За все это время он ни разу не покидал свой корабль и всегда держал около себя своих матросов. А Копли Бэнкс часто поднимался на борт «Счастливого избавления» и принимал там участие во многих жутких оргиях и наконец усыпил подозрения Шарки. Тот и понятия не имел, какое зло он причинил своему веселому собутыльнику, – разве мог он запомнить среди многочисленных жертв женщину и двух мальчиков, с которыми так легко расправился три года назад! Поэтому, когда Шарки вместе со своим квартирмейстером получил приглашение на пир в последний день их стоянки у банки Кайкос, он охотно согласился.
Неделю тому назад они захватили пассажирское судно, вследствие чего стол был обильным, и во время ужина они впятером порядком выпили. В каюте находились оба капитана, Суитлокс Родимое Пятно, Нэд Галлоуэй и старый пират Израэл Мартин. Им прислуживал немой слуга, которому Шарки разбил стаканом голову за то, что тот слишком медленно наливал вино. Квартирмейстер забрал у Шарки пистолеты, потому что у капитана была скверная привычка, скрестив под столом руки, стрелять в своих соседей, дабы убедиться, кто самый счастливый. Это удовольствие когда-то стоило ноги его боцману, поэтому, когда посуда была убрана со стола, Шарки уговорили снять с себя пистолеты; их положили подальше, чтобы он не мог до них дотянуться.
Каюта капитана «Забияки Гарри» находилась на кормовой надстройке, и у задней стены ее стояло оружие. Ядра были сложены вдоль стен, а три большие бочки с порохом служили столами, на которых стояли тарелки и бутылки. В этой мрачной комнате пятеро пиратов пели, орали и пили, а немой слуга наполнял их стаканы, приносил табак и свечи, чтобы разжечь трубки. С каждым часом разговор становился все более непристойным, голоса все более хриплыми, ругательства и крики все более бессвязными, пока, наконец, трое собутыльников не закрыли налитые кровью глаза и не уронили на стол отяжелевшие головы.
Копли Бэнкс и Шарки остались лицом к лицу: первый держался, потому что выпил меньше остальных, второй – потому что даже выпитое в огромном количестве спиртное не могло потрясти его железные нервы и разогреть рыбью кровь. За спиной Шарки на страже стоял слуга, то и дело наполняя его быстро пустеющий стакан. Снаружи слышался мерный плеск прибоя, и над водой летела матросская песня с барка.
В тишине безветренной тропической ночи до них отчетливо доносились слова:
Купец по морю плывет,
Бархат-золото везет,
Он не ведает, не знает,
Где пират его ждет!
Не зевай! Налетай! Забирай его казну!
Душу вон вытряхай, а корабль пускай ко дну!
Двое собутыльников сидели молча, слушая песню. Затем Копли Бэнкс взглянул на слугу, и тот поднял трос, лежавший на груде ядер.
– Капитан Шарки, – сказал Копли Бэнкс, – помнишь «Герцогиню Корнуэльскую», которую ты захватил и потопил три года назад возле мели Статира, когда это судно шло из Лондона?
– Будь я проклят, если я могу упомнить все их названия, – ответил Шарки. – В те дни мы пускали ко дну не меньше десяти судов в неделю.
– Там среди пассажиров была мать с двумя сыновьями. Может, теперь ты припомнишь?
Шарки откинулся в раздумье на спинку стула, подняв вверх свой огромный нос, напоминающий птичий клюв. Затем он разразился похожим на ржание гогочущим смехом.
– Вспомнил! – заявил он и в доказательство рассказал кое-какие подробности.
– Но чтоб мне сгореть, если это не выскочило у меня из головы! – воскликнул он. – Какого черта ты вспомнил об этом?
– Меня это интересует, – ответил Копли Бэнкс, – потому что та женщина была моей женой, а мальчики – моими сыновьями.
Шарки уставился на своего приятеля и увидел, что огонь, который всегда тлел в его глазах, разгорелся в жаркое пламя. Он прочел в них угрозу и схватился за пояс, но пистолетов там не оказалось. Тогда он повернулся, чтобы схватить пистолеты, но в тот же миг вокруг него обвился трос и руки его оказались плотно прижатыми к бокам. Он дрался, как дикая кошка, и звал на помощь.
– Нэд! – вопил он. – Нэд! Проснись! Нас подло обманули! На помощь, Нэд, на помощь!
Однако трое собутыльников были мертвецки пьяны, и никакой крик не мог их разбудить. Трос обматывался вокруг его тела, пока наконец Шарки не был спеленат, как мумия, с головы до ног. Тогда Копли Бэнкс и немой прислонили его, неподвижного и беспомощного, к бочонку с порохом, заткнули ему рот носовым платком, но он продолжал проклинать их взглядом своих тусклых глаз. Немой, ликуя, что-то залепетал, и тут Шарки впервые дрогнул, увидев, что во рту у него нет языка. Он понял, что попал в руки мстителей, давно и терпеливо выслеживавших его.
Его враги заранее разработали свой план и теперь тщательно проводили этот план в жизнь.
Прежде всего они выбили днища у двух пороховых бочек и высыпали содержимое их на стол и на пол. Они обсыпали порохом трех пьяных, насыпали и под них, пока каждый не оказался лежащим в куче пороха. Затем перенесли Шарки к пушке и в сидячем положении привязали над амбразурой так, что он находился прямиком перед дулом примерно на расстоянии фута. Он не мог даже пошевельнуться. Немой связал его с матросской ловкостью, и у Шарки не осталось никакой надежды освободиться от пут.
– Теперь, кровожадный дьявол, – тихо сказал Копли Бэнкс, – тебе придется выслушать меня, ибо это будут последние слова, которые ты услышишь. Ты мой пленник, но достался ты мне дорогой ценой, потому что я пожертвовал всем, чем может пожертвовать человек в этом мире, и вдобавок продал свою душу. Чтобы поймать тебя, мне пришлось стать таким, каким был ты. В течение двух лет я боролся с этим искушением, надеясь, что можно отомстить иным путем, но затем понял, что другого пути нет. Я грабил, и убивал, и, что хуже, смеялся, и жил вместе с тобой – и, все это ради одного – ради мести. И вот мое время пришло: ты умрешь той смертью, какую я тебе избрал. Ты увидишь, как тень смерти медленно надвигается на тебя и дьявол ждет тебя во мраке.
Шарки слышал хриплые голоса своих пиратов, песня которых неслась над водой:
Плавал по морю купец,
Да пришел ему конец.
Где теперь его казна?
У морских бродяг она!
Не зевай! Налетай! Всех на палубе вяжи!
Всех на палубе вяжи! В ход пускай свои ножи!
Слова песни отчетливо долетали до него, и он слышал, что совсем рядом взад и вперед по палубе ходят два человека. Но он был беспомощен; глядя на дуло пушки, он не мог двинуться ни на дюйм, не мог издать даже стона. Снова донесся хор голосов с палубы барка:
В гавань правь, пират, скорей,
Там вовсю гуляй и пей!
Там у девок нам почет,
Там рекой вино течет!
Не зевай! Налетай! Если с нами капитан,
Не страшны нам ни земля, ни океан!
Обреченный пират слушал эту веселую, разухабистую песню, и его участь казалась ему еще ужасней, но в его злобных мутно-голубых глазах не видно было и тени раскаяния. Копли Бэнкс хорошенько протер запальное отверстие пушки и насыпал свежего пороху. Затем он взял свечу и укоротил ее, оставив не более дюйма. Он укрепил ее на густо усыпанном порохом запале орудия, у самой скважины. Потом насыпал порох толстым слоем на пол с таким расчетом, чтобы свеча, упав при отдаче орудия, зажгла и большущую кучу, в которой валялись трое пьяных.
– Ты заставлял других смотреть в глаза смерти, Шарки, – сказал он. – Теперь пришел твой черед. Ты и эти свиньи отправитесь в путь вместе!
1 2 3 4
Неделю тому назад они захватили пассажирское судно, вследствие чего стол был обильным, и во время ужина они впятером порядком выпили. В каюте находились оба капитана, Суитлокс Родимое Пятно, Нэд Галлоуэй и старый пират Израэл Мартин. Им прислуживал немой слуга, которому Шарки разбил стаканом голову за то, что тот слишком медленно наливал вино. Квартирмейстер забрал у Шарки пистолеты, потому что у капитана была скверная привычка, скрестив под столом руки, стрелять в своих соседей, дабы убедиться, кто самый счастливый. Это удовольствие когда-то стоило ноги его боцману, поэтому, когда посуда была убрана со стола, Шарки уговорили снять с себя пистолеты; их положили подальше, чтобы он не мог до них дотянуться.
Каюта капитана «Забияки Гарри» находилась на кормовой надстройке, и у задней стены ее стояло оружие. Ядра были сложены вдоль стен, а три большие бочки с порохом служили столами, на которых стояли тарелки и бутылки. В этой мрачной комнате пятеро пиратов пели, орали и пили, а немой слуга наполнял их стаканы, приносил табак и свечи, чтобы разжечь трубки. С каждым часом разговор становился все более непристойным, голоса все более хриплыми, ругательства и крики все более бессвязными, пока, наконец, трое собутыльников не закрыли налитые кровью глаза и не уронили на стол отяжелевшие головы.
Копли Бэнкс и Шарки остались лицом к лицу: первый держался, потому что выпил меньше остальных, второй – потому что даже выпитое в огромном количестве спиртное не могло потрясти его железные нервы и разогреть рыбью кровь. За спиной Шарки на страже стоял слуга, то и дело наполняя его быстро пустеющий стакан. Снаружи слышался мерный плеск прибоя, и над водой летела матросская песня с барка.
В тишине безветренной тропической ночи до них отчетливо доносились слова:
Купец по морю плывет,
Бархат-золото везет,
Он не ведает, не знает,
Где пират его ждет!
Не зевай! Налетай! Забирай его казну!
Душу вон вытряхай, а корабль пускай ко дну!
Двое собутыльников сидели молча, слушая песню. Затем Копли Бэнкс взглянул на слугу, и тот поднял трос, лежавший на груде ядер.
– Капитан Шарки, – сказал Копли Бэнкс, – помнишь «Герцогиню Корнуэльскую», которую ты захватил и потопил три года назад возле мели Статира, когда это судно шло из Лондона?
– Будь я проклят, если я могу упомнить все их названия, – ответил Шарки. – В те дни мы пускали ко дну не меньше десяти судов в неделю.
– Там среди пассажиров была мать с двумя сыновьями. Может, теперь ты припомнишь?
Шарки откинулся в раздумье на спинку стула, подняв вверх свой огромный нос, напоминающий птичий клюв. Затем он разразился похожим на ржание гогочущим смехом.
– Вспомнил! – заявил он и в доказательство рассказал кое-какие подробности.
– Но чтоб мне сгореть, если это не выскочило у меня из головы! – воскликнул он. – Какого черта ты вспомнил об этом?
– Меня это интересует, – ответил Копли Бэнкс, – потому что та женщина была моей женой, а мальчики – моими сыновьями.
Шарки уставился на своего приятеля и увидел, что огонь, который всегда тлел в его глазах, разгорелся в жаркое пламя. Он прочел в них угрозу и схватился за пояс, но пистолетов там не оказалось. Тогда он повернулся, чтобы схватить пистолеты, но в тот же миг вокруг него обвился трос и руки его оказались плотно прижатыми к бокам. Он дрался, как дикая кошка, и звал на помощь.
– Нэд! – вопил он. – Нэд! Проснись! Нас подло обманули! На помощь, Нэд, на помощь!
Однако трое собутыльников были мертвецки пьяны, и никакой крик не мог их разбудить. Трос обматывался вокруг его тела, пока наконец Шарки не был спеленат, как мумия, с головы до ног. Тогда Копли Бэнкс и немой прислонили его, неподвижного и беспомощного, к бочонку с порохом, заткнули ему рот носовым платком, но он продолжал проклинать их взглядом своих тусклых глаз. Немой, ликуя, что-то залепетал, и тут Шарки впервые дрогнул, увидев, что во рту у него нет языка. Он понял, что попал в руки мстителей, давно и терпеливо выслеживавших его.
Его враги заранее разработали свой план и теперь тщательно проводили этот план в жизнь.
Прежде всего они выбили днища у двух пороховых бочек и высыпали содержимое их на стол и на пол. Они обсыпали порохом трех пьяных, насыпали и под них, пока каждый не оказался лежащим в куче пороха. Затем перенесли Шарки к пушке и в сидячем положении привязали над амбразурой так, что он находился прямиком перед дулом примерно на расстоянии фута. Он не мог даже пошевельнуться. Немой связал его с матросской ловкостью, и у Шарки не осталось никакой надежды освободиться от пут.
– Теперь, кровожадный дьявол, – тихо сказал Копли Бэнкс, – тебе придется выслушать меня, ибо это будут последние слова, которые ты услышишь. Ты мой пленник, но достался ты мне дорогой ценой, потому что я пожертвовал всем, чем может пожертвовать человек в этом мире, и вдобавок продал свою душу. Чтобы поймать тебя, мне пришлось стать таким, каким был ты. В течение двух лет я боролся с этим искушением, надеясь, что можно отомстить иным путем, но затем понял, что другого пути нет. Я грабил, и убивал, и, что хуже, смеялся, и жил вместе с тобой – и, все это ради одного – ради мести. И вот мое время пришло: ты умрешь той смертью, какую я тебе избрал. Ты увидишь, как тень смерти медленно надвигается на тебя и дьявол ждет тебя во мраке.
Шарки слышал хриплые голоса своих пиратов, песня которых неслась над водой:
Плавал по морю купец,
Да пришел ему конец.
Где теперь его казна?
У морских бродяг она!
Не зевай! Налетай! Всех на палубе вяжи!
Всех на палубе вяжи! В ход пускай свои ножи!
Слова песни отчетливо долетали до него, и он слышал, что совсем рядом взад и вперед по палубе ходят два человека. Но он был беспомощен; глядя на дуло пушки, он не мог двинуться ни на дюйм, не мог издать даже стона. Снова донесся хор голосов с палубы барка:
В гавань правь, пират, скорей,
Там вовсю гуляй и пей!
Там у девок нам почет,
Там рекой вино течет!
Не зевай! Налетай! Если с нами капитан,
Не страшны нам ни земля, ни океан!
Обреченный пират слушал эту веселую, разухабистую песню, и его участь казалась ему еще ужасней, но в его злобных мутно-голубых глазах не видно было и тени раскаяния. Копли Бэнкс хорошенько протер запальное отверстие пушки и насыпал свежего пороху. Затем он взял свечу и укоротил ее, оставив не более дюйма. Он укрепил ее на густо усыпанном порохом запале орудия, у самой скважины. Потом насыпал порох толстым слоем на пол с таким расчетом, чтобы свеча, упав при отдаче орудия, зажгла и большущую кучу, в которой валялись трое пьяных.
– Ты заставлял других смотреть в глаза смерти, Шарки, – сказал он. – Теперь пришел твой черед. Ты и эти свиньи отправитесь в путь вместе!
1 2 3 4