– спросила вдруг Юстина у Людвика. – Дядя! Как ты думаешь, портрет возьмут в реставрацию? И сколько это будет стоить? Дядя Людвик, я к тебе обращаюсь!
Людвик с трудом оторвался от красочного повествования о рождении потрясающего жеребеночка женского пола и никак не мог сообразить, при чем тут прапрабабка новорожденной. Наконец до него дошел смысл вопроса племянницы. Он тоже перевел взгляд на совершенно черный портрет, на котором уже и не разобрать было, женщина там изображена или мужчина.
– Наверное, можно. Я не знаю…
– И второй тоже. Раз прабабка в завещании уделила этим портретам особое внимание, значит, надо о них заботиться. Тетя Гортензия сколько раз говорила, завещание – святое дело.
– Ну говорила, а что? – недовольно ответила Гортензия, поскольку ее отвлекли от любимого занятия. – Иоася, детка, обязательно отведай этих грибочков! А разве я не забочусь? Висят в парадной комнате, в безопасности. Чего еще надо?
– Черные они какие-то…
– Я и сама думала, может, помыть, да побоялась, вдруг от мытья испортятся?
– Да что тут сомневаться, теперь реставрируют много старинных картин, и это им совсем не вредит, напротив, – скороговоркой бросила Амелька, специалист в области произведений искусства, и поспешила вернуться к интересному разговору с Иоасей.
– Должно быть, дорого это, – предположила Гортензия.
– Даже если и дорого, не разоримся, – высказала свое мнение Барбара.
– Кто как, – возразила Гортензия. – Все наши сбережения пошли на дом.
Юстина едко заметила:
– Может, и бестактно поднимать этот вопрос, но, в конце концов, прабабка с прадедом не только мои предки, от них по прямой линии происходят многие из присутствующих. Раз мы все собрались, давайте решать.
Людвик привычно озадачился. Как-никак он был в некоторой степени главным в роду, хотя Дорота и постарше его. Поймав неуверенный взгляд брата, Дорота пожала плечами.
– У меня лично нет никаких средств, – с достоинством ответила она на невысказанный вопрос. – Живу из милости у кузена. А дочь мою до сих пор содержит тетка.
Болеслав не выдержал и громко напомнил теще, что он всю жизнь работал, содержал семью, и сейчас работает, причем очень неплохо по теперешним временам зарабатывает. Юстина не стала высказываться, а уж она-то знала, что хороших заработков мужа с трудом хватает лишь на еду и, если бы они не жили у Барбары, если бы Барбара не подбрасывала им на одежду и обувь, концы с концами не свести.
Уловив, что разговор ведется на повышенных тонах, Барбара оторвалась от Иоаси и приняла в нем горячее участие, напомнив родне, что еще со времен войны они все сидят на шее Ядвиги, беззастенчиво пользуясь продуктами из Косьмина, а теперь вот еще и Юрочке на шею садятся. Ядвига отмахивалась от этих преувеличений обеими руками, а бедный Юрочка напрасно пытался перекричать старших, найдя момент самым подходящим для сообщения, что намерен хозяйство в Косьмине поставить на широкую ногу, целиком переключившись на витамины, для чего строит теплицы и увеличивает сад, так что с мясом теперь у всех будут трудности. Гортензия пыталась напомнить, что в эту семью она пришла не с пустыми руками, приданое у нее было о-го-го, а теперь ничего не осталось. О прадедушке с прабабушкой напрочь позабыли.
Ядвиге удалось наконец пробиться сквозь общий галдеж и напомнить присутствующим, что Косьмин перешел к ней от матери, чьей дочкой была и Дорота, так что если честно – половина Косьмина принадлежит Дороте. Конечно, нет смысла разделять несчастные двадцать га, да и не станет Дорота кормить кур и собирать яблоки, но половину дохода получить должна. В ответ на это Дорота возразила: доход от Косьмина – это целиком заслуга ее сестры Ядвиги, она же не имеет на него никакого права, так что, хоть убейте, ни гроша не возьмет, тем более что теперь еще вкалывает и Юрочка.
– Не стану я эксплуатировать родную сестру! – раскипятилась Дорота. – Даже ради дочери родной!
– Вот уж дочь твоя не очень-то нуждается, обойдемся, – сухо заметила Барбара.
Гортензия же подошла к вопросу реалистически:
– Половину не половину, а четверть дохода получать можешь с чистой совестью.
– Да эту четверть мы уже давно получили и съели. Что, мясо, сыры и прочие продукты не в счет?
– Однако деньгами никогда гроша не получали! – упорствовала Ядвига. – Теперь станешь получать. Сделаем с помощью специалистов оценку имения, и Юрочка постепенно начнет с тобой расплачиваться. Постепенно, сразу, боюсь, не сможет. В расчет принимаются и Юстинка, и Болечек, и их дети.
Несколько ошарашенные родственники долго молчали, а переварив сенсационную неожиданность, радостно загалдели. Еще бы не радоваться, ведь нежданно-негаданно решилась финансовая проблема. Успокоившись, Людвик вернулся к рассказу о лошадях, теперь к ним с Болеславом подключился и Юрочка, его интересовало все, связанное с сельским хозяйством. Павлика же интересовала Европа. Правда, он уже получил замечательное распределение – разумеется, благодаря Барбаре – в ресторан варшавского отеля «Европейский», но теперь ему и этого было мало, захотелось настоящей Европы, ни о чем другом не мог говорить. Юстина пояснила тетке Гортензии причину своего интереса к старинным портретам: ей очень хотелось увидеть лицо прапрабабки, правда ли ее красота достигала поистине императорских высот? За всеми этими сенсациями и проблемами совсем позабыли о Маринке, однако по глупости она сама о себе напомнила, громогласно заявив:
– Что ж, теперь мы станем богатенькими, хватит на мою свадьбу. На свадебное платье и фату. А свадьбу можно и в этой квартире сыграть, гостей пригласим не много, по-скромному.
Услышав такое заявление, родичи сразу прекратили посторонние разговорчики, даже Юстина отвлеклась от внешности легкомысленной прапрабабки.
– Идалька, доченька, пойди погляди, как бабуля обставила новые комнаты наверху, – ласково, но решительно обратилась Юстина к младшей дочери. – Ты ведь еще их не видела?
– Видела, – так же вежливо ответила доченька, – но могу и еще раз поглядеть.
– А заодно полюбуйся сверху садиком, – не преминула Барбара подбросить свои три гроша.
– Да, да! – подхватил Павлик. – Садик особенно хорош именно в эту пору, в ноябре.
Бросив иронический взгляд на дорогих родственничков, девочка вышла из столовой. Дорота озабоченно поглядела вслед внучке.
– Наконец-то догадались! – проворчала она. – Где это видано при ребенке толковать о Наполеоновых амурах?
Людвик, как всегда, попытался смягчить напряжение.
– Так ведь как-никак он – личность историческая! Взять, к примеру, Цезаря и Клеопатру, тоже не бог весть какой пример моральной чистоты, а молодежь их в школе проходит.
– И плохо делает! – стояла на своем целомудренная Дорота.
Маринка вконец рассердилась. Опять отвлекаются!
– Это как же понимать? – гневно начала она. – Вы советуете мне заключить союз по примеру Цезаря и Клеопатры? Не регистрировать брак? В костеле не венчаться? Хорошо! Но жить мы будем вместе!
– Интересно, где именно? – вопросила практичная Гортензия.
– У него. У Янушека. Сейчас они живут в четырехкомнатной развалюхе на улице Кошиковой, дом сносят, есть шансы трехкомнатную получить. А у меня ребеночек будет.
– Езус коханый! – прошептала побелевшая Юстина, почему-то некстати вспомнив панну Зажецкую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Людвик с трудом оторвался от красочного повествования о рождении потрясающего жеребеночка женского пола и никак не мог сообразить, при чем тут прапрабабка новорожденной. Наконец до него дошел смысл вопроса племянницы. Он тоже перевел взгляд на совершенно черный портрет, на котором уже и не разобрать было, женщина там изображена или мужчина.
– Наверное, можно. Я не знаю…
– И второй тоже. Раз прабабка в завещании уделила этим портретам особое внимание, значит, надо о них заботиться. Тетя Гортензия сколько раз говорила, завещание – святое дело.
– Ну говорила, а что? – недовольно ответила Гортензия, поскольку ее отвлекли от любимого занятия. – Иоася, детка, обязательно отведай этих грибочков! А разве я не забочусь? Висят в парадной комнате, в безопасности. Чего еще надо?
– Черные они какие-то…
– Я и сама думала, может, помыть, да побоялась, вдруг от мытья испортятся?
– Да что тут сомневаться, теперь реставрируют много старинных картин, и это им совсем не вредит, напротив, – скороговоркой бросила Амелька, специалист в области произведений искусства, и поспешила вернуться к интересному разговору с Иоасей.
– Должно быть, дорого это, – предположила Гортензия.
– Даже если и дорого, не разоримся, – высказала свое мнение Барбара.
– Кто как, – возразила Гортензия. – Все наши сбережения пошли на дом.
Юстина едко заметила:
– Может, и бестактно поднимать этот вопрос, но, в конце концов, прабабка с прадедом не только мои предки, от них по прямой линии происходят многие из присутствующих. Раз мы все собрались, давайте решать.
Людвик привычно озадачился. Как-никак он был в некоторой степени главным в роду, хотя Дорота и постарше его. Поймав неуверенный взгляд брата, Дорота пожала плечами.
– У меня лично нет никаких средств, – с достоинством ответила она на невысказанный вопрос. – Живу из милости у кузена. А дочь мою до сих пор содержит тетка.
Болеслав не выдержал и громко напомнил теще, что он всю жизнь работал, содержал семью, и сейчас работает, причем очень неплохо по теперешним временам зарабатывает. Юстина не стала высказываться, а уж она-то знала, что хороших заработков мужа с трудом хватает лишь на еду и, если бы они не жили у Барбары, если бы Барбара не подбрасывала им на одежду и обувь, концы с концами не свести.
Уловив, что разговор ведется на повышенных тонах, Барбара оторвалась от Иоаси и приняла в нем горячее участие, напомнив родне, что еще со времен войны они все сидят на шее Ядвиги, беззастенчиво пользуясь продуктами из Косьмина, а теперь вот еще и Юрочке на шею садятся. Ядвига отмахивалась от этих преувеличений обеими руками, а бедный Юрочка напрасно пытался перекричать старших, найдя момент самым подходящим для сообщения, что намерен хозяйство в Косьмине поставить на широкую ногу, целиком переключившись на витамины, для чего строит теплицы и увеличивает сад, так что с мясом теперь у всех будут трудности. Гортензия пыталась напомнить, что в эту семью она пришла не с пустыми руками, приданое у нее было о-го-го, а теперь ничего не осталось. О прадедушке с прабабушкой напрочь позабыли.
Ядвиге удалось наконец пробиться сквозь общий галдеж и напомнить присутствующим, что Косьмин перешел к ней от матери, чьей дочкой была и Дорота, так что если честно – половина Косьмина принадлежит Дороте. Конечно, нет смысла разделять несчастные двадцать га, да и не станет Дорота кормить кур и собирать яблоки, но половину дохода получить должна. В ответ на это Дорота возразила: доход от Косьмина – это целиком заслуга ее сестры Ядвиги, она же не имеет на него никакого права, так что, хоть убейте, ни гроша не возьмет, тем более что теперь еще вкалывает и Юрочка.
– Не стану я эксплуатировать родную сестру! – раскипятилась Дорота. – Даже ради дочери родной!
– Вот уж дочь твоя не очень-то нуждается, обойдемся, – сухо заметила Барбара.
Гортензия же подошла к вопросу реалистически:
– Половину не половину, а четверть дохода получать можешь с чистой совестью.
– Да эту четверть мы уже давно получили и съели. Что, мясо, сыры и прочие продукты не в счет?
– Однако деньгами никогда гроша не получали! – упорствовала Ядвига. – Теперь станешь получать. Сделаем с помощью специалистов оценку имения, и Юрочка постепенно начнет с тобой расплачиваться. Постепенно, сразу, боюсь, не сможет. В расчет принимаются и Юстинка, и Болечек, и их дети.
Несколько ошарашенные родственники долго молчали, а переварив сенсационную неожиданность, радостно загалдели. Еще бы не радоваться, ведь нежданно-негаданно решилась финансовая проблема. Успокоившись, Людвик вернулся к рассказу о лошадях, теперь к ним с Болеславом подключился и Юрочка, его интересовало все, связанное с сельским хозяйством. Павлика же интересовала Европа. Правда, он уже получил замечательное распределение – разумеется, благодаря Барбаре – в ресторан варшавского отеля «Европейский», но теперь ему и этого было мало, захотелось настоящей Европы, ни о чем другом не мог говорить. Юстина пояснила тетке Гортензии причину своего интереса к старинным портретам: ей очень хотелось увидеть лицо прапрабабки, правда ли ее красота достигала поистине императорских высот? За всеми этими сенсациями и проблемами совсем позабыли о Маринке, однако по глупости она сама о себе напомнила, громогласно заявив:
– Что ж, теперь мы станем богатенькими, хватит на мою свадьбу. На свадебное платье и фату. А свадьбу можно и в этой квартире сыграть, гостей пригласим не много, по-скромному.
Услышав такое заявление, родичи сразу прекратили посторонние разговорчики, даже Юстина отвлеклась от внешности легкомысленной прапрабабки.
– Идалька, доченька, пойди погляди, как бабуля обставила новые комнаты наверху, – ласково, но решительно обратилась Юстина к младшей дочери. – Ты ведь еще их не видела?
– Видела, – так же вежливо ответила доченька, – но могу и еще раз поглядеть.
– А заодно полюбуйся сверху садиком, – не преминула Барбара подбросить свои три гроша.
– Да, да! – подхватил Павлик. – Садик особенно хорош именно в эту пору, в ноябре.
Бросив иронический взгляд на дорогих родственничков, девочка вышла из столовой. Дорота озабоченно поглядела вслед внучке.
– Наконец-то догадались! – проворчала она. – Где это видано при ребенке толковать о Наполеоновых амурах?
Людвик, как всегда, попытался смягчить напряжение.
– Так ведь как-никак он – личность историческая! Взять, к примеру, Цезаря и Клеопатру, тоже не бог весть какой пример моральной чистоты, а молодежь их в школе проходит.
– И плохо делает! – стояла на своем целомудренная Дорота.
Маринка вконец рассердилась. Опять отвлекаются!
– Это как же понимать? – гневно начала она. – Вы советуете мне заключить союз по примеру Цезаря и Клеопатры? Не регистрировать брак? В костеле не венчаться? Хорошо! Но жить мы будем вместе!
– Интересно, где именно? – вопросила практичная Гортензия.
– У него. У Янушека. Сейчас они живут в четырехкомнатной развалюхе на улице Кошиковой, дом сносят, есть шансы трехкомнатную получить. А у меня ребеночек будет.
– Езус коханый! – прошептала побелевшая Юстина, почему-то некстати вспомнив панну Зажецкую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89