В результате таких настроений Пилсудский принимает решение: «Именно ввиду постоянного обнажения правого фланга войск, расположенных к северу от Припяти, все отступающим Южным фронтом, я согласился на добровольное, без давления неприятеля, отступление всего Северного фронта примерно до линии немецких окопов» (оставшихся с Первой Мировой войны, – Ю.М.). Т. е. Тухачевский еще не начал наступать своим Западным фронтом на польский Северный фронт, а Пилсудский уже предложил тому отступление на 250 км на запад с оставлением почти всей Белоруссии. И этого добился советский Юго-Западный фронт и, главным образом, 1-я Конная армия Буденного!
4 июля Тухачевский начал наступление на польский Северный фронт, а Пилсудский на юге все еще пытался справиться с Буденным. Был срочно создан польский кавалерийский корпус, и к операции против Первой Конной были привлечены две польские общевойсковые армии: 2-я и 6-я.
В конце июля Пилсудский атакует Буденного этими силами. «К сожалению, – пишет он, – …начало боя было так невыразительно, что хотя конница Буденного, сильно потрепанная двойной атакой, была вынуждена к отступлению, сражение не представлялось мне таким, чтобы я мог рассчитывать на его быстрые и решительные результаты».
И действительно, «…30 июля я приказал запросить ген. Сикорского, командовавшего в Бресте, на какой срок защиты Бреста и его района я могу рассчитывать. Это имело для меня весьма существенное значение, ибо я нарочно оставил на Стоходе части 3-й армии для прикрытия с востока всего Ковельского района, где в то время я намеревался сконцентрировать силы для контратаки, после того как мне удастся покончить с Буденным. Ответ звучал утешительно: ген. Сикорский полагал, что он сможет удержаться в Бресте и его районе около 10 дней. Поэтому, несмотря на то, что операция против неприятельской конницы развивалась медленно, я полагал, что мне удастся ее закончить. К сожалению, расчеты ген. Сикорского оказались ошибочными. Брест пал на следующий день, 1 августа. Пал Брест, а вместе с ним и все мои расчеты».
Но все же «мы впервые за столь продолжительное время имели наполовину разбитую конницу Буденного не на тылах, как это всегда до сих пор бывало, а перед своим фронтом». Пилсудский не упоминает, что это всего лишь на две недели и ценой своего кавалерийского корпуса, который 1-я Конная не упустила случая в том бою вырубить. Тем не менее, «2 августа я вернулся из Холма в Варшаву».
Как видим, начиная с 26 мая, более двух месяцев подряд польские войска под личным руководством Пилсудского терпели поражение за поражением и, тем не менее, Пилсудский пишет, что он всегда одерживал только победы. А ведь Буденный наносил Пилсудскому стратегическое поражение – отступление Южного польского фронта влекло за собой отступление Северного и выход Тухачевского к Варшаве.
Еще теоретик
Но это генеральское хвастовство все же стоит Пилсудскому простить, поскольку он тут не оригинален: похоже, во всех армиях мира это единственное, чему учат в военных училищах основательно. В остальном работа Пилсудского очень выгодно выделяется на фоне других мемуаров как критическим разбором собственных решений, так и осмыслением очень многих военных проблем, которые у других генералов даже не упоминаются. Скажем, о способе отступления: надо ли сразу отходить к основному рубежу или задерживать противника на промежуточных рубежах. О моральном состоянии войск при бое в городе и в чистом поле, и многое другое. Книга маленькая, написана (или переведена?) плохим языком, но очень интересная.
В связи с этим уместно вспомнить еще об одном советском военном теоретике, которого все энциклопедии и историки считают выдающимся, правда, без упоминания, кому, когда и в чем труды этого теоретика помогли. Речь идет о В. К. Триандафиллове, который написал предисловие к книге Пилсудского. В предисловии этот теоретик грудью встал на защиту другого теоретика – Тухачевского – и маленькую, но очень ценную работу боевого маршала, недавно победившего в войне с СССР, через губу назвал и не исторической, и не научной. Что под словом «научный» понимал этот «ученый», известно ему одному, поскольку сам он и маленькую книгу Пилсудского оказался неспособен понять.
К примеру. Пилсудский пишет, что подсчет войск всегда грешит неточностью, так как нижестоящие штабы подают сведения о численности войск так, чтобы вынудить вышестоящее начальство к определенным действиям. Поясню от себя: если запрашивают порционную водку, то вспомнят всех, а если получают задание, то кого-то «забудут». Под Варшавой в состоянии паники и неуверенности из польской армии сбегали дезертиры, но в нее и вливались добровольцы. Штабы не успевали всех учитывать, и Пилсудский оценивает численность штыков и сабель польских армий под Варшавой с разбегом: от 120 до 180 тыс. У Триандафиллова хватило ума такой подсчет высмеять, но смеяться надо было бы, если бы Пилсудский в таких условиях «научно» назвал цифру с точностью до штыка. Кстати, Триандафиллов молчит, что, оценивая численность штыков и сабель у Тухачевского, Пилсудский, не зная точно, применил их норму в 25 % от общей численности в 800 тыс. и оценил силы Тухачевского в 200 тыс. Но в советских дивизиях боевой состав был более 40 %, т. е. Триандафиллов мог бы «научно» поправить Пилсудского и сообщить ему, что при таком счете даже против 180 тыс. польских штыков и сабель у Тухачевского было более 300 тыс. штыков и сабель.
Или, Пилсудский чуть ли не посмеялся над потугами Тухачевского вызвать пожар пролетарской революции в Польше (Тухачевский специальную главу в брошюре этому посвятил – «Революция извне»), но несколько раз написал, что боялся образования «внутреннего фронта» . Триандафиллов тут же ухватился за это; дескать, Пилсудский скрывает, что пролетарское восстание в Польше вот-вот должно было бы разгореться. Значит и книга «не историческая» . А Пилсудский несколько раз поясняет, что под внутренним фронтом он имел в виду не восстание «трудящихся», а нечто другое: «Тухачевский хочет сравнить свое наступление на Варшаву с наступлением немцев на Париж. И там, несомненно, должен был образоваться внутренний фронт – фронт несопротивляющегося разума и мудрствования трусов и слабых… – и далее в другом месте, – …над всей Варшавой висел призрак мудрствующего бессилия и умничающей трусости. Ярким доказательством этого была высланная с мольбой о мире делегация».
Причем Триандафиллов нагло подтасовывает факты в предисловии и не страшится, что читатели сами разберутся с текстом, т. е. он сам не понимал, что прочел в этой книге. Вот вам два корифея советской военной науки!
Обидно стало Триандафиллову, что Пилсудский написал о Тухачевском в фельетонном стиле. А что Пилсудскому было делать? О Буденном – да, он написал очень уважительно, но это же Тухачевский!
Надо понять, откуда взялся фельетонный стиль. Вообще-то Пилсудский старается, где может, сказать похвальное слово Тухачевскому – кому охота считаться победителем идиота? Но, похвалив Тухачевского, скажем, за энергию, Пилсудский ниже разбирает пример, в котором Тухачевский называет «Смоленскими воротами» (польский военный термин – промежуток между Днепром и Западной Двиной в районе Смоленска) местность в 200 км к западу от реального нахождения этих «ворот».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84