Мы углублялись в тундру отрядом, возросшим до двенадцати человек, – к нам присоединились жена одного из проводников и пятеро нанятых мной носильщиков, потому что в скором времени груз на волокушах везти дальше станет невозможно. Из-за таяния снега по лесу идти уже не было никакого смысла, поэтому мы продолжали двигаться на восток по льду реки Сил (Тюленьей), пока не добрались до небольшого ее притока и группы озер, протянувшихся на север.
По мере продвижения на север дичи не убывало, и так мы 1 июня добрались до места под названием Баралзон. Взорвавшееся по пути ружье одного из моих спутников, к несчастью, размозжило ему кисть; я перевязал ему рану и с помощью капель Тёрлингтона, желтого пластыря и различных притираний вскоре залечил ее настолько, что пострадавший уже мог пользоваться рукой, – серьезная опасность миновала.
В Баралзоне остановились на пять дней, чтобы навялить оленьего и гусиного мяса у костра, потому что скоро мы должны были вступить в такие края, где раздобыть хворост станет нелегко.
Шестого июня снег уже настолько подтаял, что снегоступы начали доставлять больше неудобств, чем пользы, и мы бросили их. Сани же еще годились в дело, особенно при переправах через озеро по льду, но к десятому такой способ передвижения стал небезопасным. Мы решили оставить сани и переложить груз в заплечные мешки.
Мне пришлось теперь совсем нелегко, потому что на мою долю досталось нести следующие предметы: квадрант со штативом, сундучок с книгами и документами, компас, большой тюк с одеждой, топор, ножи и пилы и плюс к этому несколько мелких вещичек, предназначенных для обмена с аборигенами. Неудобство груза, его вес и вдобавок дневная жара делали ходьбу наиболее тяжелой из всех задач, когда-либо выпадавших на мою долю. Трудность пути и неудобство ночлега из-за тесноты палатки, площади которой теперь явно не хватало на всех, значительно усугубляли тяготы крайне сурового климата, всецело во власти которого мы находились.
Наша палатка была слишком велика для тундры, где нельзя было раздобыть шестов к ней, поэтому мы разрезали покрытие на мокасины и распределили куски между всеми поровну. Проводник не позаботился о том, чтобы познакомить меня с приемами установки временного жилища в тундре, однако для себя с женой припас несколько длинных легких шестов. Когда же мы делили кожу от большого вигвама, он исхитрился заполучить самый крупный кусок, которого как раз хватило на маленькую палатку, а потом ни разу не пригласил ни меня, ни южных индейцев даже заглянуть в свое жилище.
Кроме того, нас донимала постоянная нехватка продовольствия. Даже то, что мы добывали, приходилось есть сырым, потому что не из чего было разжечь, костер, а сырая рыба мне и моим спутникам-южанам особенно была не по вкусу.
Но, несмотря на все перечисленные трудности, мы продолжали двигаться вперед в полном здравии и бодрости духа, а наш проводник, хотя и оказался скаредным в отношении своих съестных припасов, не скупился на обещания скорого изобилия дичи в лежащей впереди местности, где к тому же можно будет встретить и индейцев, которые, очень вероятно, согласятся помочь нам в переноске части наших вещей. Последнее заверение весьма утешало нас, ибо вес груза был так велик, что мы могли нести вдобавок к основной поклаже только двухдневный запас провизии, в связи с чем и оказывались часто в стесненных обстоятельствах.
Три дня, с 20 по 23 июня, шли примерно по двадцать миль в день, подкрепляя свои силы только трубочкой табаку да глотком воды время от времени. Ранним утром 23 июня мы заметили трех мускусных быков, и индейцы смогли быстро добыть их. Но к нашему прискорбию, раньше, чем мы успели освежевать животных, пошел дождь, и не удалось набрать сухого мха, чтобы разжечь костер. А после столь долгого поста есть сырое мясо было не очень весело. Но нужде закон не писан, и все-таки пришлось есть его сырым, хотя мясо мускусных быков не только жесткое, но еще чрезвычайно сильно отдает мускусом.
Ненастье с дождем и секущим мокрым снегом все не прекращалось, и, пока нам удалось-таки наконец снова развести огонь из мха, одного быка мы съели совсем сырым.
Должен сознаться, что тут я несколько упал духом. Все наши несчастья ненастье еще усугубило – три дня и три ночи подряд на мне не было сухой нитки. Когда же небо прояснилось и мы подсушили одежду над дымом костра, я попытался подобно моряку после шторма позабыть прошлые невзгоды; казалось, все снова пойдет по прежнему, хотя и довольно монотонному руслу.
Ни одна из наших нужд не сравнится по остроте с голодом, кроме жажды, а в походных условиях муки голода многократно усиливает неизвестность. Само стремление утолить голод неизбежно вызывает усталость, а слишком частые разочарования, постигающие нас при попытках добыть что-нибудь съестное, не только ослабляют тело, но и угнетают дух. Кроме того, желудок в бездействии настолько утрачивает способность к перевариванию пищи, что возобновляет ее после долгого поста неохотно и весьма болезненно. За время моих странствий я, к сожалению, слишком часто испытывал описанные симптомы на себе и не раз оказывался в крайне печальном состоянии: даже когда Провидение посылало мне какую-то малость, желудок не мог вместить больше двух-трех унций пищи, не отвечая при этом самыми тягостными болями.
Еще одним неприятным следствием долгого поста становится исключительная трудность и болезненность отправления естественной надобности в первый раз после приема пищи; состояние это настолько ужасно, что только испытавшие его могут представить себе весь кошмар.
До сей поры в пути мы либо пировали, либо голодали. Бывало, поглощали чрезмерно много, иногда столько, сколько было необходимо, зачастую слишком мало, а чаще совсем ничего не ели. Не раз мы голодали по двое суток, дважды – по трое, а один раз – семь дней подряд, на протяжении которых во рту у нас не было ничего, кроме нескольких ягодок прошлогодней клюквы, кусочков старой кожи и жженых костей. В этих крайних случаях я часто наблюдал, как индейцы перебирали свой гардероб в поисках той части туалета, которой можно было пожертвовать, и выбирали то кусочек полусгнившей оленьей кожи, то пару старых мокасин, чтобы облегчить грызущий голод. И такое случается в обычной жизни индейцев нередко.
Глава третья
На месте удачной охоты на мускусных быков мы остались еще на день или два для отдыха и чтобы провялить немного мяса, после чего его легче станет нести и всегда можно будет без дополнительного приготовления употреблять в пищу.
Сушить мясо индейским способом очень просто – надо только разрезать постные куски на тонкие полоски и развесить их на солнце или у слабого огня. Можно потом еще растереть сушеное мясо между двумя камнями в порошок, тогда его станет еще удобнее нести.
Двадцать шестого июня мы возобновили продвижение на север и тридцатого дошли до реки под названием Катавачага, впадающей в очень большое озеро Яткайед-Уой, или озеро Белого Снега.
Там мы увидели несколько типи индейцев, занятых добычей перекочевывающих на север оленей; они забивали животных, которые переплывали через реку, копьями с каноэ. Там же встретили и вождя, или «капитана», северных индейцев, по имени Килшайс: он вместе с небольшой группой сородичей нес пушнину в Форт Принца Уэльского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79