Все чаще и чаще ставится под вопрос возможность ставить знак равенства между пользой и радостью. То, что знание полезно, вряд ли вызывает у кого-либо сомнение. Но вот идут ли знания и радость рука об руку? Многим кажется, что они чуть ли не исключают друг друга. Считается само собой разумеющимся, что высокие чистые радости являются уделом человека, который романтически воспринимает действительность. На долю рационалиста (сухой – всегдашний эпитет) остаются либо низменные, либо размеренные, лишенные дыхания живой жизни, бентамовские удовольствия.
Это очень распространенная позиция. В качестве типичного примера я приведу без сокращений искреннее письмо читательницы Л. К.
«Недавно я прочла Вашу „Рениксу“. Очень хотелось написать Вам, но совестно было отнимать у Вас время. Но вот наткнулась на Вашу статью в „Литературке“, и подавленное желание всплыло снова, тем более, что, написав статью в газету, Вы ведь совершенно сознательно подвергали себя риску получать читательские письма.
Статья на ту же тему, что и Ваша книжка, – я бы назвала ее взаимоотношением научного познания и человеческих эмоций. Как беспощадно бичуете Вы нас, жаждущих тайн и чудес! И, мне кажется, совершенно напрасно. Я согласна, что люди, посвятившие себя науке, обречены видеть мир так, как Вы требуете от всех, – аналитически, разлагая его на составляющие! Талант обязывает. Но нам, простым смертным, не обремененным знанием (глубоким) естественных наук, которым Вы снисходительно объясняете в двух словах теорию относительности, – зачем нам это?
Ваши слова в заключении показались мне чудовищными: „Надо рушить веру в чудесное и смеяться над пристрастием к сказкам“. Вы пишете, что атеист несомненно, счастливее верующего. Вы были верующим или Вы знаете, что такое счастье? Разве не случались в Вашей жизни моменты, когда жизнь кажется нелепейшим абсурдом, когда вдруг кажется, что теряешь опору под ногами? Во что Вы тогда верите – в теорию относительности или в теорию вероятности? А я, обыкновенный инженер-строитель, верю тогда в самые дурацкие приметы, в сны, но только такие, которые „к добру“, какой-нибудь желтый лист, упавший к моим ногам, обещает мне счастье. Нельзя же без конца резать людям в глаза правду-матку, надо давать им отдушину. И без веры нельзя жить человеку, да ведь и мы все, атеисты, верим в счастливое будущее человечества.
Скучно жить в объясненном, выхолощенном, разложенном на полочки мире. Река, блещущая под солнцем, – хорошо, а в сумерках, таинственная и загадочная, она мне нравится больше. Я далека от того, чтобы звать человечество назад, к невежеству. Колесо истории неумолимо, вот и живут теперь люди, которые едят не яблоко, а железо, и роса на траве для них – жидкость. Поэт говорит: „Все чудо – солнце, весны, зимы, и звезды, и трава, и лес. Все чудо, и глаза любимой – два чуда двух земных чудес“. Конечно, поэтический образ, только границы его у нас с Вами разные.
Пусть ученые разбираются, могла ли исчезнуть вода из закрытых бутылок, – я с удовольствием открою рот перед этим сообщением, но ведь я потом соглашусь с теми, кто мне объяснит, что дело здесь в том-то и в том-то. Конечно, будь все такими, как я, не было бы прогресса и Ньютон просто съел бы свалившееся на него яблоко, а не открыл бы закон всемирного тяготения. К счастью, есть люди с другим складом ума, я их глубоко уважаю, но оставляю за собой право на свой мир, право удивляться. Вы меня не убедили, хотя и очень поколебали доверие ко всяким научным сообщениям, – а вдруг это очередная сенсация; я ведь иногда не в состоянии самостоятельно решить, вписывается или не вписывается это открытие в устоявшиеся, проверенные закономерности.
С уважением Л. К.»
Это письмо, как мне кажется, позволяет понять многое. Перепутались два независимых восприятия жизни – рациональное и эмоциональное.
Нет никакого противоречия в ощущении чудесности жизни и в понимании неукоснительно действующих законов природы. Мне ужасно жаль, что моя корреспондентка плохо меня поняла, когда я закончил свою статью в «Литературной газете» призывом смеяться над сказками. Ведь речь шла о сказках, выдаваемых за правду. Неужто очарование сказки заключается в нашей уверенности в том, что прикосновением волшебной палочки можно превратить крысу в лошадь? Конечно же нет! Но в тот момент, когда мы читаем – или видим талантливо сделанную сказку, мы совсем не анализируем выход джина из бутылки с точки зрения закона сохранения энергии и вещества в бутылке. Мы просто слушаем, смотрим, забавляемся, играем, забывая, что все это «понарошку». Право же, любой рационалист вполне способен на это не меньше романтика.
Ни с чем не сравнимое ощущение своего единства с природой в тихие звездные ночи или при стремительном беге на водных лыжах по глади озера в яркий солнечный день не требует никакой мистики для своего объяснения. Да и вообще не требует никакого объяснения. Это первоначальное свойство человека чувствовать свою неразрывную связь с миром.
Эмоциональное восприятие природы, искусства, жизни большей частью (а может быть, всегда) не происходит одновременно с рациональным анализом явлений. Нильс Бор говорил об этих отношениях человека к действительности как о «дополнительных». Я не стану здесь обсуждать, насколько серьезной была попытка этого мыслителя распространить свой принцип дополнительности, сформулированный в квантовой механике, на психологию человеческого восприятия. Но что-то очень важное в этом есть.
Нельзя, например, вести наблюдение за собственными эмоциями. Я в состоянии, вернувшись домой после бурного заседания, трезво оценить все, что наговорил в пылу спора. Но в тот момент, когда запальчивые слова слетали у меня с языка, мой разум был выключен: внешние события имели дело непосредственно с моим подсознанием.
Механизм восприятия – предмет науки будущего, но, вероятно, предположение о том, что эмоциональное восприятие мира происходит с помощью подсознания, минуя разум, вполне справедливо. Но если так, то говорить о конкуренции между ними, о замене одного другим так же лишено смысла, как говорить о подмене тормоза автомобиля рулевым управлением.
Несправедливо поэтому обвинять рационалиста в отсутствии, так сказать, практического романтизма, или, вернее, романтизма на практике. Самый последовательный рационалист способен делать не меньше нерасчетливых благородных поступков и глупостей, чем романтик. Он так же импульсивно, как и всякий другой порядочный человек, бросится спасать утопающего, отправится завоевывать какой-нибудь 7-километровый пик на Памире, откажется от повышенной зарплаты, чтобы не расстаться с любимой работой. Он посещает выставки и концерты ничуть не реже, чем поэт или журналист, и получает от встреч с искусством не меньше удовольствия. Он вовсе не считает, что своим рациональным анализом разложил мир по полочкам и все, что ему остается, это заполнять еще пустые полки, а с заполненных смахивать пыль. Он живет – мой типичный идеальный рационалист – полной, радостной жизнью.
Лишь одна строчка моей читательницы не найдет у моего идеального героя отклика. Это насчет желтого листа, обещающего счастье. Вместе с Чебутыкиным он ответит на слова Ирины «… Только вот вчера произошло что-то, какая-то тайна нависла надо мной» – «Реникса.
1 2 3 4
Это очень распространенная позиция. В качестве типичного примера я приведу без сокращений искреннее письмо читательницы Л. К.
«Недавно я прочла Вашу „Рениксу“. Очень хотелось написать Вам, но совестно было отнимать у Вас время. Но вот наткнулась на Вашу статью в „Литературке“, и подавленное желание всплыло снова, тем более, что, написав статью в газету, Вы ведь совершенно сознательно подвергали себя риску получать читательские письма.
Статья на ту же тему, что и Ваша книжка, – я бы назвала ее взаимоотношением научного познания и человеческих эмоций. Как беспощадно бичуете Вы нас, жаждущих тайн и чудес! И, мне кажется, совершенно напрасно. Я согласна, что люди, посвятившие себя науке, обречены видеть мир так, как Вы требуете от всех, – аналитически, разлагая его на составляющие! Талант обязывает. Но нам, простым смертным, не обремененным знанием (глубоким) естественных наук, которым Вы снисходительно объясняете в двух словах теорию относительности, – зачем нам это?
Ваши слова в заключении показались мне чудовищными: „Надо рушить веру в чудесное и смеяться над пристрастием к сказкам“. Вы пишете, что атеист несомненно, счастливее верующего. Вы были верующим или Вы знаете, что такое счастье? Разве не случались в Вашей жизни моменты, когда жизнь кажется нелепейшим абсурдом, когда вдруг кажется, что теряешь опору под ногами? Во что Вы тогда верите – в теорию относительности или в теорию вероятности? А я, обыкновенный инженер-строитель, верю тогда в самые дурацкие приметы, в сны, но только такие, которые „к добру“, какой-нибудь желтый лист, упавший к моим ногам, обещает мне счастье. Нельзя же без конца резать людям в глаза правду-матку, надо давать им отдушину. И без веры нельзя жить человеку, да ведь и мы все, атеисты, верим в счастливое будущее человечества.
Скучно жить в объясненном, выхолощенном, разложенном на полочки мире. Река, блещущая под солнцем, – хорошо, а в сумерках, таинственная и загадочная, она мне нравится больше. Я далека от того, чтобы звать человечество назад, к невежеству. Колесо истории неумолимо, вот и живут теперь люди, которые едят не яблоко, а железо, и роса на траве для них – жидкость. Поэт говорит: „Все чудо – солнце, весны, зимы, и звезды, и трава, и лес. Все чудо, и глаза любимой – два чуда двух земных чудес“. Конечно, поэтический образ, только границы его у нас с Вами разные.
Пусть ученые разбираются, могла ли исчезнуть вода из закрытых бутылок, – я с удовольствием открою рот перед этим сообщением, но ведь я потом соглашусь с теми, кто мне объяснит, что дело здесь в том-то и в том-то. Конечно, будь все такими, как я, не было бы прогресса и Ньютон просто съел бы свалившееся на него яблоко, а не открыл бы закон всемирного тяготения. К счастью, есть люди с другим складом ума, я их глубоко уважаю, но оставляю за собой право на свой мир, право удивляться. Вы меня не убедили, хотя и очень поколебали доверие ко всяким научным сообщениям, – а вдруг это очередная сенсация; я ведь иногда не в состоянии самостоятельно решить, вписывается или не вписывается это открытие в устоявшиеся, проверенные закономерности.
С уважением Л. К.»
Это письмо, как мне кажется, позволяет понять многое. Перепутались два независимых восприятия жизни – рациональное и эмоциональное.
Нет никакого противоречия в ощущении чудесности жизни и в понимании неукоснительно действующих законов природы. Мне ужасно жаль, что моя корреспондентка плохо меня поняла, когда я закончил свою статью в «Литературной газете» призывом смеяться над сказками. Ведь речь шла о сказках, выдаваемых за правду. Неужто очарование сказки заключается в нашей уверенности в том, что прикосновением волшебной палочки можно превратить крысу в лошадь? Конечно же нет! Но в тот момент, когда мы читаем – или видим талантливо сделанную сказку, мы совсем не анализируем выход джина из бутылки с точки зрения закона сохранения энергии и вещества в бутылке. Мы просто слушаем, смотрим, забавляемся, играем, забывая, что все это «понарошку». Право же, любой рационалист вполне способен на это не меньше романтика.
Ни с чем не сравнимое ощущение своего единства с природой в тихие звездные ночи или при стремительном беге на водных лыжах по глади озера в яркий солнечный день не требует никакой мистики для своего объяснения. Да и вообще не требует никакого объяснения. Это первоначальное свойство человека чувствовать свою неразрывную связь с миром.
Эмоциональное восприятие природы, искусства, жизни большей частью (а может быть, всегда) не происходит одновременно с рациональным анализом явлений. Нильс Бор говорил об этих отношениях человека к действительности как о «дополнительных». Я не стану здесь обсуждать, насколько серьезной была попытка этого мыслителя распространить свой принцип дополнительности, сформулированный в квантовой механике, на психологию человеческого восприятия. Но что-то очень важное в этом есть.
Нельзя, например, вести наблюдение за собственными эмоциями. Я в состоянии, вернувшись домой после бурного заседания, трезво оценить все, что наговорил в пылу спора. Но в тот момент, когда запальчивые слова слетали у меня с языка, мой разум был выключен: внешние события имели дело непосредственно с моим подсознанием.
Механизм восприятия – предмет науки будущего, но, вероятно, предположение о том, что эмоциональное восприятие мира происходит с помощью подсознания, минуя разум, вполне справедливо. Но если так, то говорить о конкуренции между ними, о замене одного другим так же лишено смысла, как говорить о подмене тормоза автомобиля рулевым управлением.
Несправедливо поэтому обвинять рационалиста в отсутствии, так сказать, практического романтизма, или, вернее, романтизма на практике. Самый последовательный рационалист способен делать не меньше нерасчетливых благородных поступков и глупостей, чем романтик. Он так же импульсивно, как и всякий другой порядочный человек, бросится спасать утопающего, отправится завоевывать какой-нибудь 7-километровый пик на Памире, откажется от повышенной зарплаты, чтобы не расстаться с любимой работой. Он посещает выставки и концерты ничуть не реже, чем поэт или журналист, и получает от встреч с искусством не меньше удовольствия. Он вовсе не считает, что своим рациональным анализом разложил мир по полочкам и все, что ему остается, это заполнять еще пустые полки, а с заполненных смахивать пыль. Он живет – мой типичный идеальный рационалист – полной, радостной жизнью.
Лишь одна строчка моей читательницы не найдет у моего идеального героя отклика. Это насчет желтого листа, обещающего счастье. Вместе с Чебутыкиным он ответит на слова Ирины «… Только вот вчера произошло что-то, какая-то тайна нависла надо мной» – «Реникса.
1 2 3 4