https://www.dushevoi.ru/products/vanny/nestandartnye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но тогда почему, где и как? Извините меня, но я не нахожу для всего этого другого определения, кроме короткого слова – чудо.
Между тем четыре зеленых чашелистика отогнулись настолько, что сверху острые концы их разомкнулись и в образовавшееся пространство высунулись белоснежные концы лепестков, собранных в плотную щепоть, в столбик. Причем лепестки эти, собранные в щепоть, оказались вдруг значительно длиннее чашелистиков, в которые они были до сих пор упакованы.
Был момент, когда «упаковка» отогнулась уже очень сильно, обнажив лепестки во всей их белизне и величине, а лепестки между тем все еще оставались собранными вместе, словно бы слиплись. Вдруг весь этот столбик из лепестков явственно вздрогнул, встряхнулся и разредился. Тотчас три лепестка с одной стороны и один лепесток поодаль первыми отделились от своих собратьев, отлипли и отогнулись на сантиметр-другой. Подобно все той же часовой стрелке, они незаметно по движению, но заметно по результатам движения начали отгибаться все больше и больше, стремясь принять горизонтальное положение и догнать зеленые чашелистики. И другие лепестки, то один, то сразу два, стали отделяться от общего пучка и отгибаться вслед за первыми.
Где-то в научной даже статье я однажды прочитал, что цветок Виктории регии напоминает цветок магнолии. Вот уж чего он не напоминает, так именно цветок магнолии, если не считать, конечно, что оба большие и белые. Цветок магнолии – белая фарфоровая чаша из нескольких крупных лепестков, а у Виктории этих лепестков десятки (около семидесяти), они длинные и сравнительно узкие, ложатся слой на слой, причем каждый верхний слой покороче нижнего, так что самые длинные лепестки – это те, что первыми легли на зеленые чашелистики. Кроме того, и чашелистики и лепестки цветка Виктории, можно сказать, переусердствуют в своем распускании и перегибаются за горизонтальную плоскость, несколько выворачиваются. Весь распустившийся цветок напоминает не чашу, а тарелку, перевернутую вверх дном.
– Она сейчас усиленно дышит, – комментировала события хозяйка Виктории. – То есть в несколько раз интенсивнее обычного.
– Еще бы… ведь это любовь, акт любви.
– Температура цветка сейчас градусов на десять выше окружающего воздуха и остального растения.
– И вы по-прежнему будете утверждать, что она бесчувственна, что она не живое существо?
– Мы этого и не утверждаем. Как это она не живая, если цветет? Вон еще отгибаются лепестки…
– А кто ее опыляет?
– У нас никто. Сначала в оранжерее мы опыляли ее кисточкой, но теперь и этого не делаем. Все равно пыльца каким-то образом попадает на пестик и оплодотворение происходит, получаются семена. На родине, на Амазонке, Виктории помогают опыляться насекомые, конечно, ночные бабочки, ночные жуки. Ведь недаром она распускается перед вечером, в косых лучах солнца. Это ночной цветок. Говорят, что множество жуков наползает в цветок, а потом перед утром он быстро закрывается и захлопывает жуков, как в ловушке.
– А потом?
– Потом, на другой день, в те же предвечерние часы цветок раскрывается вторично, только уже не белый, как сейчас, а розовый. Жуки вылетают на свободу.
– Гуманно с ее стороны. Царица Тамара, как помним, после брачной ночи женихов велела сбрасывать в Терек. Да и Клеопатра… что-то похожее рассказывают про нее.
…Не перед телевизором, не на стадионе мы сидели и не в кино, а между тем часы пролетали незаметно и прошло уже три часа. Рабочий день в оранжерее и вообще в Ботаническом саду давно закончился, все служащие ушли домой. Пришла ночная дежурная и несколько удивилась нашему позднему пребыванию здесь. Татьяна Васильевна несколько раз порывалась сходить к телефону, позвонить домой о том, что задерживается, да так и не оторвалась от цветка.
Вечернее безлюдье и тишина придавали событию некоторую таинственность, интимность. Распустившийся огромный цветок еще более прекрасным отражался в воде. Действительно, ему пришлось упереться в край листа и несколько наклониться в нашу сторону, как бы доверительно и щедро показывая себя.
– Смотрите, он розовеет! Он явственно розовеет.
– Посмотрели бы вы на него завтра. Он будет ярко-розовый.
Белое, начинающее розоветь живое чудо покоилось на воде и отражалось в ней. На улице поверх стеклянного потолка стало заметно темнеть. Но здесь, в укромном зеленом уголке, от распускающегося цветка стало как будто светлее. Рядом с ярким белым цветком словно бы ярче сделалась зелень листьев. Вдруг все помещение под стеклянным потолком наполнилось дивным ароматом – Виктория царственная, Виктория амазонская, Виктория круциана (будем точными) расцвела.
Мы простояли над ней еще около часа. Уходить не хотелось. Сообщницы моего созерцания и любования, постоянные сотрудницы, научные работники Ботанического сада и этой оранжереи, признались мне, что они впервые так вот, по-настоящему разглядели Викторию и прониклись ее красотой.
– Все на ходу, на бегу, – объяснила Вера Николаевна. – Лепестки сосчитать – пожалуйста, кисточкой опылять – пожалуйста, отцветший бутон в воде марлей обвязать, чтобы семена потом не рассыпались, – пожалуйста, лишние листья отрезать и выбросить… Хлопочешь, бегаешь, суетишься. Взглянешь – еще не распустилась, прибежишь через два часа – распускается, бежишь дальше… Очень, очень мы вам благодарны!
– Вот так новости! Это я вас должен благодарить.
…С неохотой оторвались мы от созерцания чуда. Едва ли не на цыпочках и разговаривая едва ли не шепотом,тихонько пошли из оранжереи.
– Значит, утром, вы говорите, она закроется, а к вечеру раскроется снова, но будет уже не белая, а розовая.
– Ярко-розовая.
– А потом?
– Закроется еще раз и расцветет на третий день багрово-красная. И это будет конец цветения. Цветок ляжет набок и начнет погружаться на дно, чтобы там, у дна, вызревали плоды.
– Белый цветок первого дня закрывается, розовый цветок второго дня закрывается, а красный последнего дня цветения? Прежде чем погрузиться в воду, он закрывается тоже?
– Иногда закрывается, а иногда нет.
– Почему?
Вера Николаевна пожала плечиками.
– Так уж она себя ведет.
* * *
Извлечения
К. Тимирязев. «Жизнь растений»
«Значит, лист, в котором мы признали уже единственную естественную лабораторию, где заготавливается вещество на оба царства природы, тот же лист и в том же самом процессе усвоения углерода запасает на них энергию солнечного луча, становится, таким образом, источником силы, проводником тепла и света для всего органического мира».
«Ни один растительный организм не испытывал на себе человеческой несправедливости в такой степени, как лист…
Эта вековая несправедливость, эта черная неблагодарность освещена даже поэзией. Каждый из нас, конечно, еще с детства знает басню Крылова «Листы и корни», и, однако, эта басня основана на совершенно ошибочном понимании естественного значения листа. Крылов оклеветал в ней листья, и потому в качестве ботаника, значит, адвоката растения, я возьму на себя их защиту и попытаюсь предложить взамен крыловской другую басню, конечно, менее поэтичную, но зато более согласную с природой и заключающую более строгую мораль. Смысл крыловской басни всякому известен. Корни – это те,
Чьи работают грубые руки,
Предоставив почтительно нам
Погружаться в искусства, в науки,
Предаваться страстям и мечтам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
 все для сантехники 

 про вуд керама марацци