Я лежал на узкой деревянной скамье, вертясь с бока на бок. Мое тело ныло, дергалось, распухало, – замороженная джанком плоть в оттепельной агонии. Перевернулся на живот, одна нога свесилась вниз. Я дернулся вперед и закругленный край скамьи, гладко отшлифованный трением одежды, скользнул вдоль промежности. От этого соприкосновения кровь внезапно прихлынула к гениталиям. В глазах зарябило и засверкало разноцветными огоньками, ноги свело в судороге – оргазм висельника, когда ломаются шейные позвонки.
Надзиратель отпер дверь камеры:
– Ли, тебя адвокат пришёл навестить.
Защитник бегло оглядел меня, прежде чем представиться. Его рекомендовали моей жене, я-то с ним раньше никогда не встречался. Вертухай проводил нас в большую комнату над камерным блоком, где стояли лавки.
– Я вижу, вы сейчас не в том состоянии, чтобы говорить, – начал адвокат, – так что детали уточним позже. Вы уже подписали что-нибудь?
Я рассказал ему о заявлении.
– Это всё из-за машины затеяно, – проговорил он. – Вас будут судить в штате. Я говорил с прокурором Федерального округа час тому назад. Спросил, собирается ли он взять это дело. Тот ответил, что ни в коем случае, задержание было незаконным и они ни при каких условиях не будут этим заниматься. Думаю, что вас удастся вытащить в клинику на укол, – добавил он после небольшой паузы. – Здешний начальник сейчас один из моих лучших друзей. Я спущусь вниз и переговорю с ним.
Вертухай отвел меня обратно в камеру. Прошло всего ничего и дверь снова открылась, вошел легавый и спросил:
– Ли, хотите прокатиться в клинику?
Очень глупый вопрос.
Два фараона привезли меня в фургоне в благотворительную клинику. Сестра в регистратуре возжелала узнать, что со мной случилось.
– Нужна срочная помощь, – сказал фараон. – Сорвался с высоты.
Другой куда-то отошел и вернулся с упитанным молодым доктором, рыжеватым, очки в золотой оправе. Он задал несколько вопросов и поглазел на мои руки. Подошел ещё один врач – длинный нос, волосатые руки, и тоже решил внести благотворительную пиздобольную лепту.
– В конечном счёте, доктор, – заметил он своему коллеге, – это вопрос нравственности. Человек должен думать, прежде чем пробовать наркотики.
– Да, это разумеется вопрос нравственности, но и в тоже время, вопрос физиологии. Этот человек болен.
Молодой врач повернулся к сестре и назначил сделать мне пол-грана морфия.
На обратной дороге в участок фургон так трясло, что я чувствовал, как морфий утрамбовывается в теле, охватывая каждую клетку. В желудке всё пришло в движение и заурчало. Когда сильно ломает и ты, наконец, вмазываешься, желудок сразу начинает работать на полную мощность. Мои мускулы обрели нормальную силу, одновременно хотелось и есть, и спать.
* * *
На следующее утро, часов в одинадцать, заявился поручитель и выдал мне на подпись обязательство. Как и все поручители он был похож на преуспевающую мумию, словно ему парафин ввели под кожу. Мой адвокат, Тайдж, приперся около двенадцати, забрать меня в другое обиталище. Он договорился со всякими нижестоящими инстанциями о моей отсидке в санатории для вышестоящего лечения, заявив, что лечебный вмаз необходим с юридической точки зрения. В санаторий ехали в полицейской машине с двумя детективами, косившими под друзей больного. Это была составная часть адвокатского плана, согласно которому, детективы вполне подходили на роль возможных свидетелей.
Когда мы остановились у ворот клиники, адвокат выудил несколько банкнот из кармана и протянул их одному из фараонов:
– Не поставишь ли для меня на ту лошадку?
Лягушачьи глаза легавого в полном возмущении полезли на лоб:
– Я ничего не собирался ставить на каких-то лошадей, – отчеканил он, стараясь даже не смотреть в сторону протянутых ему денег.
Адвокат рассмеялся и бросил деньги на сидение:
– Мак поставит.
Такая очевидная лажа, как попытка дать деньги легавым в моем присутствии, была сделана намеренно. Когда они позже спросили насчёт этой выходки, Тайдж ответил:
– А чего, собственно, парень-то был в такой прострации, что всё равно ничего не заметил бы.
Теперь, если этих двух пригласят как свидетелей, они покажут, что я был в очень плохом состоянии. Фишка такая – адвокату требовались свидетели, которые подтвердили бы, что в момент дачи показаний я практически ничего не соображал.
Санитар забрал мои вещи, а я, в ожидании укола, улегся на койку. Приехавшая жена доложила, что персонал не бельмеса не просекает ни в джанки, ни в джанке.
– Когда я сказала, что у тебя ломка, они аж переспросили: «Че, че с ним случилось-то?» Я повторила, что у тебя ломка и тебе нужно сделать укол морфия… И знаешь, получила в ответ: «Вот как, а мы тут думали, всё дело в марихуане».
– В марихуане?! – воскликнул я. – Какого чёрта? Узнай, что они собираются давать мне из препаратов. Мне необходимо сокращение дозы. Если вместо того, что требуется, они собираются экспериментировать, сейчас же забери меня отсюда.
Она вскоре вернулась с утешительной новостью – дозвонилась до врача, который, похоже, врубался. Это был адвокатский эскулап, не связанный с клиникой.
– По-моему, он удивился, когда узнал, что тебе ничего не давали. Сказал, что немедленно позвонит в клинику и проследит за твоим лечением.
Через несколько минут вошла сестра со шприцем. Демерол… Слегка помогает, но всё же не так эффективен в облегчении ломки, как кодеин. Вечером зашел врач, чтобы произвести обследование. Из-за обезвоживания организма, моя кровь сделалась невероятно густой, – не кровообращение, а сплошные сгустки. Пробыв без джанка два дня я потерял в весе десять фунтов. Пробирку с кровью для анализа врач набирал минут двадцать – кровь моментально сворачивалась.
В девять вечера мне вкололи ещё демеролу. Никакого эффекта. Как правило, наихудшим во время ломки считается третий день. По прошествии ночи, на четвертый, ломка постепенно спадает. На всей поверхности тела бушевало холодное пламя, словно кожа превратилась в сплошной муравейник, а под ней копашатся его обитатели.
Даже самую сильную боль можно отделить от себя самого, так, чтобы она воспринималась как нейтральное возбуждение (особые трудности с зубами, глазами и гениталиями). Но от наркотической ломки спасения нет. Ломка – обратная сторона кайфа. Главный кайф джанка в том, что ты вынужден, просто обязан его потреблять. У джанки своё время, свой обмен веществ – метаболизм, по-научному. Они адаптируются к своему климату, джанк и греет, и охлаждает. Кайф джанка – жизнь по его законам. И избежать ломки можно с той же вероятностью, как и проехать мимо кайфа после укола.
Я был слишком слаб, чтобы вставать с постели. Лежать спокойно, правда, тоже не мог. При ломке любое возможное действие или бездействие кажется невыносимым. Человек может просто умереть только потому, что не в силах остаться в своем теле.
Ещё одна вмазка в шесть утра. На сей раз – есть контакт. Как я потом узнал, это был не демерол. Я даже смог схавать маленький гренок и выпить немного кофе. Днём навестила жена, сообщив, что начиная с утреннего укола мне назначили новое лекарство.
– Я заметил разницу. Мне показалось, что утром вмазали Эмми.
– Я звонила доктору Муру. Он мне сказал, что из всех лекарств, которыми они пытаются лечить наркоманию, этот самый потрясающий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44