И все нездешние.
Вот как это было...
ОПАСНЫЕ ГОСТИ
Ночью привалила к кулакам подмога. От далеких синих лесов по бурному разливу приплыла небольшая рыбацкая лодка, и, таясь от людей, из нее высадились три человека. Один кривой в ватнике, другой сутулый в брезентовом плаще, третий в ободранной кожаной куртке и охотничьих сапогах.
Пристав напротив бани Алдохиных, они по земляным ступенькам прокрались в баню. Отсюда сутулый, в брезенте, оставив товарищей, пошел в дом Алдохиных, не боясь злых кулацких собак. Ни одна не брехнула на него.
В рукаве он скрывал длинный нож (такими охотники резали медведей, мужики кололи свиней). А на плече нес мешок, но не простой, а из сыромятной кожи.
Он заглянул в окна, тихо, без звука прошел по сеням и без стука открыл дверь в горницу. Силан Алдохин, стоя перед образами в одной рубахе, босиком, молился Николаю-угоднику о ниспослании ему теплой весны, а Ивану Кочеткову гололеду под трактор.
- Здорово, хозяин, - проговорил ночной гость, откидывая капюшон плаща.
Силан удивился, словно увидел ожившего Николаяугодника.
- С нами крестная сила, никак, покойный Родион?
- Он самый, - усмехнулся гость и поправил редкую бороду, словно приклеенную к худым, темным щекам.
- А кто же в твоей могиле лежит, если ты бродишь по свету, Родион?
- А разве меня хоронили?
- По всей форме, с попами, с кадилами... Правда, в закрытом гробу, ввиду смерти твоей от заразного тифа или там оспы... теперь уж не помню.
- Так, - процедил сквозь зубы Родион. - Уж ке знаю, зачем меня господа Крутолобовы похоронили, своего любимого егеря. Только, значит, поэтому меня и пуля не брала. Сколько в меня красные и белые ни стреляли, ну хоть бы одна коснулась. А я бил-колол без промаха... и кадетов и товарищей комиссаров.
- За кого же ты воевал, Родион?
- Сам за себя! С тех пор как во время революции купил у меня молодой барин Крутолобое мое имя-звание вместе с паспортом, а мне отвалил кучу золотых монет, понесло меня туда, где деньгам цену знают. В белогвардейское царство. Был я в Крыму у белых, потом у зеленых, последний мой пир был у Антонова. Хотел за границу убежать, да места на пароходе не хватило. Не взяли меня с собой господа офицеры...
- А зачем же ты ко мне-то пришел? - покосился Силан на кожаный мешок в руках бывшего егеря.
- За продовольствием, по старой памяти. Охотились когда-то вместе, помогал тебе браконьерить в барских угодьях. Не так ли?
- Было дело, - пробормотал Силан.
- Я не один, с двумя товарищами. Скрывались мы в темниковских лесах, а теперь с разливом решили вниз, на Волгу, уплыть. Без харчей и без гроша в кармане нам пропадать... Выручай, Силантий... Не то сожжем!
- Что ты, - перекрестился Силан, - больно скорый сразу грозиться!..
- А нам это недолго.
- Любите вы жечь да палить, знаю антоновцев...
И тут Силан запнулся, его озарила лукавая мысль.
- Слушай, Родион, уж если вам желательно чего-либо сжечь, сожгите вы у нас в Метелкине один немудрящий сарай. И получите вы за это на дорожку и хлеб, и сало, и денег жменю.
- Ну что ж, сожжем сарай, - охотно отозвался Родион.
- Вот хорошо. Вот и слава богу. Вот и договорились, спасибо Николаю-угоднику, - торопливо закрестился Силан и стал одеваться.
- Пойдем к твоим товарищам. Я вам расскажу, чего от вас требуется. Какой нам сарай надо поджечь, какого нам медведя надо убить...
- Медведя? Про то уговора не было!
- Будет, будет, и на медведя будет уговор, - ласково лепетал Силан. Ты же известный был медвежатник. Вон я вижу, у тебя и кожаный мешок-накидыш сохранился, в который ты живьем медвежат-пестунов ловил, волчат сажал. Ох, славилась когда-то твоя хватка!
- Я и взрослого медведя однажды им накрыл, - усмехнулся Родион.
- А на войне-то аль человеков в него ловил?
- Бывало, - нехотя сказал Родион, - накидывал на часовых... Подкрадываться-то я могу без звука... Голос в мешке глушится... А когда нюхательного табаку на дно сыпанешь да нахлобучишь на человека, тут любой богатырь дохнет разок и повалится...
- Гм, да, мешочек, - опасливо покосился кулак, открывая дверь бывшему охотнику, которого похоронили как егеря, а он воскрес как бандит.
В бане Алдохиных долго сговаривались бандиты с кулаками, а редкие ночные прохожие думали, глядя на огонек, что Силаыова старуха, мастерица по этой части, гонит самогон к празднику.
Перед рассветом, когда ночная тьма напоследок изо всех сил сгущается и наступают примерки, двое бандитов тихо, бесшумно прокрались к своей лодке и затопили ее, завалив камнями. Чтобы никто не полюбопытствовал, чья она, откуда взялась.
Никто их не видел, кроме Гараськи. Он как раз водил к берегу коней попоить. Забавно ему показалось, зачем это какие-то дядьки топят лодку, словно рассохшуюся бочку.
В темноте не угадал, кто такие. Подумал - не почтари ли? Да зачем бы им лодку топить? Послушал, о чем переговариваются. И расслышал, как один сказал:
- Тарарахнем!
А другой потихоньку засмеялся.
Встретив Макарку, который тоже перед рассветом вывел коней поить, Гарась сказал ему:
- Видать, к вам какие-то пьянчуги за самогоном приехали, а он не готов?
- Давно готов, - ответил Макарка.
- А чего же они лодку-то схоронили? Наверно, мало им, новой заварки будут дожидаться.
- А может быть, - ответил Макарка, лениво зевая.
Вот и все. Тогда Гарась не придал этому значения. Но теперь, услышав смешное слово из уст Никифора, вспомнил, что кулаки-то звали трактор тарарахтором!
ЛЕТИ, СПЕШИ, КРАСНАЯ ЭСТАФЕТА!
Шумит, гремит весенний базар в Сасове. Хоть и развезло пути-дороги, хоть и непролазная черная грязь на немощеных улицах уездного городка, все же набрался, понаехал народ со всех сторон. Кто по речке, по разливу, кто поездом, а кто и на телегах, запряженных парой коней, - на одном из грязи не вылезешь.
И все базарники собрались на главной улице, где поверх грязи постелены сосновые доски. На этой дощатой мостовой идет праздничное гулянье. По обеим сторонам "дощечек" выстроены деревянные балаганчики, и в них, как в скворечниках, сидят продавцы игрушек, свистулек, пряников, орехов, изюма, урюка и всякой всячины.
Мимо них тесной толпой прохаживаются городские и деревенские покупатели.
Деревенские все больше к балаганчикам льнут, а городские - к возам. Деревенским интересно послушать, как играют в балаганчиках граммофоны, а городских больше прельщает поросячий визг, доносящийся из корзинок, накрытых рядном.
Торговля у метелкинских богатеев шла бойко. Капусту, огурцы закупали местные торговки бочками. Свиные окорока и сало тоже норовили перекупить для продажи вразнос. Крик, шум. Торгуются, перебивают, чуть не в драку.
Мед, воск, свежие яйца - все в хорошей цене. Покупателей явно больше, чем продавцов. Со многих станций железной дороги рабочий люд понаехал.
Всё берут. И овес и пшеница ходом идут.
Радуются Алдохины, радуются Салины, не радуется только Гараська. Тоска-змея под сердцем сосет. Как домой весточку дать, как предупредить ребят о возможной беде?
Телеграмму отстукать - в половодье почта совсем не работает, река все телеграфные столбы валит. Да и нельзя никак отлучиться. Заставляет его хозяин караулить мешки, бочонки, весь товар. Эко всего сколько. Нанимали подводы, местных грузчиков, чтобы весь товар с лодок к базару подвезти.
Прикован он к кулацкому добру, словно цепью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32