„Ну, старик, еле дождался. Давай сразу принимай зеркала и всю остальную музыку. Надоело – вот так!“ „Как Антарктида?“ – спрашиваю. „Увидишь“. Увидел…»
Таков путь в Антарктиду у человека-романтика. О Валентине я рассказал не потому, что он лучше других. Просто хорошо встречаться с людьми, которые остаются верными мечте своей юности.
Кают-компания четыре раза собирает нас вместе: завтрак, обед, ужин, кино. Приходим мокрые от пота и снега. Вешаем на крюки кожаные доспехи – и за столы. Шесть человек за столом. Рождается что-то вроде застольной дружбы.
Вот первый застольный товарищ Вася Кутузов. Он повар. И, как все повара, за стол почти не садится:
– Ну как, ребята?..
Это значит – Вася знает сегодня цену котлетам и пришел пожинать лавры. Но ребята настроены пошутить:
– Вась, а ну покажи подошву!
Доверчивый Вася поднимает сапог.
– Ну, так и знал: подошву сготовил. Разве это котлеты!
Большей обиды нельзя придумать. Вася со стуком бросает ложку и уходит на кухню. Сейчас на кухне будет громкий, на всю столовую, разговор о том, какие хорошие ребята были на дизель-электроходе «Обь». Что ни сготовишь – все хорошо. Васю Кутузова уговорили остаться в Антарктиде, когда он пришел на «Оби» в качестве главного кока. Вася отпустил шикарную бороду и, когда снимает халат, очень похож на попа из небогатого деревенского прихода. Его искренне любят и шутят потому только, что надо ж над кем-то и пошутить.
У повара ко мне особое отношение. Обязательно сядет рядом, поставит компот.
– Пишешь?
– Пишу, Вася.
– Да-а… Я вот тоже пару мемуарчиков жене написал…
Вася приготовил два письма для жены. Но хочется ему как-нибудь по-особенному назвать описание антарктической жизни. Тут и подвернулось словцо – «мемуары».
– Ты мне скажи, тезка, как это сделать, чтоб принимали в газету заметки? Чтоб написал – и сразу приняли?..
Вася признается: уже три раза, возвращаясь из плавания, робко ходил в газету.
– Понимаешь, прочтут – и: «Нет, не подходит. Ты, – говорят, – просто пиши, не по-газетному…»
Вася чувствует: в нашем газетном деле есть какая-то тайна. Каждый день он ставит на стол компот и простодушно начинает выведывать эту очень нужную ему тайну.
Александр Яковлевич Марченко. На куртке у него дырочка. Носил в Москве Звезду Героя. Тут снял. Считает, неловко ходить со Звездой в Антарктиде. Он начальник отряда у летчиков. По-моему, тяготится своей должностью. Мягкий, немного застенчивый человек. Такие предпочитают оставаться всегда рядовыми.
Три дня назад мы летели с ним в глубь Антарктиды. Он передал штурвал второму пилоту. Сел у окошка, задумчиво глядит на поземку под крыльями. «Шесть часов. И до Берлина вот так же было: шесть туда, шесть обратно…»
– Александр Яковлевич, а какой день был самым трудным в жизни у вас?
Долго добросовестно вспоминает:
– Двадцать шестое августа сорок третьего года. Бомбил родной город Енакиево. Немецкие танки скопились. Вижу свою улицу. На ней как раз больше всего. Вижу свой дом. Вижу, в саду на веревке белье сушится. В доме, знаю, мать, сестренка, больной отец. Захожу в пике – в глазах темно. Рядом заходят товарищи с бомбами… Три дня как пьяный ходил. Город освободили. Командир эскадрильи сразу сказал: «Езжай!» Подхожу к дому – ни окон, ни дверей. Горелые танки стоят. Вижу, идет из сада поседевшая женщина… Пошел навстречу: мать!.. Живы остались все трое – в окопе в саду отсиделись.
– А тут, в Антарктиде, были трудные дни?
– Конечно, были… – глядит в окошко. Под крыльями – поземка. – Были. У кого их тут не было…
Третий за нашим столом – Ильяс Белялович Абушаев «Ильяс Белялович, вы, наверно, опять приедете в Антарктиду?» – «Может, приеду, может, нет. Мне все равно где работать – что в Мирном, что в Монино».
В Монино, под Москвой, у Ильяса семья. Он работал бульдозеристом. Позвали в Антарктиду работать. Поехал. И ездит уже четвертый раз.
Ильяс может сутки не вылезать из бульдозера. Такое случается в Антарктиде. Ждут самолета, а полосы нет. Вот Ильяс и утюжит.
«Как работает! Вы должны поглядеть, как работает! Скажи: вершок снега снять надо – вершок и снимет. Скажи: надо побриться – побреет бульдозером». Бульдозерист Николай Романов говорит об Ильясе, как говорят в театре об уважаемом и очень талантливом артисте.
Я чувствую: в деле бульдозеристов тоже есть какая-то тайна, и, когда, пообедав, Ильяс надевает здоровенные рукавицы, прошусь к нему на бульдозер.
Любая машина имеет отдых. Бульдозер в Антарктиде отдыха не имеет. Постоянная война со снегом. То чистить полосу, то самолет замело, то надо откапывать склад, то трактор вдруг под снегом исчез – и все забыли, где он стоял. Выручает Ильяс. Он все помнит. Начинает ворочать снег, и трактор появляется на свет божий – ни царапинки.
Ильяс небольшого роста. Когда надо передвинуть тяжелые рычаги, Ильяс поднимается на ноги. А поскольку рычаги надо двигать все время, он почти не садится в кабине. Любое дело в Антарктиде тяжелее в три раза. Я не мог понять, почему этот человек не валится от усталости, отстояв в кабине десять часов. Сидит в столовой веселый. Только к бачку со щами подходит непременно два раза. А после ужина вдруг снова видишь его на тракторе. «Ильяс, почему не в кино.» – «Ребята попросили маленько очистить. Крыша в доме трещит…»
Николай Пройдаков… Для всех «мирян», живущих под снегом, я придумал и записал в книжку шутливое прозвище: Подснежники». Применительно к Николаю это прозвище сразу вызывает улыбку. Большой, угловатый. Нижнюю губу ему солнце так разукрасило, словно побывал в переделке.
Вчера Николая в партию принимали. Красный стол. Нет обычных для кают-компании шуток. Николай стоит, мнет шапку:
– Ну, расскажи о себе…
– Значит, так… Родился в Сибири. В школу, считай, не ходил. Награды имею такие: орден Славы и медаль. Работаю в транспортном отряде плюс дали нагрузочку – ухаживаю за известными вам животными.
«Известные нам животные» – шесть здоровенных свиней. Они живут на отходах столовой. За ними надо было ухаживать. А кто возьмется за это тут, в Антарктиде? Поручили хозяйство вести Николаю. Он немного стеснялся неожиданной в Антарктиде должности свинаря. Но дело есть дело. Шесть поросят, купленных на рынке в Кейптауне, на хороших харчах превратились в шесть дородных хавроний. Одна из них неделю назад умерла насильственной смертью. В обед мы пришли к единодушному заключению: мороженое мясо – это почти что сено. А вот свинина… «Коля, никакого сравнения!» – И показываем большой палец.
Механик-свинарь именинником ходит.
В первый день пребывания в Антарктиде я снимал пингвинов на острове Хасуэлла. Опасаясь, видимо, что я наступлю на гнездо, один пингвин больно ущипнул меня сзади. От неожиданности я уронил на камни фотографический аппарат.
– Чепуха, сходи к Сироткину, – сказали летчики.
– А он кто?
– По должности – водопроводчик…
Я с некоторой опаской прошел мимо большой наковальни, мимо лыжи от самолета, перешагнул груду железа и оказался в комнате-мастерской.
Седой человек лет сорока поднял над глазом монокль. Потрогал кнопки на моем аппарате.
– Хорошо. Вечерком заходите.
Так я познакомился с Андреем Сергеевичем Сироткиным. Аппарат заработал исправно. Но я еще много раз заходил в мастерскую, чтобы поглядеть на работу водопроводного мастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Таков путь в Антарктиду у человека-романтика. О Валентине я рассказал не потому, что он лучше других. Просто хорошо встречаться с людьми, которые остаются верными мечте своей юности.
Кают-компания четыре раза собирает нас вместе: завтрак, обед, ужин, кино. Приходим мокрые от пота и снега. Вешаем на крюки кожаные доспехи – и за столы. Шесть человек за столом. Рождается что-то вроде застольной дружбы.
Вот первый застольный товарищ Вася Кутузов. Он повар. И, как все повара, за стол почти не садится:
– Ну как, ребята?..
Это значит – Вася знает сегодня цену котлетам и пришел пожинать лавры. Но ребята настроены пошутить:
– Вась, а ну покажи подошву!
Доверчивый Вася поднимает сапог.
– Ну, так и знал: подошву сготовил. Разве это котлеты!
Большей обиды нельзя придумать. Вася со стуком бросает ложку и уходит на кухню. Сейчас на кухне будет громкий, на всю столовую, разговор о том, какие хорошие ребята были на дизель-электроходе «Обь». Что ни сготовишь – все хорошо. Васю Кутузова уговорили остаться в Антарктиде, когда он пришел на «Оби» в качестве главного кока. Вася отпустил шикарную бороду и, когда снимает халат, очень похож на попа из небогатого деревенского прихода. Его искренне любят и шутят потому только, что надо ж над кем-то и пошутить.
У повара ко мне особое отношение. Обязательно сядет рядом, поставит компот.
– Пишешь?
– Пишу, Вася.
– Да-а… Я вот тоже пару мемуарчиков жене написал…
Вася приготовил два письма для жены. Но хочется ему как-нибудь по-особенному назвать описание антарктической жизни. Тут и подвернулось словцо – «мемуары».
– Ты мне скажи, тезка, как это сделать, чтоб принимали в газету заметки? Чтоб написал – и сразу приняли?..
Вася признается: уже три раза, возвращаясь из плавания, робко ходил в газету.
– Понимаешь, прочтут – и: «Нет, не подходит. Ты, – говорят, – просто пиши, не по-газетному…»
Вася чувствует: в нашем газетном деле есть какая-то тайна. Каждый день он ставит на стол компот и простодушно начинает выведывать эту очень нужную ему тайну.
Александр Яковлевич Марченко. На куртке у него дырочка. Носил в Москве Звезду Героя. Тут снял. Считает, неловко ходить со Звездой в Антарктиде. Он начальник отряда у летчиков. По-моему, тяготится своей должностью. Мягкий, немного застенчивый человек. Такие предпочитают оставаться всегда рядовыми.
Три дня назад мы летели с ним в глубь Антарктиды. Он передал штурвал второму пилоту. Сел у окошка, задумчиво глядит на поземку под крыльями. «Шесть часов. И до Берлина вот так же было: шесть туда, шесть обратно…»
– Александр Яковлевич, а какой день был самым трудным в жизни у вас?
Долго добросовестно вспоминает:
– Двадцать шестое августа сорок третьего года. Бомбил родной город Енакиево. Немецкие танки скопились. Вижу свою улицу. На ней как раз больше всего. Вижу свой дом. Вижу, в саду на веревке белье сушится. В доме, знаю, мать, сестренка, больной отец. Захожу в пике – в глазах темно. Рядом заходят товарищи с бомбами… Три дня как пьяный ходил. Город освободили. Командир эскадрильи сразу сказал: «Езжай!» Подхожу к дому – ни окон, ни дверей. Горелые танки стоят. Вижу, идет из сада поседевшая женщина… Пошел навстречу: мать!.. Живы остались все трое – в окопе в саду отсиделись.
– А тут, в Антарктиде, были трудные дни?
– Конечно, были… – глядит в окошко. Под крыльями – поземка. – Были. У кого их тут не было…
Третий за нашим столом – Ильяс Белялович Абушаев «Ильяс Белялович, вы, наверно, опять приедете в Антарктиду?» – «Может, приеду, может, нет. Мне все равно где работать – что в Мирном, что в Монино».
В Монино, под Москвой, у Ильяса семья. Он работал бульдозеристом. Позвали в Антарктиду работать. Поехал. И ездит уже четвертый раз.
Ильяс может сутки не вылезать из бульдозера. Такое случается в Антарктиде. Ждут самолета, а полосы нет. Вот Ильяс и утюжит.
«Как работает! Вы должны поглядеть, как работает! Скажи: вершок снега снять надо – вершок и снимет. Скажи: надо побриться – побреет бульдозером». Бульдозерист Николай Романов говорит об Ильясе, как говорят в театре об уважаемом и очень талантливом артисте.
Я чувствую: в деле бульдозеристов тоже есть какая-то тайна, и, когда, пообедав, Ильяс надевает здоровенные рукавицы, прошусь к нему на бульдозер.
Любая машина имеет отдых. Бульдозер в Антарктиде отдыха не имеет. Постоянная война со снегом. То чистить полосу, то самолет замело, то надо откапывать склад, то трактор вдруг под снегом исчез – и все забыли, где он стоял. Выручает Ильяс. Он все помнит. Начинает ворочать снег, и трактор появляется на свет божий – ни царапинки.
Ильяс небольшого роста. Когда надо передвинуть тяжелые рычаги, Ильяс поднимается на ноги. А поскольку рычаги надо двигать все время, он почти не садится в кабине. Любое дело в Антарктиде тяжелее в три раза. Я не мог понять, почему этот человек не валится от усталости, отстояв в кабине десять часов. Сидит в столовой веселый. Только к бачку со щами подходит непременно два раза. А после ужина вдруг снова видишь его на тракторе. «Ильяс, почему не в кино.» – «Ребята попросили маленько очистить. Крыша в доме трещит…»
Николай Пройдаков… Для всех «мирян», живущих под снегом, я придумал и записал в книжку шутливое прозвище: Подснежники». Применительно к Николаю это прозвище сразу вызывает улыбку. Большой, угловатый. Нижнюю губу ему солнце так разукрасило, словно побывал в переделке.
Вчера Николая в партию принимали. Красный стол. Нет обычных для кают-компании шуток. Николай стоит, мнет шапку:
– Ну, расскажи о себе…
– Значит, так… Родился в Сибири. В школу, считай, не ходил. Награды имею такие: орден Славы и медаль. Работаю в транспортном отряде плюс дали нагрузочку – ухаживаю за известными вам животными.
«Известные нам животные» – шесть здоровенных свиней. Они живут на отходах столовой. За ними надо было ухаживать. А кто возьмется за это тут, в Антарктиде? Поручили хозяйство вести Николаю. Он немного стеснялся неожиданной в Антарктиде должности свинаря. Но дело есть дело. Шесть поросят, купленных на рынке в Кейптауне, на хороших харчах превратились в шесть дородных хавроний. Одна из них неделю назад умерла насильственной смертью. В обед мы пришли к единодушному заключению: мороженое мясо – это почти что сено. А вот свинина… «Коля, никакого сравнения!» – И показываем большой палец.
Механик-свинарь именинником ходит.
В первый день пребывания в Антарктиде я снимал пингвинов на острове Хасуэлла. Опасаясь, видимо, что я наступлю на гнездо, один пингвин больно ущипнул меня сзади. От неожиданности я уронил на камни фотографический аппарат.
– Чепуха, сходи к Сироткину, – сказали летчики.
– А он кто?
– По должности – водопроводчик…
Я с некоторой опаской прошел мимо большой наковальни, мимо лыжи от самолета, перешагнул груду железа и оказался в комнате-мастерской.
Седой человек лет сорока поднял над глазом монокль. Потрогал кнопки на моем аппарате.
– Хорошо. Вечерком заходите.
Так я познакомился с Андреем Сергеевичем Сироткиным. Аппарат заработал исправно. Но я еще много раз заходил в мастерскую, чтобы поглядеть на работу водопроводного мастера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31