БОСС (отворачивается, смотрит в зал, старыми, налитыми кровью глазами, как будто оттуда ему задали вопрос, которого он не расслышал): Не лезь в чужие дела. Подумать только – человека, выполняющего высокую, священную миссию, благодаря которой он занял высокое положение, этого человека публично пригвождает собственный сын. (Хэвенли появляется на галерее.) А, вот она, вот она, моя малышка. (Останавливает ее.) Не уходи, моя прелесть. (Тому-младшему и Скуддеру.) Оставьте нас. (Том-младший и Скуддер уходят. Говорит Хэвенли.) Не уходи, постой, крошка. Мне надо тебе что-то сказать.
ХЭВЕНЛИ: Папа, я сейчас не могу разговаривать.
БОСС: Это очень важно.
ХЭВЕНЛИ: Но я не могу, не могу сейчас разговаривать.
БОСС: Ладно, не разговаривай, только послушай.
Хэвенли не хочет слушать, собирается уйти, Босс задержал бы ее силой, если бы в этот момент на веранду не вышел старый слуга, негр Чарльз. У него в руках трость и сверток в подарочной упаковке. Все это он кладет на стол.
ЧАРЛЬЗ: Пять часов, мистер Финли.
БОСС: Что? Да, спасибо.
Чарльз включает светильник у двери. Этот момент отмечает перемену в сцене. Освещение становится нереалистично: свет исходит не от светильника, а от радужного сияния в небе. Поет морской ветер. Хэвенли поднимает лицо навстречу ему. Позднее, вечером, погода может быть штормовой, но сейчас порывы ветра приносят лишь свежесть с залива. Хэвенли все время смотрит туда, в сторону залива, свет мягко высвечивает ее лицо. В облике ее отца вдруг появляется странное достоинство. Глядя на свою очень красивую дочь, он становиться почти величавым. Когда Чарльз исчезает, он подходит к ней, как старый придворный, почтительно приближающийся к принцессе или инфанте. Это естественное чувство, которое каждый стареющий отец испытывает по отношению к прекрасной, юной дочери, напоминающей ему покойную жену, когда-то страстно любимую.
БОСС: Ты все еще красивая, девочка!
ХЭВЕНЛИ: Я, папа?
БОСС: Конечно, глядя на тебя, никто и думать не решается…
ХЭВЕНЛИ (смеясь): Я хорошо набальзамированная мумия, папа.
БОСС: Не говори так больше. (Увидев появившегося опять Чарльза.) А ну, возвращайся в дом!
Звонит телефон.
ЧАРЛЬЗ: Слушаюсь, сэр, я только…
БОСС: Проваливай! Если меня, я дома только для губернатора штата и президента нефтяной компании.
ЧАРЛЬЗ (за сценой): Это снова мисс Хэвенли.
БОСС: Ее нет.
ЧАРЛЬЗ (за сценой): Прошу прощения, но ее нет.
БОСС: Крошка, ты говоришь и делаешь такие вещи в присутствии людей, как будто тебе совершенно безразлично, что у них есть уши, чтобы слышать, и языки, чтобы потом болтать. А в результате становишься предметом разговоров.
ХЭВЕНЛИ: Становлюсь?..
БОСС: Становишься предметом разговоров, скандала, а это может повредить той великой миссии, которую…
ХЭВЕНЛИ: Пожалуйста, не произноси передо мной одну из своих речей, идущих от «гласа Божьего». Было время, когда ты мог меня спасти. Ты же не позволил мне выйти за него замуж, а он тогда был юный и чистый. Ты вместо этого изгнал его, изгнал из города. А когда он вернулся, ты меня увез да еще пытался выдать насильно за пятидесятилетнего богача, который был тебе зачем-то нужен.
БОСС: Но, дорогая…
ХЭВЕНЛИ: А потом за второго, за третьего – и от всех ты что-то ожидал. Меня не было, и Чанс уехал. Пытался стать таким же, как те, с кем ты хотел породниться… И он уехал… И он пытался… Нужная дверь не открылась, он стал толкаться в другие… Ты женился по любви, почему же мне этого не позволил? Когда душа моя была еще жива, а мальчик юн и чист.
БОСС: Ты меня упрекаешь за?..
ХЭВЕНЛИ (кричит): Да, папа, упрекаю! Ты и маме разбил сердце… Мисс Люси…
БОСС: Кто такая мисс Люси?
ХЭВЕНЛИ: О, папа, она стала твоей любовницей задолго до маминой смерти. А мама тебе была нужна лишь для респектабельности… Можно, я уйду, папа?
БОСС: Нет, нет, не уйдешь! Я еще не все сказал. Как ужасно все это слышать от собственного ребенка… (Обнимает ее.) Завтра утром, когда начнется пасхальная распродажа, я отправлю тебя с мотоциклетным эскортом прямо в «Мэзон Бланш». Приедешь в магазин, иди сразу в кабинет к мистеру Харви Петри и скажи ему, чтобы он тебе открыл неограниченный кредит. Потом спустись вниз и накупи себе всего, ну, как будто собираешься замуж за принца Монако… Купи полный гардероб и меха тоже – до зимы подождут. Платья? Самые роскошные. Туфли? Покупай, пока не надоест. Я много заработал продажей лицензий на подводную добычу нефти, так что, знаешь, крошка, я хочу, чтобы ты купила себе и драгоценности. Ты скажи Харви, чтоб он сам мне позвонил. А еще лучше, пусть мисс Люси тебе поможет выбрать. Она умная, как амбарная крыса, когда дело доходит до камешков, – это точно… Погоди, а где это я купил булавку, которую принес твоей матери? Последнее, что я ей подарил перед смертью… Я знал, что она умирает, когда покупал эту булавку… Я дал за нее пятнадцать тысяч, только чтобы она поверила в выздоровление… Когда я приколол эту штуку к ее сорочке, бедняжка расплакалась… Она сказала: «Господи, Босс, зачем умирающей такой большой бриллиант?» А я ей ответил: «Милая, ты только погляди на цену. Что там написано? Видишь, там пять цифр? Сначала единица, потом пятерка, а потом три нолика? Вот и рассуждай, – сказал я ей, – если бы ты умирала, если допустить хоть возможность такого исхода, вложил бы я пятнадцать тысяч в бриллиантовую булавку, чтобы заколоть тебе саван?» И старая леди засмеялась. Она повеселела, как маленькая птичка, села в постели и весь день принимала визиты, смеялась, болтала – и все с этой бриллиантовой булавкой… А умерла она к полночи, и бриллиант так и был приколот к ее сорочке. И только в самую последнюю минуту она поняла, что бриллианты вовсе не доказательство, что она не умрет. (Возвращается на террасу, снимает пиджак и надевает смокинг.)
ХЭВЕНЛИ: И ты ее так и похоронил?
БОСС: С булавкой? Конечно, нет. Я ее наутро отнес обратно в магазин.
ХЭВЕНЛИ: Значит, она тебе не стоила пятнадцати тысяч?
БОСС: Да разве мне было не все равно, сколько она стоит? Я человек широкий. Я бы и бровью не повел, если бы пришлось выложить миллион… конечно, будь он у меня в кармане. Одна улыбка твоей матери, которую она мне подарила утром в день своей смерти, окупила бы все эти расходы.
ХЭВЕНЛИ: Да, ничего не скажешь, широкая у тебя душа.
БОСС: Кто может в этом усомниться? Кто? (Смеется. Хэвенли начинает смеяться почти истерически. Вскакивает. Хочет уйти. Он бросает свою трость и хватает дочь за руку.) Постой, постой. Слушай, я тебе еще хочу сказать кое-что. На прошлой неделе в Нью-Бетесда, когда я говорил об угрозе для белых женщин Юга, которую таит в себе десегрегация, какой-то наемный крикун из толпы заорал: «Эй, Босс Финли, а как насчет своей дочери? Что это за операцию ей сделали в больнице Тома Джека Финли в Сент-Клауде?» Тот же вопрос в столице штата…
ХЭВЕНЛИ: И что ты ему ответил?
БОСС: Его выдворили из зала и привели в чувство на улице.
ХЭВЕНЛИ: Папа, это иллюзия власти.
БОСС: Это не иллюзия, это – власть.
ХЭВЕНЛИ: Очень жаль, что моя операция принесла тебе столько неприятностей. Но, знаешь, еще хуже, что нож доктора Скуддера убил юность в моем теле и сделал меня сухой, холодной, пустой старухой. Мне кажется, когда дует ветер с залива, я стучу, как мертвая, высохшая виноградная лоза. Но больше я не буду тебе помехой, папа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15