Лучи уходят к
звездам, будто держатся за них.
Кто- то кличет, зовет, увидев меня. Я подлетел. Седые
старцы. Или колдуны, или волхвы. Мерцают ореолы. С ними мудрая
птица Гамаюн. Слышу ее тихую песенку.
"Маленький мальчик тихонько поет,
Сказка о девочке спать не дает.
Мальчик свечу осторожно зажег-
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечку поставил гореть у окна,
Чтобы ее могла видеть она.
Смотрит в окно. Там, где бездна ночи,
Только звезда, словно отблеск свечи.
Шепчет Вселенная детский стишок:
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечка сгорела и мальчика нет.
Но все летит в бесконечности свет...."
В очаровании чуда застыло виденье.
- Что Это, ответьте?
- Пусть звезды ответят.
- В вас нет простодушья.
- Едва ли, едва ли...
- Вы ангелы скорби в лучах обаянья?
- При лунном сияньи всех аура метит.
- Но в таинстве вашем таится томленье. В тумане лукавства
взор бредит словами.
- Есть в нем заклинанье послушать молчанье, понять
откровенье душою. Что будет - случится, судьба выбирает. И мы
приглашаем в таинственных кущах к Явленью.
- Чего же, волхвы?
- Философского Камня.
Старцы бережно подняли изумрудный огонек и протянули его
мне.
Я приближаюсь ближе, ближе, еще ближе, руки вперед, и ...
О, Боже милосердный! Что я вижу!
Сквозь образы волхвов, как из миража навстречу мне выходит
человек и камень подает своей рукой.
Я приближаюсь лицом к его лицу...Этого не может быть! Он -
это я, но чуть постарше! Мы долго смотрим друг на друга. Я
оторопело, он с бесконечной грустью.
- Как мне назвать тебя?
- Нет нам, брат, с тобою имени. Потом поймешь. И вновь,
как я, пройдешь сквозь время к себе навстречу.
И бережно положил мне на ладонь то, что было названо.
- Возьми. В нем Тайна. Она откроется жертвенному агнцу
божию. Ты должен сделать так, чтобы Слово стало Плотию. Таков
наказ Отца.
Сказав так, он слился со мной, как тень сливается с
предметом. Небольшой жаркий камешек с многочисленными гранями
тут же вобрал в себя весь свой свет, втянул лучи, оборвав их у
звезд, остыл, стал абсолютно черным и отяжелел.
Все погрузилось в тьму и исчезло. Тишина, как
совершенство.
БЛАЖЬ И БЛАЖЕННЫЙ
Утром я проснулся в разбросанной постели. Было ясное
осознание какой-то необъяснимой ответственности. Такое бывало,
когда я прежде выпивал. Но с этим я давно распрощался, не найдя
в том успокоения. Рука была сжата в кулак. Расправив ладонь, с
удивлением обнаружил на ней небольшой, но навесистый черный
камешек. Оторопь взяла. Я вспомнил сон. "Что будет - случится."
Философский камень! Нереальность перешла в реальность!
Поразительное чудо! "Так, так, - думал я. - Найти агнца божия!
Это кого ж?"
В этот летний день солнце стало томить уже с раннего утра.
Я подмел дорожки, собрал бытовые отходы под стенами пятиэтажки,
стекла от разбитых бутылок, которые каждый вечер выбрасывались
из ее окон, подобрал всякую разбросанную дрянь и все отнес в
большой мусорный ящик. Выбитую, как обычно, фанеру в дверях
забил снова. Поправил сломанный штакетник у подъезда. И стал
толкать машины, перегородившие проходы и тротуары, чтобы они
своим отвратительным визгом позвали хозяев. До реформ они этих
машин не имели, но служили материально ответственными за
народную собственность. Народная собственность околела, а
благосостояние стражей ее тут же возросло.
Осталось дождаться мусоровоза, чтобы потом, когда он
опрокинет содержимое ящика в свою клоаку, навести вокруг него
порядок.
Во дворе под тенистым деревом у развесистых кустов уютно
разместились зашарпанный, но полированный местами столик,
скамейка, тарные ящики. Это наш дворовый клуб. Там уже сидят.
Запрокинув голову, отслеживает игру света и теней на
блуждающих листьях тополя спившийся после разгона института и
теперь безработный бомж кандидат технических наук Животовский.
Бомжом он стал, когда, не выдержав яростных рекомендаций радио
и телевиденья, заложил квартирку под проценты какой- то фирме,
уехавшей вскоре на Багамы с чужими деньгами, оставив, конечно,
большую часть государству, подтрунивающим теперь над ним за его
легковерность. Так сработала идея гения российской экономики:
чтобы дать народу - надо отнять у него.
Рядом в заштопанном кителе и цветных штанах сосредоточенно
нервничает отставной полковник Сковородников. Он ждет, когда
зеленый военный фургон привезет канистру ворованного
технического спирта и противогазы. Вместе с соседом Альбертом,
студентом юридического факультета, ему предстоит приготовить
высококачественную продукцию фирмы "Кристалл". Наклейки и
пробки привозит студент из института, а воронка и ванная у него
есть. Противогазы готовятся к войне.
Пара ведет интеллигентную беседу. Я присел послушать.
- Полковник, - говорит Животовский, - какую ценность имеет
человеческая жизнь?
- Жизнь ценности не имеет. От нее одни убытки и хлопоты.
Его расти, корми, обучай, а потом он смотрит на тебя, как бы из
тебя же что-нибуть выжать в свою пользу. Последнее отнимет и
рожу набъет. Ценность будет тогда, когда с него больше
возьмешь, чем дашь. А пока от людей одни убытки. Нанять убить -
тысяча долларов. Вот и вся ценность.
- Это Ваше кредо?
- Вот вы, гнилые моралисты, твердите о жалости, о
человечности, так какая прибыль с нее? Стране нужен
экономический прорыв! Как достичь? Нужно, во-первых побольше
свободного пространства и сил для рывка. Слишком много людей на
нашу бедность. Когда еды маловато, то и животные душат свой
приплод. Нужны расстрелы и война. Пусть люди постреляют. Оружие
разрешить. И конечно придушить пенсионеров, которые не могут
ничего. Во-вторых, побольше жесткости. Бить любыми приемами.
Власть не разрешит, сами будем это делать. Станем только
крепче. И основное, - разрешить свободно воровать. Чтоб довести
воровство до предела. Тогда все расставится по своим прочным
местам. Вот и начнется прорыв. Не будем так делать - коммунисты
снова придут к власти, чтоб давить свободные порывы народа. Вот
этого мы не допустим. В этом, так сказать, залог необратимости
наших демократических завоеваний. Так что это не кредо. Это
путь выживания. Все демократические страны его прошли, но не
так сжато.
- А Вы, конечно, за демократов?
- Не. За демократию только дураки. Да и откуда в России
взяться демократии? В России бары да холуи. Если не будет
барства и холуйства, тогда и жить незачем. Нет. Я за рыночные
отношения. Но с холуйством.
- Это как?
- А так. Ты смотри, что от меня оторвать, я от тебя.
Хочешь жить? Набирайся сил и ума, чтобы смог побольше да
похитрее отнять. А если у меня ничего нет, дай мне возможность
это произвести. Иль заработать. Так все и вытянемся.
- А как с холуйством это совместить? - кривится и не
понимает Животовский.
- Каждый должен иметь право выбиться в начальники. Чтобы
запрещать чего-нибудь для общего блага. Да присматривать,
получая чего надо. Да разрешать за деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
звездам, будто держатся за них.
Кто- то кличет, зовет, увидев меня. Я подлетел. Седые
старцы. Или колдуны, или волхвы. Мерцают ореолы. С ними мудрая
птица Гамаюн. Слышу ее тихую песенку.
"Маленький мальчик тихонько поет,
Сказка о девочке спать не дает.
Мальчик свечу осторожно зажег-
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечку поставил гореть у окна,
Чтобы ее могла видеть она.
Смотрит в окно. Там, где бездна ночи,
Только звезда, словно отблеск свечи.
Шепчет Вселенная детский стишок:
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечка сгорела и мальчика нет.
Но все летит в бесконечности свет...."
В очаровании чуда застыло виденье.
- Что Это, ответьте?
- Пусть звезды ответят.
- В вас нет простодушья.
- Едва ли, едва ли...
- Вы ангелы скорби в лучах обаянья?
- При лунном сияньи всех аура метит.
- Но в таинстве вашем таится томленье. В тумане лукавства
взор бредит словами.
- Есть в нем заклинанье послушать молчанье, понять
откровенье душою. Что будет - случится, судьба выбирает. И мы
приглашаем в таинственных кущах к Явленью.
- Чего же, волхвы?
- Философского Камня.
Старцы бережно подняли изумрудный огонек и протянули его
мне.
Я приближаюсь ближе, ближе, еще ближе, руки вперед, и ...
О, Боже милосердный! Что я вижу!
Сквозь образы волхвов, как из миража навстречу мне выходит
человек и камень подает своей рукой.
Я приближаюсь лицом к его лицу...Этого не может быть! Он -
это я, но чуть постарше! Мы долго смотрим друг на друга. Я
оторопело, он с бесконечной грустью.
- Как мне назвать тебя?
- Нет нам, брат, с тобою имени. Потом поймешь. И вновь,
как я, пройдешь сквозь время к себе навстречу.
И бережно положил мне на ладонь то, что было названо.
- Возьми. В нем Тайна. Она откроется жертвенному агнцу
божию. Ты должен сделать так, чтобы Слово стало Плотию. Таков
наказ Отца.
Сказав так, он слился со мной, как тень сливается с
предметом. Небольшой жаркий камешек с многочисленными гранями
тут же вобрал в себя весь свой свет, втянул лучи, оборвав их у
звезд, остыл, стал абсолютно черным и отяжелел.
Все погрузилось в тьму и исчезло. Тишина, как
совершенство.
БЛАЖЬ И БЛАЖЕННЫЙ
Утром я проснулся в разбросанной постели. Было ясное
осознание какой-то необъяснимой ответственности. Такое бывало,
когда я прежде выпивал. Но с этим я давно распрощался, не найдя
в том успокоения. Рука была сжата в кулак. Расправив ладонь, с
удивлением обнаружил на ней небольшой, но навесистый черный
камешек. Оторопь взяла. Я вспомнил сон. "Что будет - случится."
Философский камень! Нереальность перешла в реальность!
Поразительное чудо! "Так, так, - думал я. - Найти агнца божия!
Это кого ж?"
В этот летний день солнце стало томить уже с раннего утра.
Я подмел дорожки, собрал бытовые отходы под стенами пятиэтажки,
стекла от разбитых бутылок, которые каждый вечер выбрасывались
из ее окон, подобрал всякую разбросанную дрянь и все отнес в
большой мусорный ящик. Выбитую, как обычно, фанеру в дверях
забил снова. Поправил сломанный штакетник у подъезда. И стал
толкать машины, перегородившие проходы и тротуары, чтобы они
своим отвратительным визгом позвали хозяев. До реформ они этих
машин не имели, но служили материально ответственными за
народную собственность. Народная собственность околела, а
благосостояние стражей ее тут же возросло.
Осталось дождаться мусоровоза, чтобы потом, когда он
опрокинет содержимое ящика в свою клоаку, навести вокруг него
порядок.
Во дворе под тенистым деревом у развесистых кустов уютно
разместились зашарпанный, но полированный местами столик,
скамейка, тарные ящики. Это наш дворовый клуб. Там уже сидят.
Запрокинув голову, отслеживает игру света и теней на
блуждающих листьях тополя спившийся после разгона института и
теперь безработный бомж кандидат технических наук Животовский.
Бомжом он стал, когда, не выдержав яростных рекомендаций радио
и телевиденья, заложил квартирку под проценты какой- то фирме,
уехавшей вскоре на Багамы с чужими деньгами, оставив, конечно,
большую часть государству, подтрунивающим теперь над ним за его
легковерность. Так сработала идея гения российской экономики:
чтобы дать народу - надо отнять у него.
Рядом в заштопанном кителе и цветных штанах сосредоточенно
нервничает отставной полковник Сковородников. Он ждет, когда
зеленый военный фургон привезет канистру ворованного
технического спирта и противогазы. Вместе с соседом Альбертом,
студентом юридического факультета, ему предстоит приготовить
высококачественную продукцию фирмы "Кристалл". Наклейки и
пробки привозит студент из института, а воронка и ванная у него
есть. Противогазы готовятся к войне.
Пара ведет интеллигентную беседу. Я присел послушать.
- Полковник, - говорит Животовский, - какую ценность имеет
человеческая жизнь?
- Жизнь ценности не имеет. От нее одни убытки и хлопоты.
Его расти, корми, обучай, а потом он смотрит на тебя, как бы из
тебя же что-нибуть выжать в свою пользу. Последнее отнимет и
рожу набъет. Ценность будет тогда, когда с него больше
возьмешь, чем дашь. А пока от людей одни убытки. Нанять убить -
тысяча долларов. Вот и вся ценность.
- Это Ваше кредо?
- Вот вы, гнилые моралисты, твердите о жалости, о
человечности, так какая прибыль с нее? Стране нужен
экономический прорыв! Как достичь? Нужно, во-первых побольше
свободного пространства и сил для рывка. Слишком много людей на
нашу бедность. Когда еды маловато, то и животные душат свой
приплод. Нужны расстрелы и война. Пусть люди постреляют. Оружие
разрешить. И конечно придушить пенсионеров, которые не могут
ничего. Во-вторых, побольше жесткости. Бить любыми приемами.
Власть не разрешит, сами будем это делать. Станем только
крепче. И основное, - разрешить свободно воровать. Чтоб довести
воровство до предела. Тогда все расставится по своим прочным
местам. Вот и начнется прорыв. Не будем так делать - коммунисты
снова придут к власти, чтоб давить свободные порывы народа. Вот
этого мы не допустим. В этом, так сказать, залог необратимости
наших демократических завоеваний. Так что это не кредо. Это
путь выживания. Все демократические страны его прошли, но не
так сжато.
- А Вы, конечно, за демократов?
- Не. За демократию только дураки. Да и откуда в России
взяться демократии? В России бары да холуи. Если не будет
барства и холуйства, тогда и жить незачем. Нет. Я за рыночные
отношения. Но с холуйством.
- Это как?
- А так. Ты смотри, что от меня оторвать, я от тебя.
Хочешь жить? Набирайся сил и ума, чтобы смог побольше да
похитрее отнять. А если у меня ничего нет, дай мне возможность
это произвести. Иль заработать. Так все и вытянемся.
- А как с холуйством это совместить? - кривится и не
понимает Животовский.
- Каждый должен иметь право выбиться в начальники. Чтобы
запрещать чего-нибудь для общего блага. Да присматривать,
получая чего надо. Да разрешать за деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42