— Черт побери! Так, да не так. Он отправился в Калифорнию и привез оттуда двадцать пять тысяч фунтов. Я встретил его в Ливерпуле в самый день его приезда. «Мне эти деньги ни к чему, Тоби», — говорит он. «Что так?» — спрашиваю я. «Слишком мало, — говорит он. — Ровно столько, чтобы выбить меня из колеи». «И что ж ты думаешь делать?» — говорю я. «Поставить их на фаворита на сентлиджерских скачках», — говорит он. И поставил — все до последнего гроша. А лошадь проиграла полголовы на самом финише. Джек спустил все двадцать пять тысяч за один день. Святая правда, сэр, клянусь честью! Он пришел ко мне на следующий день. «Ни гроша не осталось», — говорит он. «Совсем ничего?» — спрашиваю я. «Только одно», — говорит он. «Самоубийство?» — спрашиваю я. «Женитьба», — говорит он. И не прошло и месяца, как он женился на второй мисс Шатлуорт — пять тысяч годового дохода да еще пять тысяч, когда лорд Данджнесс протянет ноги.
— Вот как? — лениво заметил его собеседник.
— Святая правда, клянусь честью! И кстати… А, вон идет лорд Генри Ричардсон. Как поживаете, Ричардсон, как поживаете? Черт! Я помню Ричардсона еще в Клонгоусе, когда он был белобрысым мальчишкой и я, бывало, пускал в ход сапожную щетку, чтобы проучить его за дерзость. Ах, да! Я же собирался сказать… Чертовски неприятный случай… Ха-ха… Смешно, но очень досадно. Дело в том, мой милый, что второпях я забыл свой кошелек на комоде в спальне, в моей скромной обители, а Джоррокс только что пригласил меня сыграть на бильярде на десятку. Но я отказался, потому что без денег в кармане не играю. Пусть Тобиас Клаттербек беден, мой дорогой друг, но… — Тут майор выпятил грудь и постучал по ней круглым, похожим на губку кулаком, — он честен, и долги чести выплачивает сразу. Нет, сэр, про Тобиаса никто ничего дурного не скажет, только одно — что он старый дурак при половинном жалованье и сердца в нем побольше, чем ума. Впрочем, — прибавил он, внезапно меняя сентиментальный тон на деловой, — если вы, мой милый, одолжите мне эти деньги до завтрашнего утра, я с удовольствием сыграю с Джорроксом. Немного есть людей, кого я попросил бы о подобной услуге, и даже от вас я возьму деньги только на самый короткий срок.
— Пусть вас это не беспокоит! — насмешливо ответил Эзра Гердлстон и, нахмурясь, принялся чертить тростью цифры на каменных ступенях. — Такой возможности вам не представится. У меня есть правило — никому не давать денег взаймы ни на долгий срок, ни на короткий.
— И вы не одолжите мне такой пустячной суммы?
— Нет, — отрезал молодой человек.
На мгновение кирпично-бурое обветренное лицо майора вдруг потемнело еще больше, и карие глаза под густыми бровями бросили на Эзру довольно злобный взгляд. Однако бравый воин сумел подавить свой гнев и громко захохотал.
— Черт побери! — хрипел он, шутливо тыкая молодого человека в бок своей тростью, которую за секунду до этого приподнял так, словно собирался воспользоваться ею для другой цели. — Где уж бедному старому Тобиасу тягаться с вами, молодыми дельцами! Черт возьми! Остаться на мели из-за какой-то жалкой десятки! Вот будет хохотать Томми Хиткот, когда услышит об этом. Вы знакомы с Томми из 81-го полка? Он дал мне хороший совет: «Зашей по пятидесятифунтовой банкноте под подкладку всех своих жилетов, и всегда будешь при деньгах». Я как-то попробовал его способ, и — черт побери! — мой проклятый лакей украл именно этот жилет да и продал его за шесть с половиной шиллингов. Как, вы уже уходите?
— Да, мне пора в Сити. Отец всегда уходит в четыре. Всего хорошего. Мы вечером увидимся?
— Как обычно, в карточной комнате, — ответил майор.
Он смотрел вслед своему недавнему собеседнику с выражением, которое никак нельзя было назвать приятным. Приближаясь к углу, молодой человек оглянулся, и майор с отеческой улыбкой весело помахал ему тростью.
Старый солдат продолжал стоять у дверей клуба, выпятив грудь, внушительный и респектабельный, и казалось, что его нарочно выставили здесь в назидание прохожим, как образчик аристократов, пребывающих в этих стенах. Он несколько раз пытался поведать проходившим мимо членам клуба о приключившейся с ним беде: об ожидающем Джорроксе и забытом кошельке. Однако, если не считать веселых шуточек, на которые не скупилась молодежь (майор по каким-то своим соображениям добровольно становился мишенью для насмешек), его похвальная настойчивость не принесла никаких плодов. Наконец он угрюмо смирился с судьбой, подняв трость, остановил проезжавший мимо омнибус и быстро вскочил в него, предварительно оглянувшись, чтобы убедиться, что за ним никто не следует. Когда омнибус доставил его в дальний конец Сити, он вышел на широкой шумной улице, по обеим сторонам которой высились большие магазины. Свернув в узкий проход, майор вскоре очутился на длинной мрачной улице, которая тянулась параллельно вышеуказанной магистрали и была так же не похожа на нее, как оборотная сторона картины на яркие краски, обращенные к зрителю. Майор, сохраняя все тот же внушительный вид, прошествовал между двумя рядами высоких закопченных домов и остановился перед одним из самых мрачных, окна которого пестрели билетиками с предложениями «меблированных комнат». Решетка, отделявшая дом от тротуара, была ржавой и сломанной, а внутри стоял запах плесени. Майор быстро поднялся по каменным ступеням, истертым подошвами бесчисленных поколений жильцов, и, распахнув большую облупившуюся дверь с медной дощечкой, сообщавшей, что заведение это принадлежит некоей миссис Робинс, вошел в переднюю с видом человека, возвращающегося к себе домой. Он поднялся на второй этаж, поднялся на третий этаж и только на площадке четвертого отворил одну из дверей и очутился в небольшой комнате — это и была та «скромная обитель», о которой в клубе он имел обыкновение поминать с таким искусным пренебрежением, что слушатель никак не мог решить, является ли майор счастливым хозяином большого поместья или просто владеет прекрасной виллой в одном из пригородов. Но даже это не слишком обширное убежище принадлежало не только майору, что доказывалось присутствием румяного человека с длинной светло-каштановой бородой, который, сидя у холодного камина, попыхивал длинной трубкой с фарфоровым чубуком и вел себя с непринужденностью, свидетельствовавшей, что он здесь отнюдь не гость. При появлении майора курильщик, не вынимая трубки изо рта, издал приветственный возглас, а бравый воин ответил ему небрежным кивком. После чего он поспешил снять свой великолепный цилиндр и бережно уложил его в шляпную картонку, затем он столь же осторожно снял сюртук, воротничок, галстук и гетры и также убрал их. Закончив все эти манипуляции, он облачился в длинный лиловый халат, надел шапочку и в этом наряде исполнил несколько па мазурки, чтобы показать, какое он испытывает облегчение.
— Хотя танцевать, мой милый, и нет причины! — объявил майор, усаживаясь на складной стул и кладя ноги на второй такой же стул. — Черт подери! Мы совсем на мели. Если счастье нам не улыбнется, неизвестно, что с нами будет.
— Нам уже не раз бывало более плохо, чем сейчас, — ответил рыжебородый человек, чье произношение сразу выдавало в нем немца. — Мои деньги придут, или вы выиграете, или что-нибудь случится, чтобы все хорошо стало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105