради Христа простите. Прошу вас об одном, об одном умоляю, одного требую: любите друг друга. Я – недостойный и грешный, но много любви и милости у Господа. На Него уповаю. И если удостоит меня Господь светлой обители, буду молиться о вас неустанно и скажу: “Господи! Я ведь не один, со мною чада мои. Не могу я войти без них, не могу один находиться в светлой Твоей обители. Они мне поручены Тобою… я без них не могу”.
Он хотел поклониться, но не смог, только наклонил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Уполномоченный растерялся и неожиданно сказал:
– Пожалуйста, отец Севастиан, исполняйте, не отказывайте им.
Советы старца
С разными людьми отец Севастиан вел себя по-разному. Некоторых сурово отчитывал даже в присутствии посторонних, иным никогда не говорил о их недостатках прямо, рассказывал какую-нибудь назидательную историю, терпеливо ждал, пока человек сам поймет свои ошибки. Молиться советовал на всяком месте: стоя, сидя, лежа, во время работы, в пути.
Часто напоминал о прощении обид, любил повторять: “Бог гордым противится, а смиренным дает благодать”. О гордых говорил: “Ярому коню – глубокая яма”.
Жалующимся на болезнь напоминал: “Одно пройдет, другое найдет! Болеть нам необходимо, иначе не спасемся. Болезни очищают душу от грехов”.
Другим внушал беречь свое здоровье. В большие холода советовал одеваться теплее. “Берегите свое здоровье, оно – дар Божий. Злоупотреблять своим здоровьем грешно перед Богом”.
Молодым девушкам он часто предлагал поработать в больнице. “Самое жестокое сердце, глядя на таких страдальцев, может смягчиться. От этого зависит спасение души”.
Старец не советовал девушкам одеваться в черное, чтобы их… не поносили напрасно. “Черное не спасет и красное не погубит”, – говорил он. Отец Севастиан не советовал молодежи одеваться со вкусом и вообще следить за внешностью. Тех, кто завидовал богато живущим, он брал на требы к людям, живущим в землянках. “Посмотри, – говорил, – как они живут! Вот где спасение! Вот где школа сострадания и доброделания!”
Говоря о нестяжательстве, он приводил в пример священника, у которого после смерти ничего не осталось – ни денег, ни вещей. “Как хорошо! Как легко умирать, когда нет ничего лишнего! И будет приют в Царстве Небесном”.
Он не советовал брать на себя большие молитвенные подвиги, порицал чрезмерную ревность. Рассказывал о людях, которые начинали горячо молиться и строго поститься, а потом охладевали к вере. Советовал двигаться по духовному пути спокойно, с терпением и постоянством. Часто повторял: “Не дорого начало, не дорога середина, а дорог конец”.
Старец много говорил о супружеском долге, о верности, доверии и терпении. Он упрекал неблагодарных детей, говорил, что Бог лишит их счастья. Не раз и не два он делал замечания родителям за чрезмерную привязанность к детям, за то, что родители чуть ли не готовы молиться на них. “Сами малограмотные, одеваются абы как, недоедают, чтобы детей своих одеть, обуть и выучить. А дети, выучившись, начинают презирать малограмотность и нищенское одеяние родителей, даже стыдятся их”.
“Что дороже всего на свете? – говорил отец Севастиан. – Время! И что теряем без сожаления и бесполезно? Время!.. Когда самую ничтожную вещь потеряли мы, то ищем ее. А потеряем время – даже не осознаем. Время дано Господом для правильного употребления его во спасение души и приобретения будущей жизни. Время должно распределять так, как хороший хозяин распределяет каждую монетку – какая для чего. Так и время будем распределять полезно, а не для пустых забав и увеселений, разговоров, гулянок. Взыщет Господь, что мы украли время для своих прихотей, а не для Бога и не для души употребили”.
Часто повторял: “Раб, знавший волю господина и не сотворивший ее, бит будет больше, нежели раб, не знавший воли господина”. Некоторым говорил прямо: “Вот ты знаешь все, а Бога на мир променял!”
О страстях учил так: “В наших грехах и страстях не виноваты ни вино, ни женщины, ни деньги, ни богатство, как иные хотят себя оправдать, а наша неумеренность… Богом устроено все премудро и прекрасно. Но от нерадивого употребления и пользования вещами получается зло”.
И еще: “До самой смерти бойтесь падений и не надейтесь на свои силы, а только на помощь Божию, призывая его в молитве со смирением… Самая лютая страсть – блудная. Она может побороть человека на болезненном и даже смертном одре, особенно тех, кто прожил жизнь земную до старости невоздержанно. Эта страсть в костях находится, она бесстыжее всех страстей. Никто сам по себе не может избавиться от нее. Только Господь может избавить…”
Однажды он сказал: “Между нами, монахами, и миром глубокая пропасть. Миру никогда не понять нашей жизни, а нам – их. Если бы монахи знали заранее, сколько их ждет искушений и скорбей на узком, но спасительном пути, то никто бы не пошел в монастырь. А если бы мир знал о будущих благах монашествующих, то все пошли бы в монастырь…”
Последние годы
Шли годы, отец Севастиан стал ослабевать. Нарастали одышка и боль во всем теле. Врачи проводили лечение, но общее состояние не улучшалось. Однако богослужебное время старец всегда проводил в храме. Он ежедневно служил панихиды, но литургию уже совершал только по праздникам. В храме ему отделили перегородкой маленькую комнатку, которую назвали “каюткой”. Здесь стояла кровать, на которой он отдыхал во время службы. Иногда, дав возглас, он ложился на койку, а под ноги ему подкладывали валик. Иногда он ектенью тоже говорил лежа, но на Евангелие всегда вставал.
Исповедников старец принимал, сидя в кресле. Он стал меньше говорить с приходящими и всех принимать уже не мог. Не отказывал только приезжим из других городов, но потом и с ними стал сокращать беседы.
Все чаще он напоминал владыке о своем желании уйти за штат, но всякий раз получал ответ: “Служить до смерти”.
С января 1966 года его здоровье сильно ухудшилось. Больше всего старца угнетало, что ему стало трудно служить литургию: он часто кашлял и задыхался во время богослужения. Врачи предложили делать уколы перед службой – он согласился. Теперь, после укола и кратковременного отдыха, он мог, хотя и с трудом, служить. Послушники относили его в храм в кресле, сделанном из алюминиевых трубок.
– Как же мы будем жить без вас? – все чаще спрашивали его духовные дети.
Он даже сердился:
– А кто я? Бог был, есть и будет! Кто имеет веру в Бога, тот, хотя за тысячи километров от меня будет жить, и спасется. А кто держится за подол моей рясы, а страха Божия не имеет, не получит спасения.
В конце марта он почувствовал, что смерть близка – никогда еще ему не было так плохо. 2 апреля он сидел у окна, смотрел, как люди с вербами идут в церковь.
– Народ собирается ко всенощной, – сказал он, – а мне надо собираться к отцам и праотцам, к дедам и прадедам.
В Пасхальную ночь 10 апреля он хотел, чтобы его перенесли в церковь, но не смог подняться. Отцу Севастиану сделали укол, его одели, и мальчики-послушники понесли его в церковь…
Во вторник Пасхи он внезапно почувствовал себя лучше и вышел к народу.
– Прощайте, мои дорогие, ухожу я от вас. Простите меня, если чем огорчил кого из вас. Ради Христа простите. Прошу вас об одном, об одном умоляю, одного требую: любите друг друга. Я – недостойный и грешный, но много любви и милости у Господа. На Него уповаю. И если удостоит меня Господь светлой обители, буду молиться о вас неустанно и скажу: “Господи! Я ведь не один, со мною чада мои. Не могу я войти без них, не могу один находиться в светлой Твоей обители. Они мне поручены Тобою… я без них не могу”.
Он хотел поклониться, но не смог, только наклонил голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37