В нем плавали большие смородиновые листья и декоративные гроздья здешнего игольчатого укропа. Ванюшин, задрожав, схватил руками жбан и впился в него зубами. Исаев видел, как по его громадной, толстой шее, грохоча и замирая, елозил кадык.
– На, – запыхавшись, утирая с подбородка зеленоватые капли, сказал он прерывистым голосом, – оттягивает, как молитва.
Исаев выпил рассолу. Он был холодный до того, что леденило зубы.
– Сейчас мой квартирант подойдет, – суетливо радовался Минька, принимая жбан у Исаева, – пошлю его в лавку, он колбаски принесет, я извозчичьей поджарки затушу. Помнишь, Косинька, я тебя ею тайком от маменьки кормил?
– Какой у тебя квартирант? Зачем? Что, денег не хватает, которые шлю?
– Ой, ой, ой, ой, господи, не бранися, я их в банк кладу на твое имя. Я один, зачем они мне? А квартирант у меня занятный, из профессоров он, Шамес его зовут, лягушек все разрезает, когда лето. А зимой по базару ходит, песни играет про иудеев своих, ему хорошо подают, иудея, если он нищий и убогий, наш народ гораздо больше своего убогого жалеет. Если уж еврей убогий, то, значит, он нашего в семь раз убоже и жалчей. А на денежки, что зимой собирает, Шамес летом лягушек покупает, режет их и в мыкроскоп смотрит, пишет в книжку, а потом мы лягушек в подсолнечном масле жарим. Я сначала их есть не мог, а теперь я от них сильней делаюсь, ей-бог, как от трепанга, даже грешную девку во сне хочу...
Шамес пришел, когда Ванюшин, Исаев и Минька сидели вокруг стола и пили водку, играя при этом в подкидного дурака на раздевание. Ванюшин был уже полуголым, часто и беспричинно смеялся, глаза его блестели радостно и беззаботно, по белой впадинке посредине груди ползли медленные капли пота.
– Сколько принес, Рувимка?! Вот еще, Косинька, три мои десятки открой, а шестерки я на погончики тебе сохраню. Слышь, доктор, сколько собрал сегодня?!
– Рубль восемьдесят.
– Сбегай за колбаской к Филимону, а? Я извозчичьей натоплю с лучком...
Шамес надел картуз, запахнул свой драный лапсердак, надетый поверх обезьяньей американской «душегрейки», и вышел.
– Молчаливый у тебя жилец, – сказал Ванюшин. – А десятки я эти заберу. На отбой. И шестерками ты своими обожрешься. Максим Максимыч, ходите под него.
– Даму возьмете?
– Смотря какую предложите...
– Бубновую.
– Эту мы возьмем. Косинька, а теперь ты захаживай под своего дружка. Он тебя в прежнем кону спасал, а ты ж его теперь и оставишь в дураках.
– Я ход пропущу...
– Такого закона нет, – сказал Исаев. – Дед прав: либо сажайте меня, либо выручайте.
– Тогда посажу, – сказал Ванюшин и выпил рюмочку. – Три десятки прошу потянуть.
– Это добро я раскрою.
– А туза пик?
– На него козырной есть. Все. Я выскочил. А зря вы меня гробили, Николай Иванович, я страсть какой злопамятный...
Шамес вошел так же молча, как уходил, и положил на стол круг тонкой охотничьей колбасы.
– Мы, кстати, не опоздаем? – спросил Ванюшин. – Эта сволочь когда должна приехать?
– К шести. Сейчас четыре. Я, пожалуй, схожу к телефону, вызову машину к половине шестого.
– Зачем вам мучиться-то...
– Это вы считаете мученьем? Миня, скажите, где тут поблизости телефон?
– В полицейском участке. Ближе нет.
ГДЕ Ж ГИАЦИНТОВ-ТО?
До ближайшего полицейского участка было пять минут ходу. В нетопленной дежурной комнате старик полицейский играл на губной гармошке старинную песню про «Ваньку-ключника».
– Где у вас телефонный аппарат?
– А на што он вам?
– Позвонить к полковнику Гиацинтову.
– А по мне, хоть Георгинов, хоть Анютеглазкин, хоть Пионов, один черт.
– Он начальник контрразведки, милейший!
– Чего?
– Господи боже ты мой, – устало сказал Исаев, – а начальство ваше где?
– В дежурном кабинете.
Исаев прошел к дежурному унтер-офицеру, тот долго разглядывал его корреспондентский билет, хмурился, пыжился и краснел, а потом спросил:
– Сами из православных будете?
– Да.
– Понятно... Значит, надо позвонить?
– Очень.
– Бывает...
– Можно?
– Одну минуточку...
– Пожалуйста.
– Вы сказали, что сами из православных?
– Да.
– А звонить к кому собираетесь?
– К полковнику Гиацинтову.
– Это который по линии пожарного ведомства в порту?
– Он самый.
– А чего ж про контрразведку говорили дежурному? Сами-то православный будете? – повторил свой вопрос унтер. От него несло табаком и стародавним прокисшим водочным перегаром.
Исаев секунду смотрел в его пустые глаза, глаза раба и палача, которому скучно жить на земле. А скука – она все примет, даже обиду.
– Встать! – вдруг заорал Исаев. – Я ротмистр Буйвол-Волынский! Отвечать по уставу, сволочь!
Лицо унтера, поначалу окаменевшее, вдруг расцвело и стало оживать на глазах. Он вскочил, проревел нечто звериное, но очень счастливое и вскинул руку к козырьку.
«Среди этой несчастной погани действительно кому угодно можно морду бить», – с тоской подумал Исаев. Опустился на стул возле телефона, вызвал номер и стал ждать ответа. В соседней комнате по-прежнему грустно играл на губной гармошке дежурный полицейский.
– Ротмистр Пимезов, – ответил адъютант Гиацинтова.
– Воля?
– Да. С кем имею честь?
– Исаев.
– О, Максим, – с повышенной оживленностью ответил адъютант Гиацинтова, и замолчал. По-видимому, он зажал трубку рукой и сейчас быстро спрашивал кого-то, стоявшего рядом. Адъютант был человек огромного вкуса, завзятый театрал и меломан, но что касается оперативной работы – весьма беспомощен.
– Вам нужен полковник?
– Да.
– Он сейчас поехал в тюрьму на допрос одного корейского спекулянта, – намекая на Чена, сказал Пимезов.
– Я обнимаю вас, Воля. Ставьте послезавтра на Граведора, он придет первым в пятом забеге.
– Принимаете пари?
– Конечно.
Исаев положил трубку на рычаг, в задумчивости посмотрел в окно, рассеянно сказал унтеру:
– Стоять вольно.
Вызвал номер Фривейского.
– Здравия желаю, Алекс, – сказал он чужим голосом.
– Добрый день. Что, развлечения на сегодня отменяются?
– Почему?
– Он сейчас здесь и, судя по обсуждаемому вопросу, задержится допоздна.
Исаев дал отбой и сразу же вызвал номер гаража.
– Срочно машину к дому Сидельникова, – попросил он, – что на Шестой Матросской.
...Машина подъехала к резиденции премьер-министра и, заскрипев тормозами, остановилась возле морских пехотинцев-охранников. Исаев быстро выскочил и, не захлопнув дверцы, побежал не в кабинет секретаря правительства, а вниз – к буфету, туда где у них уже с самого начала было обговорено место для встреч. Из буфета вышел Фривейский, проходя мимо Исаева, сунул ему в руку записку и побежал наверх. А Исаев, заскочив в буфет, купил три бутылки коллекционного «Камю», и, сев в автомобиль, приказал:
– Гони обратно на Шестую Матросскую.
Сидя сзади, он прочитал записку: «С тем чтобы к прибытию врангелевских войск быть уже полными победителями и диктовать состав нового кабинета, Меркулов с Гиацинтовым обсуждают в деталях план засылки в Читу, Благовещенск и Верхнеудинск террористических групп, которые отъезжают сегодня, чтобы перед началом нового ближайшего наступления все особо видные командиры красных были ликвидированы. Едут смертники, готовые на все. К е н т о».
Исаев незаметно сжег записку и закрыл глаза. Морщины на его лице разгладились, и сейчас казалось, что он просто-напросто отдыхает, предвкушая ужин с дорогим французским коньяком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– На, – запыхавшись, утирая с подбородка зеленоватые капли, сказал он прерывистым голосом, – оттягивает, как молитва.
Исаев выпил рассолу. Он был холодный до того, что леденило зубы.
– Сейчас мой квартирант подойдет, – суетливо радовался Минька, принимая жбан у Исаева, – пошлю его в лавку, он колбаски принесет, я извозчичьей поджарки затушу. Помнишь, Косинька, я тебя ею тайком от маменьки кормил?
– Какой у тебя квартирант? Зачем? Что, денег не хватает, которые шлю?
– Ой, ой, ой, ой, господи, не бранися, я их в банк кладу на твое имя. Я один, зачем они мне? А квартирант у меня занятный, из профессоров он, Шамес его зовут, лягушек все разрезает, когда лето. А зимой по базару ходит, песни играет про иудеев своих, ему хорошо подают, иудея, если он нищий и убогий, наш народ гораздо больше своего убогого жалеет. Если уж еврей убогий, то, значит, он нашего в семь раз убоже и жалчей. А на денежки, что зимой собирает, Шамес летом лягушек покупает, режет их и в мыкроскоп смотрит, пишет в книжку, а потом мы лягушек в подсолнечном масле жарим. Я сначала их есть не мог, а теперь я от них сильней делаюсь, ей-бог, как от трепанга, даже грешную девку во сне хочу...
Шамес пришел, когда Ванюшин, Исаев и Минька сидели вокруг стола и пили водку, играя при этом в подкидного дурака на раздевание. Ванюшин был уже полуголым, часто и беспричинно смеялся, глаза его блестели радостно и беззаботно, по белой впадинке посредине груди ползли медленные капли пота.
– Сколько принес, Рувимка?! Вот еще, Косинька, три мои десятки открой, а шестерки я на погончики тебе сохраню. Слышь, доктор, сколько собрал сегодня?!
– Рубль восемьдесят.
– Сбегай за колбаской к Филимону, а? Я извозчичьей натоплю с лучком...
Шамес надел картуз, запахнул свой драный лапсердак, надетый поверх обезьяньей американской «душегрейки», и вышел.
– Молчаливый у тебя жилец, – сказал Ванюшин. – А десятки я эти заберу. На отбой. И шестерками ты своими обожрешься. Максим Максимыч, ходите под него.
– Даму возьмете?
– Смотря какую предложите...
– Бубновую.
– Эту мы возьмем. Косинька, а теперь ты захаживай под своего дружка. Он тебя в прежнем кону спасал, а ты ж его теперь и оставишь в дураках.
– Я ход пропущу...
– Такого закона нет, – сказал Исаев. – Дед прав: либо сажайте меня, либо выручайте.
– Тогда посажу, – сказал Ванюшин и выпил рюмочку. – Три десятки прошу потянуть.
– Это добро я раскрою.
– А туза пик?
– На него козырной есть. Все. Я выскочил. А зря вы меня гробили, Николай Иванович, я страсть какой злопамятный...
Шамес вошел так же молча, как уходил, и положил на стол круг тонкой охотничьей колбасы.
– Мы, кстати, не опоздаем? – спросил Ванюшин. – Эта сволочь когда должна приехать?
– К шести. Сейчас четыре. Я, пожалуй, схожу к телефону, вызову машину к половине шестого.
– Зачем вам мучиться-то...
– Это вы считаете мученьем? Миня, скажите, где тут поблизости телефон?
– В полицейском участке. Ближе нет.
ГДЕ Ж ГИАЦИНТОВ-ТО?
До ближайшего полицейского участка было пять минут ходу. В нетопленной дежурной комнате старик полицейский играл на губной гармошке старинную песню про «Ваньку-ключника».
– Где у вас телефонный аппарат?
– А на што он вам?
– Позвонить к полковнику Гиацинтову.
– А по мне, хоть Георгинов, хоть Анютеглазкин, хоть Пионов, один черт.
– Он начальник контрразведки, милейший!
– Чего?
– Господи боже ты мой, – устало сказал Исаев, – а начальство ваше где?
– В дежурном кабинете.
Исаев прошел к дежурному унтер-офицеру, тот долго разглядывал его корреспондентский билет, хмурился, пыжился и краснел, а потом спросил:
– Сами из православных будете?
– Да.
– Понятно... Значит, надо позвонить?
– Очень.
– Бывает...
– Можно?
– Одну минуточку...
– Пожалуйста.
– Вы сказали, что сами из православных?
– Да.
– А звонить к кому собираетесь?
– К полковнику Гиацинтову.
– Это который по линии пожарного ведомства в порту?
– Он самый.
– А чего ж про контрразведку говорили дежурному? Сами-то православный будете? – повторил свой вопрос унтер. От него несло табаком и стародавним прокисшим водочным перегаром.
Исаев секунду смотрел в его пустые глаза, глаза раба и палача, которому скучно жить на земле. А скука – она все примет, даже обиду.
– Встать! – вдруг заорал Исаев. – Я ротмистр Буйвол-Волынский! Отвечать по уставу, сволочь!
Лицо унтера, поначалу окаменевшее, вдруг расцвело и стало оживать на глазах. Он вскочил, проревел нечто звериное, но очень счастливое и вскинул руку к козырьку.
«Среди этой несчастной погани действительно кому угодно можно морду бить», – с тоской подумал Исаев. Опустился на стул возле телефона, вызвал номер и стал ждать ответа. В соседней комнате по-прежнему грустно играл на губной гармошке дежурный полицейский.
– Ротмистр Пимезов, – ответил адъютант Гиацинтова.
– Воля?
– Да. С кем имею честь?
– Исаев.
– О, Максим, – с повышенной оживленностью ответил адъютант Гиацинтова, и замолчал. По-видимому, он зажал трубку рукой и сейчас быстро спрашивал кого-то, стоявшего рядом. Адъютант был человек огромного вкуса, завзятый театрал и меломан, но что касается оперативной работы – весьма беспомощен.
– Вам нужен полковник?
– Да.
– Он сейчас поехал в тюрьму на допрос одного корейского спекулянта, – намекая на Чена, сказал Пимезов.
– Я обнимаю вас, Воля. Ставьте послезавтра на Граведора, он придет первым в пятом забеге.
– Принимаете пари?
– Конечно.
Исаев положил трубку на рычаг, в задумчивости посмотрел в окно, рассеянно сказал унтеру:
– Стоять вольно.
Вызвал номер Фривейского.
– Здравия желаю, Алекс, – сказал он чужим голосом.
– Добрый день. Что, развлечения на сегодня отменяются?
– Почему?
– Он сейчас здесь и, судя по обсуждаемому вопросу, задержится допоздна.
Исаев дал отбой и сразу же вызвал номер гаража.
– Срочно машину к дому Сидельникова, – попросил он, – что на Шестой Матросской.
...Машина подъехала к резиденции премьер-министра и, заскрипев тормозами, остановилась возле морских пехотинцев-охранников. Исаев быстро выскочил и, не захлопнув дверцы, побежал не в кабинет секретаря правительства, а вниз – к буфету, туда где у них уже с самого начала было обговорено место для встреч. Из буфета вышел Фривейский, проходя мимо Исаева, сунул ему в руку записку и побежал наверх. А Исаев, заскочив в буфет, купил три бутылки коллекционного «Камю», и, сев в автомобиль, приказал:
– Гони обратно на Шестую Матросскую.
Сидя сзади, он прочитал записку: «С тем чтобы к прибытию врангелевских войск быть уже полными победителями и диктовать состав нового кабинета, Меркулов с Гиацинтовым обсуждают в деталях план засылки в Читу, Благовещенск и Верхнеудинск террористических групп, которые отъезжают сегодня, чтобы перед началом нового ближайшего наступления все особо видные командиры красных были ликвидированы. Едут смертники, готовые на все. К е н т о».
Исаев незаметно сжег записку и закрыл глаза. Морщины на его лице разгладились, и сейчас казалось, что он просто-напросто отдыхает, предвкушая ужин с дорогим французским коньяком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80