Зачем? Чтобы не пропали идеи отца. И просто так, для себя. Юле казалось, что она беседует с отцом; при жизни не успела, сейчас, казня себя, искупает вину. Интересный человек оказался: вдумчивый, рассудительный, требовательный к себе и самостоятельный. Ах, упустила Юля такого отца! Как хорошо было бы проводить вечера вместе, неторопливо рассуждая о людях и науке. И если бы рядом жила, лелеяла бы, не кинула в полное распоряжение хищницы-соседки, может, и выходила бы. Променяла отца на гам общежития, на беспорядочное расписание, на возможность всю стипендию потратить на кофточку.
Поздно умнеем мы! Поздновато!
И сейчас, как бы заглаживая вину, Юля остатки отпуска целиком посвятила памяти отца. Сидела над пыльными бумагами от рассвета до сумерек. Только под вечер, когда от неразборчивых строк и формул начинала трещать голова, Юля выходила проветриться. И обязательно с викентором на лбу. Занимательно было мимоходом заглядывать в чужие мозги. Юля сама с собой играла в отгадывание. Идёт навстречу человек, кто он, о чём размышляет? А теперь включим аппарат. Ну как, правильно угадала?
Вот спешит на станцию девушка, востроносенькая, голоногая, тоненькие каблучки выворачивает на корнях. “На свидание торопишься, девушка? Не беги, пусть потомится под часами, поволнуется…”
Включила.
“…Предел, к которому стремится отношение ? x к ? y . Предел, к которому стремится… Геометрически выражается углом наклона касательной. Вторая производная равна нулю в точках перегиба… перегиба… Производные-то я знаю. Вот интегралы — это гроб. Двойной, тройной в особенности. Попадётся интеграл Эйлера, сразу положу билет. А производные — моё спасеньице. Минимум — минус, максимум — плюс…”
— Наоборот, девушка.
— Что “наоборот”? Я вслух говорила, да? Да, вслух, я волнуюсь ужасно. У нас режут подряд, не считаясь. Как же вы сказали: минимум — не минус?
— Вы запомните правило: если чаша опрокинута, из неё все выливается. Максимум на кривой — это минус, минимум — плюс.
— Из опрокинутой выливается. Спасибо, запомню. Держите кулак за меня.
— Ни пуха ни пера!
— Идите к черту!
Ритуал выполнен, таинственные духи экзаменов ублаготворены, двойка заклята, тройка обеспечена.
А вообще-то смутно знает эта девочка предмет. Не надо бы ей ставить тройку. Юля не поставила бы.
Плывёт навстречу солидный сухощавый гражданин в пенсне. Портфель несёт бережно, себя несёт бережно. Лицо такое сосредоточенное, самоуглублённое. Вот у этого дяди интересные мысли, наверное.
Включила.
“Фу, как печёт! Доберусь до дому, приму чайную ложечку, полторы даже. Не надо бы закусывать жирным, знаю же про кислотность. Сода тоже не панацея, от неё кислотность все выше. Сколько показал последний анализ? Через месяц опять кишку эту глотать. Фух!”
Вот тебе и дядя интересный! А вид такой проникновенный!
И Юля выключает прибор поспешно. Ведь она не только слова слышит, ей и ощущения передаются — в желудке костёр, по пищеводу ползёт тепло… Страдать ещё из-за этого любителя жирной закуски!
“Для врачей, вероятно, полезен папин прибор, — думает она. — Не надо выспрашивать, внешние симптомы искать. Чувствуешь боли больного”.
Постепенно она научилась отличать людей с мышлением логическим, словесным и с образным (художественные натуры). Логики мыслили словесно и редко сообщали что-либо содержательное, проходя мимо. Прохожие были как книга, раскрытая наугад. Мало вероятности, чтобы две строки, выхваченные из текста, заинтересовали сразу. Но натуры художественные всегда показывали интересное. Их мозг был полон иллюстрациями. Картинки можно рассматривать даже и в наугад раскрытой книге.
Головы детей были интересны в особенности. Они были набиты картинами, как галерея, как телевизор, точнее. Юля часами простаивала у решётки детского сада. Вот шестилетний малыш уселся верхом на скамейку: машет флажком, кричит: “Ту-ту!” А что у него в голове? Законченная картина железной дороги. Скамейка — это паровоз, он сам в темно-синей форме с молоточками на петлицах, но сидит верхом на котле почему-то и держится за трубу. Рельсы бегут навстречу, льются под колёса голубыми канавками, расступаются телеграфные столбы. “Ту-ту!” Труба гудит, вскипает белый пар над свистком. Вот и платформа, наполненная народом. “Ту-ту!” Граждане, отойдите от края платформы — это опасно! Рука хватается за рычаг. Так-так-так, так-так… так! Замедляется перестук на стыках. Стоп! Двери открываются автоматически. Осторожнее, граждане, детей толкаете. Детей в первую очередь!
— Ну а ты чем расстроен, малыш? Почему глаза трёшь кулачками, подхныкиваешь?
— Фе-едька меня толкну-ул! Он здо-ро-овый и толкается!
— Ничего, скоро ты вырастешь, ещё и не так толкнёшь Федьку!
Прислушивается. Перестаёт хныкать. Улыбается все увереннее.
…У каждого целая фильмотека в голове, аппликации из картинок жизненных, книжных, телевизионных, и так воображением перекрашено, что не всегда разберёшь, что откуда.
“Ну а ты, лохматая собачонка, бегущая навстречу с поджатым хвостом, тоже воображаешь что-нибудь?”
Мир нечёткий, размыто-тускловатый, но густо пропитанный запахами. Запахи резкие, выразительные и очень волнующие: аппетитные, ласковые, тревожные, зовущие, пугающие.
Вдруг среди этих запахов чудище: великан на розовых столбах, белозубая пасть, вытаращенные глаза в тёмной шерсти. Заметил, уставился, вот-вот ударит своими розовыми столбами, пришибёт насмерть.
Взвизгнув, собачонка кидается в сторону.
Юля смущена. Это она оскаленный великан с вытаращенными глазищами.
Такое искажённое представление! А люди считают её хорошенькой.
Куры же, хоть и кудахтали болтливо, ничего не показали Юле. То ли картин не было в их курином мозгу, то ли по физиологии своей птичий мозг слишком отличался от человеческого, совсем иные сигналы посылал, не переводимые на наш код.
Прослушивать детские головы было интересно всегда, взрослые не всегда, а иногда даже и неприятно.
Юля отключила викентор, завидев на углу группу бездельничающих парней. Такого наслушаешься о себе!
А один раз было так: идёт навстречу женщина средних лет, одета прилично, впрочем, все сейчас одеваются прилично. Лицо не слишком интеллектуальное, губы намазаны ярко, немножко поджаты. Чувствуется уверенность в себе. Эта в жизни сомнений не знает. Юля загадала: кто она? Наверное, маленькое начальство: кассирша на вокзале или парикмахерша из модного салона. Нужный всем человек, привыкла очередь осаживать.
И в мозгу женщины Юля увидела себя. И услышала комментарий:
“Вот ещё одна вертихвостка. Ходит, дёргается, думает, что на неё все смотрят. А на что смотреть: ноги как палки, коленки красные… цапля в юбке…”
Час целый стояла Юля перед зеркалом, даже всхлипнула. Ну почему же “цапля в юбке, ноги как палки”? Нормальные спортивные ноги, загорелые. Надо же! За что обидели?
Сама себе ответила:
“Кто суёт нос в чужую дверь, прищемить могут”.
В первый раз усомнилась тогда она в отцовском изобретении. А во второй раз — на вечеринке по поводу Мусиной помолвки.
Юля чуть не прозевала эту помолвку. Все сидела над черновыми записями на даче, в общежитие не заглядывала весь август. А там её ждала открытка от Муси, туристской спутницы, о том, что им надо повидаться обязательно и очень срочно, во что бы то ни стало, потому что есть один секрет сверхсекретнейший, а какой, Юля не угадает ни за что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Поздно умнеем мы! Поздновато!
И сейчас, как бы заглаживая вину, Юля остатки отпуска целиком посвятила памяти отца. Сидела над пыльными бумагами от рассвета до сумерек. Только под вечер, когда от неразборчивых строк и формул начинала трещать голова, Юля выходила проветриться. И обязательно с викентором на лбу. Занимательно было мимоходом заглядывать в чужие мозги. Юля сама с собой играла в отгадывание. Идёт навстречу человек, кто он, о чём размышляет? А теперь включим аппарат. Ну как, правильно угадала?
Вот спешит на станцию девушка, востроносенькая, голоногая, тоненькие каблучки выворачивает на корнях. “На свидание торопишься, девушка? Не беги, пусть потомится под часами, поволнуется…”
Включила.
“…Предел, к которому стремится отношение ? x к ? y . Предел, к которому стремится… Геометрически выражается углом наклона касательной. Вторая производная равна нулю в точках перегиба… перегиба… Производные-то я знаю. Вот интегралы — это гроб. Двойной, тройной в особенности. Попадётся интеграл Эйлера, сразу положу билет. А производные — моё спасеньице. Минимум — минус, максимум — плюс…”
— Наоборот, девушка.
— Что “наоборот”? Я вслух говорила, да? Да, вслух, я волнуюсь ужасно. У нас режут подряд, не считаясь. Как же вы сказали: минимум — не минус?
— Вы запомните правило: если чаша опрокинута, из неё все выливается. Максимум на кривой — это минус, минимум — плюс.
— Из опрокинутой выливается. Спасибо, запомню. Держите кулак за меня.
— Ни пуха ни пера!
— Идите к черту!
Ритуал выполнен, таинственные духи экзаменов ублаготворены, двойка заклята, тройка обеспечена.
А вообще-то смутно знает эта девочка предмет. Не надо бы ей ставить тройку. Юля не поставила бы.
Плывёт навстречу солидный сухощавый гражданин в пенсне. Портфель несёт бережно, себя несёт бережно. Лицо такое сосредоточенное, самоуглублённое. Вот у этого дяди интересные мысли, наверное.
Включила.
“Фу, как печёт! Доберусь до дому, приму чайную ложечку, полторы даже. Не надо бы закусывать жирным, знаю же про кислотность. Сода тоже не панацея, от неё кислотность все выше. Сколько показал последний анализ? Через месяц опять кишку эту глотать. Фух!”
Вот тебе и дядя интересный! А вид такой проникновенный!
И Юля выключает прибор поспешно. Ведь она не только слова слышит, ей и ощущения передаются — в желудке костёр, по пищеводу ползёт тепло… Страдать ещё из-за этого любителя жирной закуски!
“Для врачей, вероятно, полезен папин прибор, — думает она. — Не надо выспрашивать, внешние симптомы искать. Чувствуешь боли больного”.
Постепенно она научилась отличать людей с мышлением логическим, словесным и с образным (художественные натуры). Логики мыслили словесно и редко сообщали что-либо содержательное, проходя мимо. Прохожие были как книга, раскрытая наугад. Мало вероятности, чтобы две строки, выхваченные из текста, заинтересовали сразу. Но натуры художественные всегда показывали интересное. Их мозг был полон иллюстрациями. Картинки можно рассматривать даже и в наугад раскрытой книге.
Головы детей были интересны в особенности. Они были набиты картинами, как галерея, как телевизор, точнее. Юля часами простаивала у решётки детского сада. Вот шестилетний малыш уселся верхом на скамейку: машет флажком, кричит: “Ту-ту!” А что у него в голове? Законченная картина железной дороги. Скамейка — это паровоз, он сам в темно-синей форме с молоточками на петлицах, но сидит верхом на котле почему-то и держится за трубу. Рельсы бегут навстречу, льются под колёса голубыми канавками, расступаются телеграфные столбы. “Ту-ту!” Труба гудит, вскипает белый пар над свистком. Вот и платформа, наполненная народом. “Ту-ту!” Граждане, отойдите от края платформы — это опасно! Рука хватается за рычаг. Так-так-так, так-так… так! Замедляется перестук на стыках. Стоп! Двери открываются автоматически. Осторожнее, граждане, детей толкаете. Детей в первую очередь!
— Ну а ты чем расстроен, малыш? Почему глаза трёшь кулачками, подхныкиваешь?
— Фе-едька меня толкну-ул! Он здо-ро-овый и толкается!
— Ничего, скоро ты вырастешь, ещё и не так толкнёшь Федьку!
Прислушивается. Перестаёт хныкать. Улыбается все увереннее.
…У каждого целая фильмотека в голове, аппликации из картинок жизненных, книжных, телевизионных, и так воображением перекрашено, что не всегда разберёшь, что откуда.
“Ну а ты, лохматая собачонка, бегущая навстречу с поджатым хвостом, тоже воображаешь что-нибудь?”
Мир нечёткий, размыто-тускловатый, но густо пропитанный запахами. Запахи резкие, выразительные и очень волнующие: аппетитные, ласковые, тревожные, зовущие, пугающие.
Вдруг среди этих запахов чудище: великан на розовых столбах, белозубая пасть, вытаращенные глаза в тёмной шерсти. Заметил, уставился, вот-вот ударит своими розовыми столбами, пришибёт насмерть.
Взвизгнув, собачонка кидается в сторону.
Юля смущена. Это она оскаленный великан с вытаращенными глазищами.
Такое искажённое представление! А люди считают её хорошенькой.
Куры же, хоть и кудахтали болтливо, ничего не показали Юле. То ли картин не было в их курином мозгу, то ли по физиологии своей птичий мозг слишком отличался от человеческого, совсем иные сигналы посылал, не переводимые на наш код.
Прослушивать детские головы было интересно всегда, взрослые не всегда, а иногда даже и неприятно.
Юля отключила викентор, завидев на углу группу бездельничающих парней. Такого наслушаешься о себе!
А один раз было так: идёт навстречу женщина средних лет, одета прилично, впрочем, все сейчас одеваются прилично. Лицо не слишком интеллектуальное, губы намазаны ярко, немножко поджаты. Чувствуется уверенность в себе. Эта в жизни сомнений не знает. Юля загадала: кто она? Наверное, маленькое начальство: кассирша на вокзале или парикмахерша из модного салона. Нужный всем человек, привыкла очередь осаживать.
И в мозгу женщины Юля увидела себя. И услышала комментарий:
“Вот ещё одна вертихвостка. Ходит, дёргается, думает, что на неё все смотрят. А на что смотреть: ноги как палки, коленки красные… цапля в юбке…”
Час целый стояла Юля перед зеркалом, даже всхлипнула. Ну почему же “цапля в юбке, ноги как палки”? Нормальные спортивные ноги, загорелые. Надо же! За что обидели?
Сама себе ответила:
“Кто суёт нос в чужую дверь, прищемить могут”.
В первый раз усомнилась тогда она в отцовском изобретении. А во второй раз — на вечеринке по поводу Мусиной помолвки.
Юля чуть не прозевала эту помолвку. Все сидела над черновыми записями на даче, в общежитие не заглядывала весь август. А там её ждала открытка от Муси, туристской спутницы, о том, что им надо повидаться обязательно и очень срочно, во что бы то ни стало, потому что есть один секрет сверхсекретнейший, а какой, Юля не угадает ни за что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15