Нет, здесь чувствуется энтузиазм или, выражаясь сдержаннее, удовлетворение человека, убедившегося, наконец, что все безделушки в столовой стоят на буфете на своих местах. «Энтузиазм души, – как сказал бы Иосиф Бродский, – пребывающей в „летаргическом сне», ибо только в таком состоянии можно думать, будто Америка, страна, никогда не знавшая ничьего господства, может служить образцом для другой страны, феодалы которой не один век целовали туфлю ханов, а цари неизменно были автократами». Хотя, – замечу сразу, – я вовсе не уверен, что в конце XX века «проходимость» демократии, скажем, у жителей Арканзаса или Миннесоты выше, чем у населения Башкирии или Алтая.
«Человека, – сказал еще Бродский, – должно утешать хотя бы понимание, жертвой чего он является, когда ему приходится иметь дело с такой страной, как Россия»44.
Рассуждения Бродского подходят и к социологии, и к экономике, и к политике. Только вряд ли Пике-ринги разных широт могут достичь такой глубины мысли. От них ускользают – скажем прямо, непростые – замечания автора «Первого философического письма» Петра Чаадаева, писавшего: «Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей – годы». В конце этого письма он задается вопросом, «не нелепость ли господствующее у нас предположение, будто этот прогресс народов Европы… мы можем себе сразу усвоить, да еще не дав себе ясного отчета в том, как он совершился»45.
Пожалуй, поразительно, что представления о быстром, легком прогрессе стали главной отличительной чертой русской радикал-либеральной интеллигенции спустя полтора века после инвективы Петра Чаадаева. Они что, не читали «письма»? Да нет же, читали! Все читали, но не хотели задуматься, поразмыслить над ним из-за свойственной им обломовской лени и высоко-думных, «гениальных» идей, в атмосфере которых они варились. Где-то там, далеко, было нечто, именовавшееся «цивилизацией». И ее хотели добиться любой ценой, пусть даже ценой жизни последнего русского человека, пока вообще еще есть жизнь на Земле. Скорее, скорее, нельзя терять времени! Двойная, тройная ошибка. Потому что «спешить» было нельзя. Большевики уже попробовали добиться рождения ребенка за три месяца, и дело кончилось плохо. И если сидели интеллигенты в своих, как писал Бродский, «кухнях с облупившимися стенами, со стаканом в руке и иронической гримасой на лице»46, то еще и потому, что большевики потерпели поражение, а не победили. Много раньше это пробовал сделать и Петр Первый, И тоже потерпел поражение.
Но еще большей ошибкой, и Бродский разглядел ее еще до падения советского коммунизма, – было то, что если чужую «цивилизацию» скопировать с абсолютной точностью совершенно невозможно, то уж совсем ни к чему подражать ей в момент, когда она сама начала «задумываться» над своими проблемами и своей ограниченностью. Неужели вся проблема состояла в том, чтобы лучше приодеться? Или есть гамбургеры из «Макдональдса»? Не думаю, что именно этого хотели «шестидесятники», которые мечтали об «оттепели» и по-своему достойно сражались за нее. В действительности они знали, что Запад задумывается над своими проблемами и своей ограниченностью, но представляли себе это смутно. Да, они путешествовали, но смотрели на все разворачивавшиеся перед ними чудеса с открытым ртом и с сердцем, сжимающимся от обиды, что им такое недоступно; ведь они пребывали в глубокой уверенности, что их, заслуживающих все это, несправедливо обошли. Они не могли смотреть на реальность критически, так как для того, чтобы критиковать, надо быть свободным, а как можно быть свободным, если история обрекла тебя на изоляцию?
Здесь любопытнее всего не столько их простительная наивность (и их непростительное высокомерие), сколько тот факт, что нынешние представители «цивилизации», бывшей миражем для русских, говорили главным образом о ресторанах, словно основные ценности Запада, который они имеют честь представлять, это какие-то подливки, спагетти и суфле с сыром. Не только Пикеринг ставит «Макдональдсы» на одно из первых мест в списке показателей благополучия. Взять хотя бы такой заголовок в американской газете:
«Несмотря на угрозы, похоже, что демократия стала выше Ельцина. Да, в стране есть рестораны»47. Читателя наводят на мысль, будто величие демократии придают рестораны. Такая настойчивость не может не породить некоторых сомнений. А что, если это действительно так? Подобных перлов столько, что хоть на нитку их нанизывай. Появляется искушение собрать их на вечную память, чтобы они не исчезли в великой и все поглощающей пучине забвения.
После сокрушительного краха СССР и советского коммунизма многие занялись цитированием злополучных западных интеллектуалов, осмелившихся когда-то хорошо отзываться и о том, и о другом. Поминают и Ромэна Роллана, и Бернарда Шоу, и Жан-Поля Сартра, и Пабло Неруду. Естественно – с намерением их посрамить. Так зачем же нам ждать целых полвека? Давайте сразу составим скромненькую антологию тех, кто превозносил дела и преступления первого российского посткоммунистического режима. Многие их них – как и должно быть – не оставят в истории следов, достойных внимания, но не исключено, что кто-то все же выделится на общем фоне. Впрочем, что они собой представляют, видно сразу. Возможно, потом будет занятно покопаться и посмотреть, что тот или иной говорил и писал в наши дни. И не только о том, кто с кем спал, как кого-то отлучали от кормушки и к каким нехорошим последствиям это привело, скуп ли он был или расточителен и так далее, чему сейчас с особым удовольствием отводят свои культурные полосы итальянские газеты. Таким образом мы окажем услугу тем нашим потомкам, которые, следуя нынешней моде, но уже с помощью «Интернета», станут выискивать блох в прошлом «героев», сделавших блестящую карьеру.
Вот как, например, обрисовал Анатолия Чубайса на страницах «Нью-Йорк таймс» Майкл Гордон48. То были дни, когда и российская оппозиционная печать, и крупные газеты, близкие к власти, в очередной раз писали о скандале с выносом 538.000 долларов из Белого Дома приближенными Чубайса. Гордон, похоже, проигнорировал сей факт или решил, что все это – сплетни. А возможно, он и проверил источники, но, не найдя необходимых подтверждений, решил промолчать. Отличный пример англосаксонской профессиональной принципиальности. Жаль, что в российских газетах были уже опубликованы и протоколы допросов «похитителей», и их признания, и даже фотоснимки картонной коробки с долларами. Как бы там ни было, а Гордон начинает свою статью так: «В недрах Кремля Анатолий Чубайс организует заговор с целью осуществления следующего этапа русской демократической революции». Стоп. Остановимся на этом, потому что уже здесь достаточно материала для целого очерка. Добавим только заголовок и подзаголовок, которыми «Интернэшнл геральд трибюн» при перепечатке снабжает его статью. Итак, заголовок: «Чубайс. Прокапиталистический заговорщик в русской революции». Подзаголовок: «Экономист-реформатор старается навести порядок от имени Ельцина»49.
Не правда ли, все вместе выглядит положительно? Да, Чубайс «заговорщик», но он все-таки «прокапиталист», следовательно, заслуживает снисхождения. К тому же присутствует и романтическая нотка – «русская революция», – придающая истории этакий экзотический налет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
«Человека, – сказал еще Бродский, – должно утешать хотя бы понимание, жертвой чего он является, когда ему приходится иметь дело с такой страной, как Россия»44.
Рассуждения Бродского подходят и к социологии, и к экономике, и к политике. Только вряд ли Пике-ринги разных широт могут достичь такой глубины мысли. От них ускользают – скажем прямо, непростые – замечания автора «Первого философического письма» Петра Чаадаева, писавшего: «Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей – годы». В конце этого письма он задается вопросом, «не нелепость ли господствующее у нас предположение, будто этот прогресс народов Европы… мы можем себе сразу усвоить, да еще не дав себе ясного отчета в том, как он совершился»45.
Пожалуй, поразительно, что представления о быстром, легком прогрессе стали главной отличительной чертой русской радикал-либеральной интеллигенции спустя полтора века после инвективы Петра Чаадаева. Они что, не читали «письма»? Да нет же, читали! Все читали, но не хотели задуматься, поразмыслить над ним из-за свойственной им обломовской лени и высоко-думных, «гениальных» идей, в атмосфере которых они варились. Где-то там, далеко, было нечто, именовавшееся «цивилизацией». И ее хотели добиться любой ценой, пусть даже ценой жизни последнего русского человека, пока вообще еще есть жизнь на Земле. Скорее, скорее, нельзя терять времени! Двойная, тройная ошибка. Потому что «спешить» было нельзя. Большевики уже попробовали добиться рождения ребенка за три месяца, и дело кончилось плохо. И если сидели интеллигенты в своих, как писал Бродский, «кухнях с облупившимися стенами, со стаканом в руке и иронической гримасой на лице»46, то еще и потому, что большевики потерпели поражение, а не победили. Много раньше это пробовал сделать и Петр Первый, И тоже потерпел поражение.
Но еще большей ошибкой, и Бродский разглядел ее еще до падения советского коммунизма, – было то, что если чужую «цивилизацию» скопировать с абсолютной точностью совершенно невозможно, то уж совсем ни к чему подражать ей в момент, когда она сама начала «задумываться» над своими проблемами и своей ограниченностью. Неужели вся проблема состояла в том, чтобы лучше приодеться? Или есть гамбургеры из «Макдональдса»? Не думаю, что именно этого хотели «шестидесятники», которые мечтали об «оттепели» и по-своему достойно сражались за нее. В действительности они знали, что Запад задумывается над своими проблемами и своей ограниченностью, но представляли себе это смутно. Да, они путешествовали, но смотрели на все разворачивавшиеся перед ними чудеса с открытым ртом и с сердцем, сжимающимся от обиды, что им такое недоступно; ведь они пребывали в глубокой уверенности, что их, заслуживающих все это, несправедливо обошли. Они не могли смотреть на реальность критически, так как для того, чтобы критиковать, надо быть свободным, а как можно быть свободным, если история обрекла тебя на изоляцию?
Здесь любопытнее всего не столько их простительная наивность (и их непростительное высокомерие), сколько тот факт, что нынешние представители «цивилизации», бывшей миражем для русских, говорили главным образом о ресторанах, словно основные ценности Запада, который они имеют честь представлять, это какие-то подливки, спагетти и суфле с сыром. Не только Пикеринг ставит «Макдональдсы» на одно из первых мест в списке показателей благополучия. Взять хотя бы такой заголовок в американской газете:
«Несмотря на угрозы, похоже, что демократия стала выше Ельцина. Да, в стране есть рестораны»47. Читателя наводят на мысль, будто величие демократии придают рестораны. Такая настойчивость не может не породить некоторых сомнений. А что, если это действительно так? Подобных перлов столько, что хоть на нитку их нанизывай. Появляется искушение собрать их на вечную память, чтобы они не исчезли в великой и все поглощающей пучине забвения.
После сокрушительного краха СССР и советского коммунизма многие занялись цитированием злополучных западных интеллектуалов, осмелившихся когда-то хорошо отзываться и о том, и о другом. Поминают и Ромэна Роллана, и Бернарда Шоу, и Жан-Поля Сартра, и Пабло Неруду. Естественно – с намерением их посрамить. Так зачем же нам ждать целых полвека? Давайте сразу составим скромненькую антологию тех, кто превозносил дела и преступления первого российского посткоммунистического режима. Многие их них – как и должно быть – не оставят в истории следов, достойных внимания, но не исключено, что кто-то все же выделится на общем фоне. Впрочем, что они собой представляют, видно сразу. Возможно, потом будет занятно покопаться и посмотреть, что тот или иной говорил и писал в наши дни. И не только о том, кто с кем спал, как кого-то отлучали от кормушки и к каким нехорошим последствиям это привело, скуп ли он был или расточителен и так далее, чему сейчас с особым удовольствием отводят свои культурные полосы итальянские газеты. Таким образом мы окажем услугу тем нашим потомкам, которые, следуя нынешней моде, но уже с помощью «Интернета», станут выискивать блох в прошлом «героев», сделавших блестящую карьеру.
Вот как, например, обрисовал Анатолия Чубайса на страницах «Нью-Йорк таймс» Майкл Гордон48. То были дни, когда и российская оппозиционная печать, и крупные газеты, близкие к власти, в очередной раз писали о скандале с выносом 538.000 долларов из Белого Дома приближенными Чубайса. Гордон, похоже, проигнорировал сей факт или решил, что все это – сплетни. А возможно, он и проверил источники, но, не найдя необходимых подтверждений, решил промолчать. Отличный пример англосаксонской профессиональной принципиальности. Жаль, что в российских газетах были уже опубликованы и протоколы допросов «похитителей», и их признания, и даже фотоснимки картонной коробки с долларами. Как бы там ни было, а Гордон начинает свою статью так: «В недрах Кремля Анатолий Чубайс организует заговор с целью осуществления следующего этапа русской демократической революции». Стоп. Остановимся на этом, потому что уже здесь достаточно материала для целого очерка. Добавим только заголовок и подзаголовок, которыми «Интернэшнл геральд трибюн» при перепечатке снабжает его статью. Итак, заголовок: «Чубайс. Прокапиталистический заговорщик в русской революции». Подзаголовок: «Экономист-реформатор старается навести порядок от имени Ельцина»49.
Не правда ли, все вместе выглядит положительно? Да, Чубайс «заговорщик», но он все-таки «прокапиталист», следовательно, заслуживает снисхождения. К тому же присутствует и романтическая нотка – «русская революция», – придающая истории этакий экзотический налет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71