- Значит, сидит себе Серый да покуривает?
- Пустой малый! - убежденно сказал Дениска.
Тихон Ильич постучал ему в голову костяшками.
- Хоть бы дурь-то свою не выказывал! Кто ж так-то про отца говорит?
- Стар кобель, да не батькой звать, - ответил Дениска спокойно. - Отец - так корми. А он дюже меня кормил?
Но Тихон Ильич не дослушал. Он выбирал удобную минуту, чтобы начать деловой разговор И, не слушая, перебил:
- А на билет-то до Тулы есть?
- А на кой он мне, билет-то? - ответил Дениска. - Приду в вагон, прямо, господи благослови, под лавку.
- А книжечкй-то где расчитывать? Под лавкой-то не расчитаешься.
Дениска подумал.
- Вона! - сказал он. - Не все ж под лавкой. Залезу в нужник, - читай хошь до свету.
Тихон Ильич сдвинул брови.
- Ну вот что, - начал он. - Вот что: всю эту музыку пора тебе бросать. Не маленький, дурак. Вали-ка назад, на Дурновку, - пора к делу прибиваться. А то ведь на вас смотреть тошно. У меня вон... надворные советники лучше живут, - сказал он, разумея дворовых собак. - Помогу, уж так и быть... на первое время. Ну, на товаришко там, на струмент... И будешь и сам кормиться, и отцу хоть немного подавать.
"К чему это он гнет?" - подумал Дениска.
А Тихон Ильич решился и докончил:
- Да и жениться пора.
"Та-ак!" - подумал Дениска и не спеша стал завертывать цигарку.
- Что ж, - спокойно и чуть-чуть печально отозвался он, не поднимая ресниц. - Я каляниться не стану. Жениться можно. По приституткам хуже ходить.
- Ну вот то-то и оно-то, - подхватил Тихон Ильич. - Только, брат, имей в виду, - жениться с умом надо. Их, детей-то, с капиталом хорошо водить.
Дениска захохотал.
- Чего гогочешь-то?
- Да как же! Водить! Вроде кур али свиней.
- Не меньше кур и свиней есть просят.
- А на ком? - с печальной усмешкой спросил Дениска.
- Да на ком? Да... на ком хочешь.
- Это на Молодой, что ли?
Тихон Ильич густо покраснел.
- Дурак! А Молодая чем плоха? Баба смирная, работящая...
Дениска помолчал, ковыряя ногтем жестяную шляпку на чемодане. Потом прикинулся дураком.
- Их, молодых-то, много, - сказал он протяжно. - Не знаю, про какую вы балакаете... Про энту, что ль, с какой вы жили?
Но Тихон Ильич уже оправился.
- Жил я ай нет, - это не твоего, свинья, ума дело, - ответил он и так быстро и внушительно, что Дениска покорно пробормотал:
- Да мне одна честь... Я ведь это так... к слову...
- Ну, значит, и не бреши попусту. Людьми сделаю. Понял? Приданого дам... Понял?
Дениска задумался.
- Вот съезжу в Тулу... - начал он.
- Нашел петух земчужное зерно! На кой ляд тебе Тула-то?
- Дюже дома оголодал...
Тихон Ильич распахнул чуйку, сунул руку в карман поддевки - решил было дать Дениске двугривенный. Но спохватился, - глупо деньги швырять, да еще и зазнается этот толкач, подкупают, мол, - и сделал вид, что ищет что-то.
- Эх, папиросы забыл! Дай-ка свернуть.
Дениска подал ему кисет. Над крыльцом уже зажгли фонарь, и при его тусклом свете Тихон Ильич вслух прочел крупно вышитое белыми нитками на кисете:
"Каво люблю таму дарю люблю сердечна дарю кисет на вечно".
- Ловко! - сказал он, прочитав. Дениска застенчиво потупился.
- Значит, уж есть краля-то?
- Мало ль их, сук, шатается! - ответил Дениска беспечно. - А жениться я не отказываюсь. Ворочусь к мясоеду, и господи благослови...
Из-за палисадника загремела и с грохотом подкатила к крыльцу телега, вся закиданная грязью, с мужиком на грядке и ульяновским дьяконом Говоровым посредине, в соломе.
- Ушел? - тревожно крикнул дьякон, выкидывая из соломы ногу в новой калоше.
Каждый волос его красно-рыжей лохматой головы буйно вился, шапка съехала на затылок, лицо разорделось от ветра и волнения.
- Поезд-то? - спросил Тихон Ильич. - Нет-с, еще и не выходил-с.
- Ага! Ну, слава богу! - радостно воскликнул дьякон и все-таки, выскочив из телеги, стремглав кинулся к дверям.
- Ну, стало быть, так, - сказал Тихон Ильич. - Стало быть - до мясоеда.
В вокзале пахло мокрыми полушубками, самоваром, махоркой, керосином. Накурено было так, что точило горло, еле светили лампы в дыму, в полумраке, сырости и холоде. Визжали и хлопали двери, толпились и галдели мужики с кнутами в руках - извозчики из Ульяновки, дожидавшиеся седока иногда по целой неделе. Среди них, подняв брови, ходил еврей-хлеботорговец, в котелке, в пальто с капюшоном. Возле кассы мужики тащили на весы чьи-то господские чемоданы и корзины, обшитые клеенкой, на мужиков кричал телеграфист, исполнявший должность помощника начальника станции, - молодой коротконогий малый с большой головой, с кудрявым желтым коконом, по-казацки взбитым из-под картуза на левом виске, - и крупной, дрожью дрожал сидевший на грязном полу пойнтер, пятнистый, как лягушка, с печальными глазами.
Протолкавшись среди мужиков, Тихон Ильич подошел к буфетной стойке, поболтал с буфетчиком. Потом пошел назад домой. На крыльце все еще стоял Дениска.
- Что я вас хотел попросить, Тихон Ильич, - сказал он еще застенчивее, чем всегда.
- Что еще такое? - сердито спросил Тихон Ильич. - Денег? Не дам.
- Нет, каких денег! Письмо мое прочитать.
- Письмо? К кому?
- К вам. Хотел давеча отдать, да не насмелился.
- Да об чем?
- Так... житье свое описал...
Тихон Ильич взял из рук Дениски клочок бумажки, сунул его в карман и зашагал домой по упругой, застывшей грязи.
Теперь он настроен был мужественно. Хотелось работы, и он с удовольствием подумал, что опять надо корм скотине задавать. Вот жалко погорячился. Жмыха прогнал, придется теперь самому ночь не спать. На Оську надежда плохая. Небось спит уже. А не то сидит с кухаркой и ругает хозяина... И, пройдя мимо освещенных окон избы, Тихон Ильич прокрался в сени и прильнул ухом к двери. За дверью послышался смех, потом голос Оськи:
- А то еще история была. Жил на селе мужик, - бедный-пребедный, беднее во всем селе не было. И выехал раз, братцы мои, этот самый мужик пахать. И увяжись за ним кобель рябой. Мужик пашет, а кобель сычует по полю и все что-й-то роет. Рыл-рыл, да как заво-оет! Что за притча такая? Кинулся мужик к нему, глядь в яму, а там - чугун...
- Чугу-ун? - спросила кухарка.
- Да ты слушай. Чугун-то чугун, да в чугуне-то золото! Видимо-невидимо... Ну и забогател мужик...
"Ах, пустоболты!" - подумал Тихон Ильич и жадно стал слушать, что дальше будет с мужиком.
- Забогател мужик, расстроился, как купец какой...
- Не хуже нашего Тугоногого, - вставила кухарка. Тихон Ильич усмехнулся: он знал, что его уже давно зовут Тугоногим... Нет человека без прозвища!
А Оська продолжал:
- Еще побогаче... Да... А кобель-то возьми да околей. Как тут быть? Мочи нет - жалко кобеля, надо его честь честью хоронить...
Раздался взрыв хохота. Захохотал и сам рассказчик и еще кто-то - со старческим кашлем,
- Никак, Жмых? - встрепенулся Тихон Ильич. - Ну, слава богу. Ведь говорил дураку: верне-ешься!
- Пошел мужик к попу, - продолжал Оська, - пошел к попу: так и так, батюшка, кобель околел, - надо хоронить...
Кухарка опять не выдержала и радостно крикнула:
- У, пропасти на тебя нету!
- Да дай досказать-то! - крикнул и Оська и опять перешел на повествовательный тон, изображая то попа, то мужика.
- Так и так, батюшка, - надо кобеля хоронить. Как затопает поп ногами: "Как хоронить? Кобеля на кладбище хоронить? Да я тебя в остроге сгною, да я тебя в кандалы забью!" - "Батюшка, да ведь это не простой кобель: он, как околевал, вам пятьдесят целковых отказал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32