Под царством же я понимаю систематическую связь между различными разумными
существами через общие им законы. А так как законы определяют цели согласно
своей общезначимости, то, если отвлечься от индивидуальных различий между
разумными существами, равно как и от всего содержания их частных целей,
можно мыслить целое всех целей (и разумных существ как целей самих по себе,
и собственных целей, которые каждое из них может ставить самому себе) в
систематической связи, т. е. царство целей, которое возможно согласно
вышеуказанным принципам.
В самом деле, все разумные существа подчинены закону, по которому каждое из
них должно обращаться с самим собой и со всеми другими не только как со
средством, но также как с целью самой по себе. Но отсюда и возникает
систематическая связь разумных существ через общие им объективные законы,
т. е. царство, которое, благодаря тому что эти законы имеют ввиду как раз
отношение этих существ друг к другу как целей и средств, может быть названо
царством целей (которое, конечно, есть лишь идеал). Но разумное существо
принадлежит к царству целей как член, если оно хотя и устанавливает в этом
} царстве всеобщие законы, но и само подчинено этим законам. Оно
принадлежит к нему как глава, если как законодательствующее оно не
подчинено воле другого. Разумное существо всегда должно рассматривать себя
как законодательствующее в возможном благодаря свободе воли царстве целей,
чем бы оно ни было - членом или главой. Однако место главы оно может
удержать за собой не просто благодаря максиме своей воли, а только в том
случае, если оно совершенно независимое существо без потребностей и без
ограничения своей способности, адекватной воле.
Моральность состоит, таким образом, в отношении всякого поступка к
законодательству, благодаря чему только и возможно царство целей. Но
необходимо, чтобы это законодательство всегда было налицо в самом разумном
существе и могло возникать из его воли, принцип которой, следовательно,
таков: совершать каждый поступок не иначе как по такой максиме, которая
могла бы служить всеобщим законом, и, следовательно, только так, чтобы воля
благодаря своей максиме могла рассматривать самое себя также как
устанавливающую всеобщие законы. Если же максимы уже не по своей природе
необходимо согласны с этим объективным принципом разумных существ как
устанавливающих всеобщие законы, то необходимость действования по этому
принципу называется практическим принуждением, т. е. долгом. Долг
принадлежит не главе в царстве целей, а каждому члену, и притом всем в
одинаковой мере.
Практическая необходимость поступать согласно этому принципу, т. е. долг,
покоится вовсе не на чувствах, побуждениях и склонностях, а только на
отношении разумных существ друг к другу, когда воля разумного существа
должна рассматриваться также как законодательствующая, так как иначе
разумное существо не могло бы мыслить долг в качестве цели самой по себе.
Таким образом, разум относит каждую максиму воли как устанавливающей
всеобщее законодательство ко всякой другой воле и также ко всякому поступку
по отношению к самому себе, и притом не в силу какой-нибудь другой
практической побудительной причины и не ради будущей выгоды, а исходя из
идеи достоинства разумного существа, повинующегося только тому закону,
какой оно в то же время само себе дает.
В царстве целей все имеет или цену, или достоинство. То, что имеет цену,
может быть заменено также в чем-то другим как эквивалентом; чтоб выше
всякой цены, стало быть не допускает никакого эквивалента, то обладает
достоинством.
То, что имеет отношение к общим человеческим склонностям и потребностям,
имеет рыночную цену; то, что и без наличия потребности соответствует
определенному вкусу, т. е. удовольствию от одной лишь бесцельной игры наших
душевных сил, имеет определяемую аффектом цену (Affectionspreis); а то, что
составляет условие, при котором только и возможно, чтобы нечто было целью
самой по себе, имеет не только относительную ценность, т. е. цену, но и
внутреннюю ценность, т. е. достоинство.
Моральность же есть условие, при котором только и возможно, чтобы разумное
существо было целью самой по себе, так как только благодаря ей можно быть
законодательствующим членом в царстве целей. Таким образом, только
нравственность и человечество, поскольку оно к ней способно, обладают
достоинством. Умение (Geschicklichkeit) и прилежание в труде имеют рыночную
цену; остроумие, живое воображение и веселость - определяемую аффектом
цену; верность же обещанию, благоволение из принципов (не из инстинкта)
имеют внутреннюю ценность. Природа, так же как умение (Kunst), не содержит
ничего, что при отсутствии их могло бы их заменить; ведь их ценность
состоит не в результатах, которые из них возникают, не в выгоде и пользе,
которую они создают, а в убеждениях, т. е. максимах воли, которые готовы
таким именно образом проявиться в поступках, хотя бы и не увенчались
успехом. Эти поступки и не нуждаются ни в какой рекомендации какого-нибудь
субъективного расположения или вкуса для того, чтобы смотреть на них с
непосредственной благосклонностью и удовольствием, ни в каком
непосредственном влечении или ощущении их; они показывают волю, которая их
совершает, как предмет непосредственного уважения, при этом нет
необходимости ни в чем, кроме разума, чтобы потребовать их от воли, а не
выманить их у нее (последнее к тому же противоречило бы понятию долга).
Таким образом, эта оценка показывает нам ценность такого образа мыслей как
достоинство и ставит достоинство бесконечно выше всякой цены, которую
совершенно нельзя сравнивать с ней, не посягая как бы на его святость.
Но что же это такое, что дает право нравственно доброму убеждению или
добродетели заявлять такие высокие притязания? Не что иное, как участие во
всеобщем законодательстве, какое они обеспечивают разумному существу и
благодаря которому делают его пригодным к тому, чтобы быть членом в
возможном царстве целей. Для этого разумное существо было предназначено уже
своей собственной природой как цель сама по себе и именно поэтому как
законодательствующее в царстве целей, как свободное по отношению ко всем
законам природы, повинующееся только тем законам, которые оно само себе
дает и на основе которых его максимы могут принадлежать ко всеобщему
законодательству (какому оно само также подчиняется). В самом деле, все
имеет только ту ценность, какую определяет закон. Само же законодательство,
определяющее всякую ценность, именно поэтому должно обладать достоинством,
т. е. безусловной, несравнимой ценностью. Единственно подходящее выражение
для той оценки, которую разумное существо должно дать этому достоинству,
это - слово уважение. Автономия есть, таким образом, основание достоинства
человека и всякого разумного естества.
Три приведенных способа представлять принцип нравственности - это в
сущности только три формулы одного и того же закона, из которых одна сама
собой объединяет в себе две другие. Но все же в них есть различие, скорее,
правда, субъективное, чем объективно-практическое, а именно [оно служит для
того], чтобы приблизить идею разума к созерцанию (по некоторой аналогии) и
тем самым к чувству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25