Тут мой сосед раздраженно нахмурился: в самом деле, вдруг она в один прекрасный день свалится ему на голову, она вполне на это способна. Она знает, что он очень занят, что сейчас у него масса работы (последнее показалось мне сомнительным: было три часа дня, и молодой человек явно никуда не спешил). В этот момент он тоскливо огляделся, но мы были еще только на станции «Домениль». Письмо заканчивалось такой фразой: «I love you and I don't want to loose you». Я нашел, что это очень хорошо сказано; бывают дни, когда мне самому хотелось бы написать кому-то такое письмо. Она подписалась: Your Ann-Katrin, и вокруг подписи нарисовала маленькие сердечки. Была пятница, 14 февраля, день святого Валентина (этот весьма полезный для коммерции англосаксонский праздник, по-видимому, прижился и в Скандинавии). Я подумал, что женщины иногда способны проявить большое мужество.
Пижон сошел на станции «Площадь Бастилии», я тоже. На какое-то мгновение мне захотелось пойти за ним (наверно, он направлялся в бар – куда же еще?), но у меня была назначена встреча с Бернаром Леклером из «Кензен литтерер». В этом журнале я хотел опубликовать свою полемику с Бернаром Леклером по поводу Бальзака. Во-первых, по той причине, что я не могу понять, почему эпитет «бальзаковский», которым он время от времени награждает произведение или стиль какого-нибудь романиста, приобретает у него уничижительный оттенок; во-вторых, мне надоели бесконечные дискуссии о таком раздутом авторе, как Селин. Впрочем, Бертрану не так уж и хочется ругать Бальзака, напротив, его поражает невероятная творческая свобода этого писателя. Кажется, он думает, что, если бы у нас сейчас были романисты бальзаковского толка, это не было бы такой уж страшной катастрофой. Мы с ним приходим к единому мнению: романист такого масштаба неизбежно становится создателем расхожих клише. Насколько эти клише оказались живучими, существуют ли они и по сей день – это уже другой вопрос, который следует тщательно изучить, разбирая каждый случай в отдельности. Конец полемики. А я вспоминаю бедную Анн-Катрин, которая представляется мне в возвышенном облике Евгении Гранде (все персонажи Бальзака, и обаятельные, и омерзительные, оставляют ощущение какой-то почти анормальной жизненной силы). Есть персонажи, которых никак не удается убить, которые кочуют из книги в книгу (жаль, что Бальзак не знал Бернара Тапи). А есть прекрасные образы, которые навсегда запечатлеваются в памяти именно потому, что они прекрасны и в то же время реальны. Был ли Бальзак реалистом? С тем же успехом его можно было бы назвать романтиком.
Во всяком случае, я не думаю, что наша эпоха показалась бы ему совсем чуждой. В конце концов, в жизни всегда присутствуют элементы мелодрамы. Правда, главным образом в жизни других.
Испытание, которое надо выдержать
В субботу, во второй половине дня, по случаю парижского Книжного салона, на Фестивале дебютного романа в Шамбери происходит дискуссия на тему: «Превратился ли дебютный роман в коммерческий продукт?» На дискуссию отвели полтора часа, но, к несчастью, Бернар Симеон сразу же дал правильный ответ: да. И вдобавок внятно объяснил почему: в литературе, как и во всем, публике нужны новые лица (кажется, он выразился грубее: «свежее мясо»). Правда, извинился он, его представления могут оказаться и не совсем верными, ведь он половину своего времени проводит в Италии, стране, которая, по его мнению, во многих областях находится в авангарде худшего. Затем разговор перешел на другую, менее болезненную тему: роль литературной критики.
Обычно шумиха вокруг дебютного романа начинается в конце августа с заголовков типа: «У нас появился новый романист» (а под заголовком групповое фото на мосту Искусств или в каком-нибудь гараже у метро «Мезон-Альфор») и заканчивается в ноябре, когда присуждают литературные премии. Затем начинается праздник божоле, праздник рождественского пива – все это помогает продержаться до Нового года. Жизнь не так уж и тяжела, это просто испытание, которое надо выдержать. Заметим попутно, что коммерция оказывает литературе большую честь, приурочивая литературные торжества к самому мрачному периоду года, который можно сравнить с понедельником, с въездом в темный туннель. А вот теннисный турнир «Ролан-Гаррос», напротив, происходит в июне. Впрочем, я не стану бросать камень в моих собратьев, которые идут на все, толком не понимая, чего от них хотят. Лично мне очень повезло. Была, правда, одна неувязка с журналом «Капитал», который издает торгово-промышленная группа «Ганц» (а я подумал, что речь идет о телепередаче с тем же названием на канале М-6). У девицы, явившейся брать у меня интервью, не было с собой камеры, что уже само по себе должно было меня насторожить, и все же я удивился, когда она призналась, что не прочла ни строчки из моего романа. Потом я схватился за голову, прочитав заметку под названием: «Днем он компьютерщик, ночью – писатель: нелегко стать вровень с Прустом или Сулитцером» (от моих слов там ничего не осталось). Ей бы, конечно, хотелось услышать от меня необыкновенную историю. Надо было меня предупредить, я рассказал бы ей сказку, в которой фигурировали бы ворчливый старый волшебник Морис Надо и Валери Тайфер в роли феи Колокольчик. «Иди, повидайся с Надо, сынок. Он наш талисман, наша память, хранитель наших священных традиций». Или интеллектуальную версию «Рокки»: «Днем он сражается с компьютерными чипами, а ночью, вооружившись текстовым редактором, шлифует свои фразы. Единственный залог его успеха – вера в себя». А я говорил с ней до глупости откровенно, даже агрессивно, но не стоит ждать чудес от человека, не объяснив ему, в чем дело. Мне бы, конечно, надо было купить этот журнал, но я не успел (нужно сказать, что журнал «Капитал» читают в основном безработные, но я не вижу в этом ничего смешного).
Другое неприятное недоразумение случилось позже, в одной из муниципальных библиотек Гренобля. Вопреки ожиданиям пропаганда литературы среди молодежи принесла здесь определенные успехи. Я услышал, и не раз: «Знаешь, друг, ты достучался до меня, ты дал мне надежду!» Изумление среди присутствующих писателей. Нет, они не против, они даже смутно припоминают, что и вправду в отдаленные времена одной из миссий писателя считалось… но как можно это выразить устно, и притом за две минуты? «Он не заметил Брюэля», – проворчал кто-то, чью фамилию я потом забыл. В общем, похоже, что эта молодежь, по крайней мере, прочла мой роман.
К счастью, вечер завершился ясным, все ставящим на свои места, проникновенным выступлением Жака Шарметца, организатора фестиваля в Шамбери (в те не столь уж давние времена, когда дебютный роман был чем-то большим, чем повод для шумихи): «Они пришли сюда не для этого. Вы вправе требовать от них правды, пусть даже в форме аллегории. Вы вправе требовать, чтобы они вскрывали раны и даже, если возможно, посыпали их солью». Я цитирую по памяти, но, так или иначе, спасибо.
Зачем нужны мужчины?
– Он не существует. Понятно тебе? Он не существует.
– Да, я понимаю.
– Я существую. Ты существуешь. А вот он не существует.
Установив, что Брюно не существует, сорокалетняя женщина нежно погладила руку своей спутницы, гораздо моложе ее. Дама была похожа на феминистку, во всяком случае, на ней был свитер, какие бывают на феминистках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Пижон сошел на станции «Площадь Бастилии», я тоже. На какое-то мгновение мне захотелось пойти за ним (наверно, он направлялся в бар – куда же еще?), но у меня была назначена встреча с Бернаром Леклером из «Кензен литтерер». В этом журнале я хотел опубликовать свою полемику с Бернаром Леклером по поводу Бальзака. Во-первых, по той причине, что я не могу понять, почему эпитет «бальзаковский», которым он время от времени награждает произведение или стиль какого-нибудь романиста, приобретает у него уничижительный оттенок; во-вторых, мне надоели бесконечные дискуссии о таком раздутом авторе, как Селин. Впрочем, Бертрану не так уж и хочется ругать Бальзака, напротив, его поражает невероятная творческая свобода этого писателя. Кажется, он думает, что, если бы у нас сейчас были романисты бальзаковского толка, это не было бы такой уж страшной катастрофой. Мы с ним приходим к единому мнению: романист такого масштаба неизбежно становится создателем расхожих клише. Насколько эти клише оказались живучими, существуют ли они и по сей день – это уже другой вопрос, который следует тщательно изучить, разбирая каждый случай в отдельности. Конец полемики. А я вспоминаю бедную Анн-Катрин, которая представляется мне в возвышенном облике Евгении Гранде (все персонажи Бальзака, и обаятельные, и омерзительные, оставляют ощущение какой-то почти анормальной жизненной силы). Есть персонажи, которых никак не удается убить, которые кочуют из книги в книгу (жаль, что Бальзак не знал Бернара Тапи). А есть прекрасные образы, которые навсегда запечатлеваются в памяти именно потому, что они прекрасны и в то же время реальны. Был ли Бальзак реалистом? С тем же успехом его можно было бы назвать романтиком.
Во всяком случае, я не думаю, что наша эпоха показалась бы ему совсем чуждой. В конце концов, в жизни всегда присутствуют элементы мелодрамы. Правда, главным образом в жизни других.
Испытание, которое надо выдержать
В субботу, во второй половине дня, по случаю парижского Книжного салона, на Фестивале дебютного романа в Шамбери происходит дискуссия на тему: «Превратился ли дебютный роман в коммерческий продукт?» На дискуссию отвели полтора часа, но, к несчастью, Бернар Симеон сразу же дал правильный ответ: да. И вдобавок внятно объяснил почему: в литературе, как и во всем, публике нужны новые лица (кажется, он выразился грубее: «свежее мясо»). Правда, извинился он, его представления могут оказаться и не совсем верными, ведь он половину своего времени проводит в Италии, стране, которая, по его мнению, во многих областях находится в авангарде худшего. Затем разговор перешел на другую, менее болезненную тему: роль литературной критики.
Обычно шумиха вокруг дебютного романа начинается в конце августа с заголовков типа: «У нас появился новый романист» (а под заголовком групповое фото на мосту Искусств или в каком-нибудь гараже у метро «Мезон-Альфор») и заканчивается в ноябре, когда присуждают литературные премии. Затем начинается праздник божоле, праздник рождественского пива – все это помогает продержаться до Нового года. Жизнь не так уж и тяжела, это просто испытание, которое надо выдержать. Заметим попутно, что коммерция оказывает литературе большую честь, приурочивая литературные торжества к самому мрачному периоду года, который можно сравнить с понедельником, с въездом в темный туннель. А вот теннисный турнир «Ролан-Гаррос», напротив, происходит в июне. Впрочем, я не стану бросать камень в моих собратьев, которые идут на все, толком не понимая, чего от них хотят. Лично мне очень повезло. Была, правда, одна неувязка с журналом «Капитал», который издает торгово-промышленная группа «Ганц» (а я подумал, что речь идет о телепередаче с тем же названием на канале М-6). У девицы, явившейся брать у меня интервью, не было с собой камеры, что уже само по себе должно было меня насторожить, и все же я удивился, когда она призналась, что не прочла ни строчки из моего романа. Потом я схватился за голову, прочитав заметку под названием: «Днем он компьютерщик, ночью – писатель: нелегко стать вровень с Прустом или Сулитцером» (от моих слов там ничего не осталось). Ей бы, конечно, хотелось услышать от меня необыкновенную историю. Надо было меня предупредить, я рассказал бы ей сказку, в которой фигурировали бы ворчливый старый волшебник Морис Надо и Валери Тайфер в роли феи Колокольчик. «Иди, повидайся с Надо, сынок. Он наш талисман, наша память, хранитель наших священных традиций». Или интеллектуальную версию «Рокки»: «Днем он сражается с компьютерными чипами, а ночью, вооружившись текстовым редактором, шлифует свои фразы. Единственный залог его успеха – вера в себя». А я говорил с ней до глупости откровенно, даже агрессивно, но не стоит ждать чудес от человека, не объяснив ему, в чем дело. Мне бы, конечно, надо было купить этот журнал, но я не успел (нужно сказать, что журнал «Капитал» читают в основном безработные, но я не вижу в этом ничего смешного).
Другое неприятное недоразумение случилось позже, в одной из муниципальных библиотек Гренобля. Вопреки ожиданиям пропаганда литературы среди молодежи принесла здесь определенные успехи. Я услышал, и не раз: «Знаешь, друг, ты достучался до меня, ты дал мне надежду!» Изумление среди присутствующих писателей. Нет, они не против, они даже смутно припоминают, что и вправду в отдаленные времена одной из миссий писателя считалось… но как можно это выразить устно, и притом за две минуты? «Он не заметил Брюэля», – проворчал кто-то, чью фамилию я потом забыл. В общем, похоже, что эта молодежь, по крайней мере, прочла мой роман.
К счастью, вечер завершился ясным, все ставящим на свои места, проникновенным выступлением Жака Шарметца, организатора фестиваля в Шамбери (в те не столь уж давние времена, когда дебютный роман был чем-то большим, чем повод для шумихи): «Они пришли сюда не для этого. Вы вправе требовать от них правды, пусть даже в форме аллегории. Вы вправе требовать, чтобы они вскрывали раны и даже, если возможно, посыпали их солью». Я цитирую по памяти, но, так или иначе, спасибо.
Зачем нужны мужчины?
– Он не существует. Понятно тебе? Он не существует.
– Да, я понимаю.
– Я существую. Ты существуешь. А вот он не существует.
Установив, что Брюно не существует, сорокалетняя женщина нежно погладила руку своей спутницы, гораздо моложе ее. Дама была похожа на феминистку, во всяком случае, на ней был свитер, какие бывают на феминистках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22