С этими словами он вскинул грабли на плечо и спустился вниз по той же опасной тропе, оставив меня одного среди горных орлов. Но с тех пор как он ушел, меня часто одолевает тоска бездомовья. Я скучаю по влажным лугам и грязным хижинам, которых никогда не видал; похоже на то, что вскоре я покину Америку.
Преданный вам
Луис О'Хара».
После короткого молчания Инглвуд сказал:
– Теперь нам остается огласить еще один, последний документ:
«Я пишу вам, чтобы сказать, что я, Руфь Дэвис, последние шесть месяцев нахожусь в услужении у миссис Смит в „Лаврах“ около Крайдона. Когда я поступила к ней, она жила без мужа, одна с двумя детками; она не вдова, но муж ее был где-то в отлучке. Он оставил ей много денег, она не очень беспокоилась о нем, хотя часто говорила, что он человек со странностями и что небольшое путешествие принесет ему пользу. Как-то вечером на прошлой неделе иду я с чайным прибором в сад и вижу такое, что чашки чуть не вылетели у меня из рук: вдруг над забором появляются длинные грабли и, как пика, вонзаются в землю. Вслед за ними на заборе, как обезьяна на палке, усаживается страшный, огромный мужчина; волосы у него ужасно растрепаны, торчат во все стороны, одежда страшно перепачкана, он похож на Робинзона Крузо. Я вскрикнула, но госпожа моя даже не поднялась с места, а сказала с улыбкой, чтобы я дала этому человеку побриться. Когда он побрился, он как ни в чем не бывало присел к столу и выпил чашку чаю, и тогда я поняла, что это сам мистер Смит. С тех пор он живет все время дома и не причиняет особых хлопот, хотя порою мне кажется, что он не в своем уме.
Руфь Дэвис.
Я забыла сказать, что, оглядев свой сад, он сказал отчетливо громко:
– О, в каком чудесном месте вы живете! – как будто раньше он никогда не бывал в своем доме».
Гнетущая дремотная атмосфера воцарилась в комнате. Вечернее солнце послало в комнату один-единственный, тяжкий пыльно-золотой луч, который с неизъяснимой торжественностью осветил кресло, где прежде сидела Мэри Грэй; кресло было пусто, ибо молодая женщина ушла перед началом последнего дела. Миссис Дьюк по-прежнему спала. Инносент Смит в полумраке казался громадным горбуном; еще ниже склонился он над своими игрушками. Пятеро же мужчин, увлекаясь желанием убедить не суд, а друг друга, все еще сидели вокруг стола, подобно Комитету Общественного Спасения, и предавались отчаянным спорам.
Вдруг Моисей Гулд хлопнул одной ученой книгой о другую, уперся маленькими ножками в стол, откинулся в кресле назад, свистнул – громко и пронзительно, как локомотив, – и заявил, что все это сущий вздор.
Когда же Мун спросил у него, что именно он считает вздором, он быстро вскочил позади воздвигнутой им баррикады из книг и, разбросав лежавшие перед ним бумаги в разные стороны, стал, сильно волнуясь, пояснять свою мысль.
– Сказки, сказки, вы читали нам сказки! – выкрикнул он. – Я, конечно, не литератор, я простой человек, но я понимаю, что все это сказки! Я прямо-таки очумел от ваших философских выкрутасов, и мне хочется выпить. Освежиться бренди и содой! Мы живем в Уэст-Хемпстеде, а не в аду, и, короче говоря, есть вещи, которые могут случиться, а есть такие, которые не могут случиться.
– Мне казалось, – внушительно заметил Мун, – что мы совершенно отчетливо объяснили...
– Да, милейший, вы объяснили отчетливо, – с необычайной быстротой заговорил Моисей. – Вы умеете объяснить что угодно: вы даже слона и того умудритесь так разъяснить, что от слона ничего не останется. Я не такой умник, как вы, но я и не набитый дурак, Майкл Мун, и если слон стоит у меня на пороге, я не слушаю никаких разъяснении. «Да у него, треклятого, клыки!» – говорю я. «Дареному коню в зубы не смотрят», – отвечаете вы. «Но он огромен, он ростом с дом», – говорю я. «Нет, это просто перспектива, – отвечаете вы, – и священная магия пространства». «Но слон трубит, как в день Страшного суда», – говорю я. «Это ваша совесть беседует с вами, Моисей Гулд», – говорите вы ласковым, важным голосом. Прекрасно, у меня такая же совесть, как и у вас. Я не верю в то, что говорят нам по воскресеньям в церкви, не верю и вашим сказочкам, хотя вы .произносите их, точно церковную проповедь. Я отлично знаю, что слон – это слон, громадина, уродина, злое животное, – и ваш Смит нисколько не лучше, такой же!
– Хотите ли вы этим сказать, – спросил Инглвуд, – что вы сомневаетесь в достоверности документов, которыми мы доказали невиновность Инносента Смита?
– Да! Сомневаюсь! – запальчиво ответил Гулд. – Все ваши свидетели либо слишком далеко, либо слишком высоко. Как проверить все эти нелепые рассказы? Кто из нас поедет на железнодорожную станцию в Коски-Воски – или как вы ее называете? – купить воскресный номерок газеты «Пинк»? Кто полезет на вершины Сьерр, чтобы попасть в харчевню и прополоскать себе горло скверным калифорнийским вином? Но каждый из нас может пойти пройтись и взглянуть на пансион Хонтинга в Уортинге.
Мун взглянул на говорившего с искренним (а быть может, искусственным) удивлением.
– Каждый, – продолжал Гулд, – может посетить мистера Трипа.
– Это несомненно весьма утешительно, – сдержанно ответил Майкл Мун. – Но зачем вам понадобилось посещать мистера Трипа?
– А вот зачем, – в сильнейшем волнении крикнул Моисей и стукнул обоими кулаками по столу. – Затем, что он может снестись с мистерами Хенбери и Бутл, живущими на Патер-ностер-роуд, и с аристократическим пансионом мисс Гридли в Эндоне, и с престарелой леди Буллингдон, обитающей в Пендже!
– Если вы говорите о нравственных обязанностях, – сказал Майкл, – то почему это вы считаете долгом каждого человека вступать в сношения с престарелой леди Буллингдон, обитающей в Пендже?
– Я не говорю, что это долг каждого человека, – сказал Гулд, – я не стану утверждать, что это – удовольствие. Она может у каждого человека отбить аппетит, престарелая леди Буллингдон, Но допросить ее – прямая обязанность обвинителя, следящего за невинным, безупречным, мотыльковым порханием вашего друга Смита, и точно так же он обязан допросить остальных.
– Но почему вам понадобились все эти люди? – полюбопытствовал Инглвуд.
– Почему? Потому что мы собрали у них столько доказательств виновности Смита, что можем потопить пароход! – орал Моисей. – Потому что эти доказательства находятся у меня в руках; потому что ваш возлюбленный Инносент вор и разбойник, и вот вам перечень домов, которые он ограбил. Я не считаю себя святым, но ни за какие блага не хотел бы иметь на своей совести всех этих несчастных девиц. И я думаю, что субъект, который способен бросить их и даже, быть может, убить, способен также надругаться над колыбелью ребенка и застрелить своего школьного учителя, так что я плюю на все ваши дурацкие сказочки.
– Я думаю, – изящно кашлянув, сказал доктор Пим, – что мы приступаем к делу несколько неправильным путем. В нашем деле это обвинение занимает четвертое место, и, пожалуй, будет лучше, если я представлю вам его в систематическом, научном изложении...
Никто не отозвался на эти слова – никто, кроме Майкла Муна. Мун тихо, еле слышно застонал. В комнате становилось темно.
Глава IV
СУМБУРНЫЕ СВАДЬБЫ, ИЛИ ОБВИНЕНИЕ В МНОГОЖЕНСТВЕ
– Передовой, мыслящий человек, – начал свою речь доктор Сайрус Пим, – должен проявить сугубую осторожность, касаясь проблемы брака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47