Пронизывают всю дарайскую защиту. Пронизывают их броники, шлемы, кожу, и пройдя огненным штрихом сквозь внутренности, тают в земле. На дарайцев лучше не смотреть. Им уже не уйти. Они корчатся под сверкающими струями, так красиво придуманными Аллином. Смертельная красота. Убивающая красота. Господи, наверное, мы уроды, но сейчас об этом лучше не думать.
Он умеет сочинять, этот маленький бывший мастер оружия.
Нам даже шлинги не понадобились в этот раз. Дарайцы лежат, и мы подходим ближе. Огонь. Высокотемпературная плазма - чтобы побыстрее, чтобы когда эта бело-голубая завеса пройдет над участком, там остались одни лишь высохшие черные головешки. Чтобы добить и раненых - всех до одного. Я вкладываю последние силы в смертельный, всесжигающий огонь.
— Отходим! На Твердь!
…мы валимся на желтую сочную траву Лайса.
— Все целы? Ребята, все целы?
— Корраду вот зацепило.
— Да ерунда, - говорит Коррада, бледная, с перемазанным гарью лицом и счастливой улыбкой, болезненно морщась и прижимая к себе левую руку.
— Все живы!
Только теперь - смертельная усталость, как будто после многодневных боев на Тверди, все мы выложились, сравнительно короткое напряжение - ну да, бой длился не больше часа - вымотало нас до предела.
— Аллин, ты гений, - бормочет кто-то. Аллин падает рядом со мной.
— Ну ты даешь, - говорю и я. Если бы не он, мы бы долго провозились. Дарайцев было слишком много. Они бы прорвались. Пришлось бы добивать по частям, использовать шлинги, гнаться за ними. По возможности мы обязаны уничтожать врага до конца. Если бы мы не делали этого - давно бы рухнула вся оборона, дарайская армия не в десятки, в сотни раз больше нашей.
А так - не только в том дело, что мы их уничтожаем, но еще и в том, что они редко решаются на такие вот вылазки.
Сравнительно редко, конечно.
— Гений, - зло сказал Аллин, - конечно! И теперь мне опять скажут, что мой долг торчать в гэйнах.
Я не знаю, как его утешить, и просто тихонько глажу по руке. Страдания Аллина мне чужды и непонятны. Но ведь ясно, что человек и в самом деле страдает.
Странно у него судьба сложилась, у этого маленького дейтрина, недоростка, щуплого, с нежным лицом, совсем не похожего на высоких и сильных дейтринов-мужчин.
После тоорсена, в 12 лет, он был определен в касту аслен, а именно - в мастера оружия. Это редкая и очень почетная специальность. Круче даже гэйнов и даже хойта. Не каждый способен быть мастером оружия. Это не инженер-оружейник, производящий какие-нибудь там "Клоссы" или "Деффы". Мастер - человек, способный создавать шлинги. И другие вещи, связанные с войной в Медиане - келлоги, например, еще разные приборы. Но в основном шлинги - единственный физический предмет, способный воздействовать на облачное тело.
Они производятся только штучно, и это высокое ремесло. Мастер оружия должен быть немного гэйном - обладать высокоразвитым воображением и способностью творить образы. И в отличие от гэйна, которому это не обязательно, мастер еще должен быть и мастером - работать руками.
Аллин успешно прошел обучение и создавал шлинги. Три года. Но где-то уже в процессе работы его настигло Призвание.
Он понял, что должен стать хойта. Священником, проповедником. Лучше всего - миссионером. Но самое главное - хойта. Посвятить свою жизнь одному только Христу. Никогда не брать в руки оружия. Проповедовать Истину. Молиться. Служить одной только Истине.
Однако в Дейтросе у человека сложновато с правом выбора. Аллин подал заявление на пересмотр своего призвания. Рассмотрение дела - с психологическими обследованиями, допросами самого Аллина и его окружения, совещаниями - длилось больше года.
Наконец был вынесен вердикт: Да, совершена ошибка. Аллин переводится в сословие гэйнов.
Это при том, что как раз у касты священников границы весьма прозрачны. В 12 лет в хойта направляют очень немногих - и в это сословие принимают позже, и в 20 лет, и в 40. Беда в том, что в Дейтросе хойта - это только монахи и монахини. Никаких там сочетаний "священник и отец семейства", обязательный целибат, жизнь почти всегда в монастыре. Некоторые ощущают свое призвание поздно. Чаще всего их просьбы удовлетворяются.
Это Аллину не повезло.
В данном случае, конечно, роль сыграла вечная установка Дейтроса: не общество для человека, а человек для общества. Может быть, это прискорбно, но у нас это так. Общество - или какие-нибудь бюрократы в комиссии - сочло, что Аллин куда полезнее в качестве солдата, гэйна.
Да и правда - за годы отрочества Аллин развился в совершенно потрясающего поэта. Вплоть до того, что даже его имя стало в Дейтросе известным - а такое случается редко, все мы в основном - творцы, но творцы анонимные. Талант же Аллина был подобен взрыву - и не только стихи, но и великолепные романы, рассказы, песни, баллады, его дар был щедрым, он разбрасывался, он не жалел источника, бьющего изнутри.
Я сама познакомилась с его стихами еще до того, как мы с Аллином оказались в одном сене. И плакала, помнится, над этими стихами, целую ночь.
В моих садах поют дрозды,
Порою трели их чисты,
Порой - на голос Твой похожи.
Порой они из темноты
Бензопилой по голой коже.
Я знаю - это все не Ты.
Ты говоришь - и здесь Я тоже.
Пишу твой зов, а Ты зовешь.
Не перевод - сплошной подстрочник.
О том, как бьет в скале источник,
И как легко, когда идешь
С Тобой на пир, равно - под нож,
И равно светлы день ли, ночь ли…
Я знаю - Ты меня не рвешь.
Ты мне вправляешь позвоночник.* *Алан Кристиан
Но в Дейтросе не бывает поэтов. И писателей тоже не бывает.
Там есть только гэйны.
Я не очень понимаю, зачем Аллину так уж обязательно быть хойта, и кто мешает молиться и служить Господу, учась в квенсене или сражаясь в Медиане. Я знаю одно, если его убьют - а любого из нас могут убить в любой момент - мир опустеет. Не только для меня, потому что он мой брат, и я люблю его. Мир опустеет для многих. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы он стал хойта - их тоже, случается, убивают, но реже. И пусть он был бы не миссионером, а жил в каком-нибудь тихом, лучше созерцательном монастыре… и чтобы у него оставалось время писать.
Но это мое мнение.
Аллину же было довольно-таки плевать на то, что его убьют. Он мечтал стать именно миссионером, и даже проповедовать, может быть, в Дарайе, а уж погибнуть мученической смертью за Христа - это и вовсе было его потаенной мечтой.
Он просто хотел быть хойта. Даже не то, что хотел - он был уверен, что должен стать священником. И все его страдания, все, что отравляло его жизнь и все, что он тащил на исповедь - было связано только и исключительно с этим (зависть к кому-либо, ставшему хойта, уныние от того, что его никогда не сделают хойта, злость на кого-либо, сказавшего, что зачем тебе, дескать, быть хойта…)
Поэтому сейчас я остереглась вообще говорить об этом - Аллина легко случайно обидеть. Просто погладила его по руке, а тут уже застрекотали вертолеты, и нам надо было грузиться в них, чтобы лететь назад, в школу.
Земная Твердь.
В Падерборн я вернулась к ночи. Забавно - живу-то здесь всего полгода, а город уже воспринимается как родной. Вечная перемена мест - увы, это удел агента.
Мы снимаем квартирку на троих, недалеко от центра. Я привычно запарковала машину у бордюра (могут ли женщины летать в космос? Конечно, могут, ведь там не надо парковаться боком).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96