Воображать его любящим — значит все изменить. Тогда он повертывался бы к ней лицом, и ей пришлось бы думать о том, какое она производит впечатление, быть настороже, учитывать каждый свой жест. Он предъявлял бы к ней требования, а ей страстно хотелось бы их выполнить. Любить самой было намного лучше. Любить — означало забывать о себе и только наслаждаться другим существом. Если Кейпс будет подле нее, этого достаточно, чтобы любить и любить.
Когда Анна-Вероника пришла на другой день в лабораторию, ей показалось, что счастье только облеклось в грубую оболочку всех ее дел и обязанностей. Она обнаружила, что любовь помогает лучше работать с микроскопом. Она вздрогнула, услышав, как в первый раз открылась дверь препараторской я Кейпс вошел в лабораторию, но, когда он приблизился к ней, она уже справилась с собой. Анна-Вероника поставила для него табуретку на некотором расстоянии от своего места; проверив работу, сделанную за день, он помедлил, затем решительно возобновил их разговор о красоте.
— Мне кажется, — сказал он, — вчера, рассуждая о красоте, я слишком впал в мистику.
— А мне нравится мистический подход.
— Наша работа здесь — вот правильный подход. Я, знаете ли, думал… Может быть, в основе чувства красоты лежит только сильное ощущение освобожденности от боли, сила восприятия без разрушения ткани.
— Нет, я предпочитаю мистический подход, — повторила Анна-Вероника и задумалась. — Красота — это не всегда сила.
— Однако нежность можно, например, ощущать очень сильно.
— Но почему же одно лицо красиво, а другое некрасиво? — возразила она. — По вашей теории, если два лица находятся рядом и озарены солнцем, они должны быть одинаково красивыми. Их красоту надо ощущать с совершенно равной силой.
Кейпс с этим не согласился.
— Я не имею в виду просто силу ощущения. Я сказал, сила восприятия. Можно интенсивно воспринимать гармонию, пропорцию, ритм. Существуют вещи неотчетливые, незначительные сами по себе, как физические факторы, но они подобны детонатору, вызывающему взрыв. Существует фактор внутренний и фактор внешний… Не знаю, выражаюсь ли я достаточно ясно. Я хочу сказать, что живость восприятия — вот в чем существенный фактор красоты. Но, разумеется, живость восприятия может быть вызвана и шепотом.
— Это снова приводит нас к тайне, — заметила Анна-Вероника. — Почему одно, а не другое раскрывает нам глубины?
— Ну, это может быть в конце концов следствием отбора; ведь некоторые насекомые предпочитают же голубые цветы, хотя они менее ярки, чем желтые.
— Это не объясняет цвет неба при закате солнца.
— Не так просто объясняет, как влечение насекомых к цветной бумаге, на которую они слетаются. Но, может быть, если бы людям не нравились ясные, блестящие, здоровые глаза, — что совершенно понятно с точки зрения биологии, — они не смогли бы любоваться драгоценными камнями. Одно явление может быть необходимым дополнением к другим. И, наконец, высокое ясное небо — знак того, что можно выйти из укрытия, радоваться и продолжать жизнь.
— Гм! — произнесла Анна-Вероника и покачала головой.
Кейпс, встретившись с ней глазами, весело улыбнулся.
— Я высказался мимоходом и настаиваю на том, что красота не является особым дополнением к жизни, — вот моя мысль. Это жизнь, просто жизнь, она возникает и развивается ярко и сильно.
Он встал, чтобы перейти к следующему студенту.
— Есть красота нездоровая, — сказала Анна-Вероника.
— Не знаю, существует ли она, — ответил Кейпс и после паузы наклонился над юношей с прической, как у Рассела.
Анна-Вероника смотрела на его склоненную спину, затем подвинула к себе микроскоп. Некоторое время она сидела неподвижно. Она чувствовала, что вышла победительницей из трудного положения и теперь снова может разговаривать с ним, как прежде, до того, как ей стало понятно то, что с ней произошло…
У нее созрело решение заняться научно-исследовательской работой и таким образом остаться в лаборатории еще на год.
«Теперь мне ясен смысл всего», — сказала про себя Анна-Вероника. И действительно, несколько дней ей казалось, будто тайна мироздания, которую упорно замалчивали и прятали от нее, наконец полностью открылась.
9. Противоречия
Однажды днем, вскоре после великого открытия, сделанного Анной-Вероникой, в лабораторию на ее имя пришла телеграмма:
СКУЧАЮ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ ПООБЕДАЕМ ГДЕ-НИБУДЬ НЫНЧЕ ВЕЧЕРОМ ПОБЕСЕДУЕМ БУДУ СЧАСТЛИВ РЭМЕДЖ.
Это предложение, пожалуй, даже обрадовало Анну-Веронику. Она не виделась с Рэмеджем дней десять-одиннадцать и охотно поболтала бы с ним. Сейчас она была переполнена мыслью о том, что влюблена, влюблена! Какое чудесное состояние! И, право, у нее, кажется, возникло даже смутное намерение поговорить с ним об этом. Во всяком случае, хорошо бы послушать его разговоры на некоторые темы, быть может, она поймет их лучше теперь, когда великая, потрясающая тайна пылает в ее сознании и притом так близко от него.
К сожалению, Рэмедж был настроен несколько меланхолически.
— На прошлой неделе я заработал больше семисот фунтов, — сообщил он.
— Замечательно! — воскликнула Анна-Вероника.
— Ничуть, — отозвался он, — просто удача в деловой игре.
— Это удача, на которую можно купить очень многое.
— Ничего из того, что человеку хочется.
Рэмедж обернулся к лакею, предлагавшему карту вин.
— Меня может развеселить только шампанское, — заявил он и стал выбирать. — Вот это, — сказал он, но затем передумал: — Нет! Это слаще? Отлично.
— У меня все как будто идет хорошо, — продолжал Рэмедж, скрестив на груди руки и глядя на Анну-Веронику широко открытыми глазами слегка навыкате. — А я несчастлив. Я, кажется, влюбился.
Он наклонился над тарелкой с супом. И тут же повторил:
— Кажется, я влюбился.
— Не может быть, — ответила Анна-Вероника тоном многоопытной женщины.
— Откуда вы знаете?
— Ведь это же нельзя назвать угнетающим состоянием, верно?
— Уж вы этого знать не можете.
— У каждого своя теория, — пояснила Анна-Вероника с сияющим лицом.
— Ну, знаете, теории! Влюбленность — факт.
— Она должна радовать.
— Любовь — это тревога… жажда. Что еще? — спросил он подошедшего лакея. — Пармезан? Уберите!
Мистер Рэмедж взглянул в лицо Анны-Вероники, оно показалось ему совершенно лучезарным. Интересно, почему она думает, что любовь дает людям счастье? И он заговорил о сассапарели и гвоздике, украшавших стол. Затем, наполнив ее бокал шампанским, сказал:
— Вы должны выпить, потому что у меня тоска.
За перепелками они вернулись к вопросу о любви.
— Почему, — неожиданно спросил Рэмедж, и что-то жадное промелькнуло в его лице, — вы считаете, что любовь приносит людям счастье?
— Должна, я уверена.
— Но почему?
Анне-Веронике он показался чересчур настойчивым.
— Женщины чувствуют это инстинктивно.
— Интересно, так ли это? — заметил Рэмедж. — Я сомневаюсь в женском инстинкте. Один из обычных предрассудков. Женщина якобы знает, когда мужчина в нее влюблен. А вы как считаете?
С видом беспристрастного судьи Анна-Вероника подбирала вилкой салат.
— Думаю, женщина должна знать, — решила она.
— Вот как? — многозначительно произнес Рэмедж.
Анна-Вероника взглянула на него и заметила устремленные на нее мрачные глаза, которыми он пытался выразить больше, чем они способны были выразить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Когда Анна-Вероника пришла на другой день в лабораторию, ей показалось, что счастье только облеклось в грубую оболочку всех ее дел и обязанностей. Она обнаружила, что любовь помогает лучше работать с микроскопом. Она вздрогнула, услышав, как в первый раз открылась дверь препараторской я Кейпс вошел в лабораторию, но, когда он приблизился к ней, она уже справилась с собой. Анна-Вероника поставила для него табуретку на некотором расстоянии от своего места; проверив работу, сделанную за день, он помедлил, затем решительно возобновил их разговор о красоте.
— Мне кажется, — сказал он, — вчера, рассуждая о красоте, я слишком впал в мистику.
— А мне нравится мистический подход.
— Наша работа здесь — вот правильный подход. Я, знаете ли, думал… Может быть, в основе чувства красоты лежит только сильное ощущение освобожденности от боли, сила восприятия без разрушения ткани.
— Нет, я предпочитаю мистический подход, — повторила Анна-Вероника и задумалась. — Красота — это не всегда сила.
— Однако нежность можно, например, ощущать очень сильно.
— Но почему же одно лицо красиво, а другое некрасиво? — возразила она. — По вашей теории, если два лица находятся рядом и озарены солнцем, они должны быть одинаково красивыми. Их красоту надо ощущать с совершенно равной силой.
Кейпс с этим не согласился.
— Я не имею в виду просто силу ощущения. Я сказал, сила восприятия. Можно интенсивно воспринимать гармонию, пропорцию, ритм. Существуют вещи неотчетливые, незначительные сами по себе, как физические факторы, но они подобны детонатору, вызывающему взрыв. Существует фактор внутренний и фактор внешний… Не знаю, выражаюсь ли я достаточно ясно. Я хочу сказать, что живость восприятия — вот в чем существенный фактор красоты. Но, разумеется, живость восприятия может быть вызвана и шепотом.
— Это снова приводит нас к тайне, — заметила Анна-Вероника. — Почему одно, а не другое раскрывает нам глубины?
— Ну, это может быть в конце концов следствием отбора; ведь некоторые насекомые предпочитают же голубые цветы, хотя они менее ярки, чем желтые.
— Это не объясняет цвет неба при закате солнца.
— Не так просто объясняет, как влечение насекомых к цветной бумаге, на которую они слетаются. Но, может быть, если бы людям не нравились ясные, блестящие, здоровые глаза, — что совершенно понятно с точки зрения биологии, — они не смогли бы любоваться драгоценными камнями. Одно явление может быть необходимым дополнением к другим. И, наконец, высокое ясное небо — знак того, что можно выйти из укрытия, радоваться и продолжать жизнь.
— Гм! — произнесла Анна-Вероника и покачала головой.
Кейпс, встретившись с ней глазами, весело улыбнулся.
— Я высказался мимоходом и настаиваю на том, что красота не является особым дополнением к жизни, — вот моя мысль. Это жизнь, просто жизнь, она возникает и развивается ярко и сильно.
Он встал, чтобы перейти к следующему студенту.
— Есть красота нездоровая, — сказала Анна-Вероника.
— Не знаю, существует ли она, — ответил Кейпс и после паузы наклонился над юношей с прической, как у Рассела.
Анна-Вероника смотрела на его склоненную спину, затем подвинула к себе микроскоп. Некоторое время она сидела неподвижно. Она чувствовала, что вышла победительницей из трудного положения и теперь снова может разговаривать с ним, как прежде, до того, как ей стало понятно то, что с ней произошло…
У нее созрело решение заняться научно-исследовательской работой и таким образом остаться в лаборатории еще на год.
«Теперь мне ясен смысл всего», — сказала про себя Анна-Вероника. И действительно, несколько дней ей казалось, будто тайна мироздания, которую упорно замалчивали и прятали от нее, наконец полностью открылась.
9. Противоречия
Однажды днем, вскоре после великого открытия, сделанного Анной-Вероникой, в лабораторию на ее имя пришла телеграмма:
СКУЧАЮ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ ПООБЕДАЕМ ГДЕ-НИБУДЬ НЫНЧЕ ВЕЧЕРОМ ПОБЕСЕДУЕМ БУДУ СЧАСТЛИВ РЭМЕДЖ.
Это предложение, пожалуй, даже обрадовало Анну-Веронику. Она не виделась с Рэмеджем дней десять-одиннадцать и охотно поболтала бы с ним. Сейчас она была переполнена мыслью о том, что влюблена, влюблена! Какое чудесное состояние! И, право, у нее, кажется, возникло даже смутное намерение поговорить с ним об этом. Во всяком случае, хорошо бы послушать его разговоры на некоторые темы, быть может, она поймет их лучше теперь, когда великая, потрясающая тайна пылает в ее сознании и притом так близко от него.
К сожалению, Рэмедж был настроен несколько меланхолически.
— На прошлой неделе я заработал больше семисот фунтов, — сообщил он.
— Замечательно! — воскликнула Анна-Вероника.
— Ничуть, — отозвался он, — просто удача в деловой игре.
— Это удача, на которую можно купить очень многое.
— Ничего из того, что человеку хочется.
Рэмедж обернулся к лакею, предлагавшему карту вин.
— Меня может развеселить только шампанское, — заявил он и стал выбирать. — Вот это, — сказал он, но затем передумал: — Нет! Это слаще? Отлично.
— У меня все как будто идет хорошо, — продолжал Рэмедж, скрестив на груди руки и глядя на Анну-Веронику широко открытыми глазами слегка навыкате. — А я несчастлив. Я, кажется, влюбился.
Он наклонился над тарелкой с супом. И тут же повторил:
— Кажется, я влюбился.
— Не может быть, — ответила Анна-Вероника тоном многоопытной женщины.
— Откуда вы знаете?
— Ведь это же нельзя назвать угнетающим состоянием, верно?
— Уж вы этого знать не можете.
— У каждого своя теория, — пояснила Анна-Вероника с сияющим лицом.
— Ну, знаете, теории! Влюбленность — факт.
— Она должна радовать.
— Любовь — это тревога… жажда. Что еще? — спросил он подошедшего лакея. — Пармезан? Уберите!
Мистер Рэмедж взглянул в лицо Анны-Вероники, оно показалось ему совершенно лучезарным. Интересно, почему она думает, что любовь дает людям счастье? И он заговорил о сассапарели и гвоздике, украшавших стол. Затем, наполнив ее бокал шампанским, сказал:
— Вы должны выпить, потому что у меня тоска.
За перепелками они вернулись к вопросу о любви.
— Почему, — неожиданно спросил Рэмедж, и что-то жадное промелькнуло в его лице, — вы считаете, что любовь приносит людям счастье?
— Должна, я уверена.
— Но почему?
Анне-Веронике он показался чересчур настойчивым.
— Женщины чувствуют это инстинктивно.
— Интересно, так ли это? — заметил Рэмедж. — Я сомневаюсь в женском инстинкте. Один из обычных предрассудков. Женщина якобы знает, когда мужчина в нее влюблен. А вы как считаете?
С видом беспристрастного судьи Анна-Вероника подбирала вилкой салат.
— Думаю, женщина должна знать, — решила она.
— Вот как? — многозначительно произнес Рэмедж.
Анна-Вероника взглянула на него и заметила устремленные на нее мрачные глаза, которыми он пытался выразить больше, чем они способны были выразить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77