С капитализмом ее может лишь частично роднить только такая активизация социальной политики, которая с известных позиций интерпретируется как инвестиции в человеческий капитал. Но одного экономического подхода явно недостаточно. Отстаивание социальных начал перед натиском «экономической среды» должно обрести форму новой культурной идеи, связанной с ценностными приоритетами.
Не менее значимой является и дилемма, касающаяся выбора между народным и номенклатурным капитализмом. Капитализму на Западе так и не удалось осуществить классический либеральный идеал самодеятельного гражданского общества. Экономическая самодеятельность в форме предпринимательства оказалась уделом меньшинства, а на долю большинства остался статус манипулируемых потребителей. Противопоставление самодеятельной морали, связанной с самодисциплиной, и морали потребительской является сегодня одним из факторов социокультурной динамики мира.
В России положение усугубляется тем, что занявший господствующие позиции номенклатурный капитализм одновременно проявляет себя и в качестве компрадорского капитализма, торгующего национальными интересами. В результате возникает возможность объединения социальной, народно-предпринимательской и патриотической идей в единую оппозиционную силу. Хрупкое внутриполитическое равновесие, характеризующее ситуацию в России в период 1991-1997 годов, объясняется и сохраняющейся двусмысленностью реформационного процесса: то ли он связан с внутренними факторами, самостоятельным переходом России от тоталитаризма к демократии, то ли с факторами внешними, определившимися в результате поражения СССР в холодной войне с Западом. Самосознание нынешней России медленно, но неуклонно эволюционирует от первого варианта ко второму.
Народной антитоталитарной, демократической революции в России не произошло. Ее подменила инициированная сверху номенклатурная приватизация. Новое геополитическое наступление Запада на Россию (олицетворяемое продвижением НАТО и не только этим) готовит почву для массового патриотического движения, которое всегда лучше удавалось в России, чем собственно демократическое. Для того чтобы это движение не обрело ретроградно-реставрационные или изоляционистско-националистические формы, также необходима новая формационная идея. Суть ее в конечном счете сводится к тому, чтобы сформировать и активизировать такой тип личности, который оказался бы способным к новому расширению своего пространственного ареала. Прежние социальные типы, явившиеся в образе «технического человека», «экономического человека», «массового потребителя», сегодня уже обнаружили свою неспособность к длительному историческому существованию. Порожденные ими глобальные проблемы указывают на тенденцию нового сужения пространства-времени, отпущенного человеку на Земле.
Каким же должен стать новый формационный тип, которому суждено преодолеть эту тенденцию и перерешить человеческую судьбу в духе возрожденного исторического оптимизма?
Пространство и историческое время
Обострившееся геополитическое соперничество, поползновения к новому переделу мира как раз свидетельствуют о том, что прежний формационный тип уже переполнил свою экологическую нишу и, будучи неспособным к качественному обновлению, прибегает к стратегии социал-дарвинизма. Эти тенденции к социал-дарвинизму как свидетельства банкротства прежнего формационного типа проявляются и в социально-экономической сфере (апологетика чистого рынка, без элементов социального государства), и в геополитике (новые переделы мира), и в культуре (постмодернистское развенчание культурных и моральных норм в духе теории никем не регулируемого «естественного отбора»).
Парадокс долгосрочных геополитических проектов состоит в их обесценивании на путях прорыва в иное историческое время, где прежние пространственные ограничения и пределы потеряют смысл. Можно сколько угодно заниматься геополитической бухгалтерией, сводя балансы утраченных и обретенных земель и морей, территорий-мостов и территорий-проливов, но несомненно одно: долгосрочный геополитический прогноз, касающийся «логики пространства», невозможен без учета логики исторического времени.
Здесь хотелось бы упомянуть об одном настораживающем парадоксе современного либерализма. Если идеологии, выросшие из Просвещения, неизменно исходили из преимуществ единого большого пространства перед малыми, этническими, то современный либерализм не стесняется в конъюнктурных политических целях разрушать большие цивилизованные пространства, когда они кажутся ему прибежищем враждебных сил. Характерно то, что сегодня США используют против России тот же самый прием, какой «демократическая» Россия в 1990-1991 годах использовала против СССР: «берите столько суверенитета, сколько сможете взять». Даже марксисты, которых трудно заподозрить в избытке осторожности и исторической ответственности, предпочитали сохранение единых крупных государств и единых пространств. Нынешняя Россия на собственном горьком опыте убедилась, что тактика двойных стандартов заводит в тупик. Поощряя этносуверенитеты как таран против коммунизма, она теперь имеет дело с ними уже в качестве внутренней враждебной силы, способной расколоть и взорвать и то, что осталось на ее долю от бывшего СССР.
Нет сомнения, что с подобным процессом предстоит столкнуться и Западу, хотя сегодня этнические и государственные границы в его ареале в основном совпадают. Во-первых, даже субэтносы в определенных условиях способны политизироваться и потребовать суверенитета. Во-вторых, огромный демографический наплыв с Юга на Север (арабы из стран Магриба во Франции, мексиканцы и пуэрториканцы в США, выходцы из Юго-Восточной и Дальневосточной Азии в большинстве западных стран) готовит этнические и конфессиональные дисбалансы уже в обозримом будущем. Если великие суперэтические, просвещенческие по своему происхождению синтезы разрушаются и дискредитируются из конъюнктурных политических соображений – с целью ослабить конкретного противника, то эффект бумеранга, несомненно, сработает.
Выше уже отмечалось, что главная творческая удача российской цивилизации – способность формировать большие межэтнические синтезы – стала ее ответом на вызов равнинного евразийского пространства. В таком пространстве негде спрятаться и изолироваться, следовательно, должно научиться дружно жить вместе. Но сегодня весь мир становится «равнинным» – то есть глобальным и взаимозависимым. В нем тоже невозможно спрятаться, создавая неуязвимые анклавы для избранных. Поэтому безответственное разрушение больших суперэтнических синтезов и заигрывание с племенными богами ради так называемых «стратегических целей» по большому счету следует оценить как стратегию самоубийства. Но единые большие пространства следует отстаивать как общецивилизационное достояние не только потому, что они – условия межэтнического мира. Они являются и условиями развития.
Современная культурология различает великие письменные традиции (источниками которых являются великие Книги мировых религий) и малые, этнические. Малые поддерживают укорененность и идентичность, но развитие обеспечивают только большие традиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Не менее значимой является и дилемма, касающаяся выбора между народным и номенклатурным капитализмом. Капитализму на Западе так и не удалось осуществить классический либеральный идеал самодеятельного гражданского общества. Экономическая самодеятельность в форме предпринимательства оказалась уделом меньшинства, а на долю большинства остался статус манипулируемых потребителей. Противопоставление самодеятельной морали, связанной с самодисциплиной, и морали потребительской является сегодня одним из факторов социокультурной динамики мира.
В России положение усугубляется тем, что занявший господствующие позиции номенклатурный капитализм одновременно проявляет себя и в качестве компрадорского капитализма, торгующего национальными интересами. В результате возникает возможность объединения социальной, народно-предпринимательской и патриотической идей в единую оппозиционную силу. Хрупкое внутриполитическое равновесие, характеризующее ситуацию в России в период 1991-1997 годов, объясняется и сохраняющейся двусмысленностью реформационного процесса: то ли он связан с внутренними факторами, самостоятельным переходом России от тоталитаризма к демократии, то ли с факторами внешними, определившимися в результате поражения СССР в холодной войне с Западом. Самосознание нынешней России медленно, но неуклонно эволюционирует от первого варианта ко второму.
Народной антитоталитарной, демократической революции в России не произошло. Ее подменила инициированная сверху номенклатурная приватизация. Новое геополитическое наступление Запада на Россию (олицетворяемое продвижением НАТО и не только этим) готовит почву для массового патриотического движения, которое всегда лучше удавалось в России, чем собственно демократическое. Для того чтобы это движение не обрело ретроградно-реставрационные или изоляционистско-националистические формы, также необходима новая формационная идея. Суть ее в конечном счете сводится к тому, чтобы сформировать и активизировать такой тип личности, который оказался бы способным к новому расширению своего пространственного ареала. Прежние социальные типы, явившиеся в образе «технического человека», «экономического человека», «массового потребителя», сегодня уже обнаружили свою неспособность к длительному историческому существованию. Порожденные ими глобальные проблемы указывают на тенденцию нового сужения пространства-времени, отпущенного человеку на Земле.
Каким же должен стать новый формационный тип, которому суждено преодолеть эту тенденцию и перерешить человеческую судьбу в духе возрожденного исторического оптимизма?
Пространство и историческое время
Обострившееся геополитическое соперничество, поползновения к новому переделу мира как раз свидетельствуют о том, что прежний формационный тип уже переполнил свою экологическую нишу и, будучи неспособным к качественному обновлению, прибегает к стратегии социал-дарвинизма. Эти тенденции к социал-дарвинизму как свидетельства банкротства прежнего формационного типа проявляются и в социально-экономической сфере (апологетика чистого рынка, без элементов социального государства), и в геополитике (новые переделы мира), и в культуре (постмодернистское развенчание культурных и моральных норм в духе теории никем не регулируемого «естественного отбора»).
Парадокс долгосрочных геополитических проектов состоит в их обесценивании на путях прорыва в иное историческое время, где прежние пространственные ограничения и пределы потеряют смысл. Можно сколько угодно заниматься геополитической бухгалтерией, сводя балансы утраченных и обретенных земель и морей, территорий-мостов и территорий-проливов, но несомненно одно: долгосрочный геополитический прогноз, касающийся «логики пространства», невозможен без учета логики исторического времени.
Здесь хотелось бы упомянуть об одном настораживающем парадоксе современного либерализма. Если идеологии, выросшие из Просвещения, неизменно исходили из преимуществ единого большого пространства перед малыми, этническими, то современный либерализм не стесняется в конъюнктурных политических целях разрушать большие цивилизованные пространства, когда они кажутся ему прибежищем враждебных сил. Характерно то, что сегодня США используют против России тот же самый прием, какой «демократическая» Россия в 1990-1991 годах использовала против СССР: «берите столько суверенитета, сколько сможете взять». Даже марксисты, которых трудно заподозрить в избытке осторожности и исторической ответственности, предпочитали сохранение единых крупных государств и единых пространств. Нынешняя Россия на собственном горьком опыте убедилась, что тактика двойных стандартов заводит в тупик. Поощряя этносуверенитеты как таран против коммунизма, она теперь имеет дело с ними уже в качестве внутренней враждебной силы, способной расколоть и взорвать и то, что осталось на ее долю от бывшего СССР.
Нет сомнения, что с подобным процессом предстоит столкнуться и Западу, хотя сегодня этнические и государственные границы в его ареале в основном совпадают. Во-первых, даже субэтносы в определенных условиях способны политизироваться и потребовать суверенитета. Во-вторых, огромный демографический наплыв с Юга на Север (арабы из стран Магриба во Франции, мексиканцы и пуэрториканцы в США, выходцы из Юго-Восточной и Дальневосточной Азии в большинстве западных стран) готовит этнические и конфессиональные дисбалансы уже в обозримом будущем. Если великие суперэтические, просвещенческие по своему происхождению синтезы разрушаются и дискредитируются из конъюнктурных политических соображений – с целью ослабить конкретного противника, то эффект бумеранга, несомненно, сработает.
Выше уже отмечалось, что главная творческая удача российской цивилизации – способность формировать большие межэтнические синтезы – стала ее ответом на вызов равнинного евразийского пространства. В таком пространстве негде спрятаться и изолироваться, следовательно, должно научиться дружно жить вместе. Но сегодня весь мир становится «равнинным» – то есть глобальным и взаимозависимым. В нем тоже невозможно спрятаться, создавая неуязвимые анклавы для избранных. Поэтому безответственное разрушение больших суперэтнических синтезов и заигрывание с племенными богами ради так называемых «стратегических целей» по большому счету следует оценить как стратегию самоубийства. Но единые большие пространства следует отстаивать как общецивилизационное достояние не только потому, что они – условия межэтнического мира. Они являются и условиями развития.
Современная культурология различает великие письменные традиции (источниками которых являются великие Книги мировых религий) и малые, этнические. Малые поддерживают укорененность и идентичность, но развитие обеспечивают только большие традиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12