как в России столетиями растят хлеб, не удобряя поля? Мудраки не могли понять, что для крестьянина в корове самое ценное не молоко и не мясо (это все сопутствующие продукты), а навоз и только навоз, поскольку без навоза у него не будет хлеба. И Россия имела свою породу крупного рогатого скота — навозную. «Система ценностей» скота была совершенно иная. Никто не кормил скотину зерном — это было глупо. В любой деревне главной ценностью была не пашня, а угодья — луга и выпасы. Именно по ним можно было определить, сколько скота способна содержать деревня. А количеством скота определялись пашни и площадь под зерновые. Считалось, что одна голова крупного скота (лошадь или корова) или десять голов мелкого (свиньи, овцы) дают минимальное количество навоза для выращивания хлеба "на одной десятине. Нет навоза — не стоит и пахать. Навоз был главной ценностью, которую давал скот, а молоко, мясо, шерсть — это уже сопутствующее.
На заре российского государства Ярославом Мудрым был написан судебник. В нем определялся штраф за уничтожение чужого скота. По сумме штрафа можно определить, какое домашнее животное для крестьян было особо ценным. (Кстати, в те времена на крестьянском подворье жили и лебеди, и журавли в качестве домашней птицы.) Оказывается, самый большой штраф налагался не за уничтожение племенного жеребца или удойной коровы, а вола, поскольку он выполнял функции лошади и давал много навоза. Молоко для крестьян не имело большого значения, главным было зерно, хлеб. А вол и пахал, и удобрял поле. И теперь уже не покажется удивительным, что такой же штраф, как за вола (вдвое превышающий штраф за лошадь), брали за уничтожение… кота: то, что вол «вырастил», кот обязан был охранять от мышей.
Коровы русской породы отличались тем, что им годился любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы затянувшейся зимой. Этим они были ценны, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь ее нужно кормить клевером, нужно кормить зерном, которого мужику и для своей семьи не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах сдохнет немедленно. А бюрократ обвинит мужика, что тот уморил царский подарок из-за лени, и накажет. Поэтому мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно всучило царский подарок какой-нибудь другой деревне.
Это не очень сложно, и действия крестьян не вызывают сомнений в целесообразности, но сколько обвинений в тупости обрушили на их головы столичные мудраки, настраивая против крестьян чиновников, не слишком вникающих в суть дела, но увлекающихся и энергичных. Таких, например, как Петр Столыпин.
Именно Столыпин бросил в лицо революционерам известные слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!». Красивые слова, но, наверное, ни один революционер не сделал столько для великих потрясений, сколько сам Столыпин. И его потянуло мудрачествовать, его потянуло реформировать сельское хозяйство. Нахватавшись сведений о фермерских хозяйствах в США, о том, как у них идут дела, Столыпин решил реорганизовать крестьянскую общину России в общество единоличников-фермеров.
Городскому жителю, причастному к какой-либо, экономической деятельности, мысль Столыпина должна казаться чрезвычайно привлекательной.
Ситуация в России была такова. Согласно данным словаря Брокгауза и Ефрона, в европейской части России площадь земли во владении средней деревни составляла 8,6 квадратных верст, жило в ней 167 душ обоего пола. При 6,6 человека на один дом в этой части России средняя деревня состояла из 25 дворов. Пашня в европейской части России занимала 26 % земельной площади, остальное — луга, леса, неудобные земли. Следовательно, на один двор в этой средней деревне приходилось около 9 десятин пашни, а всех земельных угодий 34,4 десятины (десятина примерно равна одному гектару). Площадь 8,6 квадратных верст можно представить как квадрат со стороной примерно 3 км. Но ведь чрезвычайно редко участок имел форму квадрата, а деревня находилась в центре его. Следовательно, можно допустить, что в средней российской деревне почти обязательно были поля, удаленные от усадеб на 3 км. На эти поля надо было ехать, чтобы вспахать, засеять, завезти навоз (примерно 40 тонн на десятину), вывезти снопы с поля. Все это связано с расходами, неудобствами, требует уйму рабочего времени (причем если до поля было больше 2—3 км, крестьяне переставали возить навоз: это было невыгодно, на таких полях сажали без удобрений и называли их запольными).
Другое дело, если ферма, дом и подворье находятся прямо на том поле, которое надо обработать. Ведь 9 десятин — это квадратный участок со стороной 300 метров, следовательно, от порога дома до любой крайней точки не более 300 метров — в десять раз меньше, чем в деревне. Работа крестьянина по обработке поля облегчается, может быть, в 3—5 раз!
Кроме того, столичные мудраки, как и нынешние, упорно твердили, что крестьянин на земле, находящейся в его личной собственности, будет лучше работать, будет больше эту землю беречь и лелеять. Конечно, горожанин всегда найдет, что сказать крестьянину.
Несмотря на такие очевидные преимущества, процесс перековки русских крестьян в фермеры, даже с помощью энергичного Столыпина с его льготными кредитами и прочим, шел очень туго: с 1861 года по 1914, то есть за 53 года, из общин в хутора удалось переселить едва ли 14 % крестьян. Ну как тут не утверждать городскому мудраку, что наши крестьяне чрезвычайно тупы и не понимают своей выгоды? Он, городской, понимает, а они, сельские, — нет!
Но давайте призовем на помощь фантазию и представим, что мы те самые крестьяне, которые выселились из деревни на свою личную ферму. Прежде всего прикинем, а какое расстояние будет до нашего ближайшего соседа? На один двор, мы считали, в европейской России приходилось 34,4 десятины общих земельных угодий, это площадь квадратного участка со стороной почти 600 м. То есть, до соседей в среднем 600 метров. А это значит, что до них не докричишься, а идти к ним даже по хорошей дороге быстрым шагом придется 6-8 минут, и без крайней нужды даже летом в сухую погоду к соседу никто не пойдет. А зимой, весной, осенью? А пять месяцев сугробы по пояс и три месяца непролазная грязь! Переселиться на хутор —значит добровольно обречь себя на одиночную камеру в тобой же построенной тюрьме! Архангельские мужики говорили, что Столыпин потому не смог их выселить на хутора, что бабы воспротивились: им там не с кем было бы сплетничать. Шутка-шуткой, но это такая причина, которой и одной хватит, чтобы не выселяться из деревни.
А как же американцы? У американских фермеров несравненно легче работа из-за не сопоставимого с российским климата. Несравненно лучше дороги. У них оставалось свободное время, чтобы вечером проехать верхом 3—4 километра до салуна и там посидеть с приятелями пару часиков за виски и картами.
Но у русских это не принято и не потому, что они не любят выпить, просто их рабочие дни были заполнены трудом до самого вечера. Даже на молодежных посиделках девчата и парни были заняты какой-нибудь монотонной, оставляющей свободной голову работой, а не игрой в карты.
В деревне, где дома стоят друг от друга в 20 метрах, хозяйка всегда найдет время забежать на часок к соседке и посудачить с ней, излить душу, послушать сплетни, одновременно не выпуская из поля зрения свой дом и двор, своих детей и свой скот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
На заре российского государства Ярославом Мудрым был написан судебник. В нем определялся штраф за уничтожение чужого скота. По сумме штрафа можно определить, какое домашнее животное для крестьян было особо ценным. (Кстати, в те времена на крестьянском подворье жили и лебеди, и журавли в качестве домашней птицы.) Оказывается, самый большой штраф налагался не за уничтожение племенного жеребца или удойной коровы, а вола, поскольку он выполнял функции лошади и давал много навоза. Молоко для крестьян не имело большого значения, главным было зерно, хлеб. А вол и пахал, и удобрял поле. И теперь уже не покажется удивительным, что такой же штраф, как за вола (вдвое превышающий штраф за лошадь), брали за уничтожение… кота: то, что вол «вырастил», кот обязан был охранять от мышей.
Коровы русской породы отличались тем, что им годился любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы затянувшейся зимой. Этим они были ценны, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь ее нужно кормить клевером, нужно кормить зерном, которого мужику и для своей семьи не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах сдохнет немедленно. А бюрократ обвинит мужика, что тот уморил царский подарок из-за лени, и накажет. Поэтому мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно всучило царский подарок какой-нибудь другой деревне.
Это не очень сложно, и действия крестьян не вызывают сомнений в целесообразности, но сколько обвинений в тупости обрушили на их головы столичные мудраки, настраивая против крестьян чиновников, не слишком вникающих в суть дела, но увлекающихся и энергичных. Таких, например, как Петр Столыпин.
Именно Столыпин бросил в лицо революционерам известные слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!». Красивые слова, но, наверное, ни один революционер не сделал столько для великих потрясений, сколько сам Столыпин. И его потянуло мудрачествовать, его потянуло реформировать сельское хозяйство. Нахватавшись сведений о фермерских хозяйствах в США, о том, как у них идут дела, Столыпин решил реорганизовать крестьянскую общину России в общество единоличников-фермеров.
Городскому жителю, причастному к какой-либо, экономической деятельности, мысль Столыпина должна казаться чрезвычайно привлекательной.
Ситуация в России была такова. Согласно данным словаря Брокгауза и Ефрона, в европейской части России площадь земли во владении средней деревни составляла 8,6 квадратных верст, жило в ней 167 душ обоего пола. При 6,6 человека на один дом в этой части России средняя деревня состояла из 25 дворов. Пашня в европейской части России занимала 26 % земельной площади, остальное — луга, леса, неудобные земли. Следовательно, на один двор в этой средней деревне приходилось около 9 десятин пашни, а всех земельных угодий 34,4 десятины (десятина примерно равна одному гектару). Площадь 8,6 квадратных верст можно представить как квадрат со стороной примерно 3 км. Но ведь чрезвычайно редко участок имел форму квадрата, а деревня находилась в центре его. Следовательно, можно допустить, что в средней российской деревне почти обязательно были поля, удаленные от усадеб на 3 км. На эти поля надо было ехать, чтобы вспахать, засеять, завезти навоз (примерно 40 тонн на десятину), вывезти снопы с поля. Все это связано с расходами, неудобствами, требует уйму рабочего времени (причем если до поля было больше 2—3 км, крестьяне переставали возить навоз: это было невыгодно, на таких полях сажали без удобрений и называли их запольными).
Другое дело, если ферма, дом и подворье находятся прямо на том поле, которое надо обработать. Ведь 9 десятин — это квадратный участок со стороной 300 метров, следовательно, от порога дома до любой крайней точки не более 300 метров — в десять раз меньше, чем в деревне. Работа крестьянина по обработке поля облегчается, может быть, в 3—5 раз!
Кроме того, столичные мудраки, как и нынешние, упорно твердили, что крестьянин на земле, находящейся в его личной собственности, будет лучше работать, будет больше эту землю беречь и лелеять. Конечно, горожанин всегда найдет, что сказать крестьянину.
Несмотря на такие очевидные преимущества, процесс перековки русских крестьян в фермеры, даже с помощью энергичного Столыпина с его льготными кредитами и прочим, шел очень туго: с 1861 года по 1914, то есть за 53 года, из общин в хутора удалось переселить едва ли 14 % крестьян. Ну как тут не утверждать городскому мудраку, что наши крестьяне чрезвычайно тупы и не понимают своей выгоды? Он, городской, понимает, а они, сельские, — нет!
Но давайте призовем на помощь фантазию и представим, что мы те самые крестьяне, которые выселились из деревни на свою личную ферму. Прежде всего прикинем, а какое расстояние будет до нашего ближайшего соседа? На один двор, мы считали, в европейской России приходилось 34,4 десятины общих земельных угодий, это площадь квадратного участка со стороной почти 600 м. То есть, до соседей в среднем 600 метров. А это значит, что до них не докричишься, а идти к ним даже по хорошей дороге быстрым шагом придется 6-8 минут, и без крайней нужды даже летом в сухую погоду к соседу никто не пойдет. А зимой, весной, осенью? А пять месяцев сугробы по пояс и три месяца непролазная грязь! Переселиться на хутор —значит добровольно обречь себя на одиночную камеру в тобой же построенной тюрьме! Архангельские мужики говорили, что Столыпин потому не смог их выселить на хутора, что бабы воспротивились: им там не с кем было бы сплетничать. Шутка-шуткой, но это такая причина, которой и одной хватит, чтобы не выселяться из деревни.
А как же американцы? У американских фермеров несравненно легче работа из-за не сопоставимого с российским климата. Несравненно лучше дороги. У них оставалось свободное время, чтобы вечером проехать верхом 3—4 километра до салуна и там посидеть с приятелями пару часиков за виски и картами.
Но у русских это не принято и не потому, что они не любят выпить, просто их рабочие дни были заполнены трудом до самого вечера. Даже на молодежных посиделках девчата и парни были заняты какой-нибудь монотонной, оставляющей свободной голову работой, а не игрой в карты.
В деревне, где дома стоят друг от друга в 20 метрах, хозяйка всегда найдет время забежать на часок к соседке и посудачить с ней, излить душу, послушать сплетни, одновременно не выпуская из поля зрения свой дом и двор, своих детей и свой скот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127