Соответственно за полтораста тысяч метров отсюда включился магнитофон, протащил через звукозаписывающую головку несколько миллиметров намагниченной проволоки, зафиксировал мои мычания, всхлипы и стенания.
— Вставай!
Да встаю, встаю. Не надо так беспокоиться. Я и сам на этом холодном полу залеживаться не желаю.
Вбрасывание. Глушение. Блок.
Команда юношей в рубашках с засученными рукавами продолжает вести в счете. Я бы тоже в эту игру поиграть не прочь. Их головами. Да жаль, руки и ноги связаны. А может, и к лучшему, что связаны. А то у этой команды пару очков отыграешь, тренеры замену объявят, новые партнеры понабегут, со свежими, нерастраченными в спортивной борьбе силенками. Худо тогда моему, почти оторванному от плеч «мячику» придется.
— Вставай!
Новый удар ногой в согнувшуюся спину, в связанные и завернутые за нее руки. Хоть бы что спросили для разнообразия. А то бьют и бьют. Потом надумают вопрос задать, а я уже ответить не смогу.
Следующая технически безупречно исполненная серия.
Я теряю сознание. Натурально. Без симуляции.
Отяжелевшим, ни на что не реагирующим мячиком им играть скучно.
Перерыв.
Все-таки, похоже, меня просто забивают. Как случайно напакостившего бездомного, которого некому защитить пса. Тогда я возвращаться не буду. Тогда я лучше умру в отключке. По крайней мере это будет не так болезненно.
Но умереть в блаженстве беспамятства мне не дают. На мою голову выплескивается ведро ледяной воды, на моих палачей поток отборных ругательств.
— Кто приказал? Кто?.. Кто допустил?.. Как вы смели?.. Смирно!.. Мать вашу!.. Отвечать!.. Вашу мать!.. Ать... ать... ать... Кругом!.. Шагом марш! Арш... арш... арш... ать... мать...
Кто же это разливает такие сладкоречивые для меня речи? Кто, не боясь навлечь на себя опасность, одергивает зарвавшихся хулиганов? Откуда взялся этот ангел-хранитель? С небес? Или из находящейся за стенкой караулки? Боюсь, что из караулки. В добрых ангелов меня верить отучили. Жизнь отучила!
Палачи, топоча подошвами, покинули помещение. «Ангел» остался.
— Что же они с вами сотворили! Ая-яй! Ведь так можно убить...
Здрасьте-пожалуйста! Это, что называется, дальше ехать некуда! Похоже, меня здесь за случайного простака-недоумка держат, если такую навязшую на зубах репризу разыгрывают. Одни бьют — другие жалеют, третьи, которые первых и вторых сюда заслали, в ожидании руки потирают. Одни плохие, другие хорошие, третьи умные. А все вместе — незатейливая комбинация из чередований бьющего кнута и подкармливающего пряника злыдня и добряка следователей. Первого ненавидишь, ко второму ластишься, со вторым откровенничаешь.
А-яй, как низко меня здесь ценят!
А с другой стороны, как им меня оценить? Они же моей подноготной не знают. Вот и рубят по-простому, как в районной прокуратуре, по принципу кашу маслом не испортишь. Ну не поверю я в их топорно разыгранный спектакль. Что с того? Тем паче такие контрастные омовения, особенно когда в область лица, почек и органов продолжения рода, иногда надламывают и самых опытных бойцов. Все-таки когда долго бьют, поневоле начинаешь благоволить к тому, кто, ведя беседу, умудряется обходиться без посредства башмачных мысков и вымоченных в воде полотенец.
— Больше вас бить не будут, — сказал «ангел-хранитель». Сейчас, следуя сценарию, он должен добавить — «если вы ответите на несколько вопросов». В том смысле, что не вынуждайте нас на крайние меры. Но «ангел» сказал не по сценарию:
— Бить не будут. Допрашивать тоже не будут. Вы напишите все, что посчитаете нужным, сами. Вот ручка, вот бумага. Я зайду через час.
А вот это уже в мои планы не входило. Не для того я из себя живца изображал, чтобы умирать молча. Я хотел говорить. Мне надо было говорить. Мне надо было заставить их задавать себе вопросы. Только так я мог вынудить своих противников проговориться. Я ставил на вопросы. Я не был настолько наивен, чтобы надеяться в ходе получасовой душеспасительной беседы усовестить элодея до степени раскаяния. Это только в кино отрицательные герои успевают превращаться в положительных за сто двадцать экранных минут. В жизни на это уходят годы.
Мне нужны были вопросы. Возможно более детализированные. Из любого такого вопроса я смогу впоследствии выкристаллизовать кусочек правды. Спросив — каким образом я догадался о месте закладки заряда или от кого узнал о подробностях покушения, — они тем самым признают факт покушения. Ведь нельзя спросить о том, чего не знаешь!
Это если очень схематично. На самом деле таких лобовых вопросов не будет. Но будет масса других, которые суммарно, соответствующим образом выстроенные, точно укажут на степень осведомленности тех, кто их задавал. Ответы запрятаны в вопросах!
Только в одном случае невозможно дознаться до правды — когда никто никого ни о чем не спрашивает. В том случае, с которым столкнулся я!
— Я не могу писать, у меня разбиты пальцы.
— Мы не торопим.
— Я отказываюсь писать! Мне трудно сосредоточиться.
— Хорошо, тогда писать буду я. Говорит с ленцой, чуть не через зевоту. Психологически они все выстроили очень верно.
Долгое без опаски смертельного исхода избиение, демонстрация безразличия как к жизни, так и к показаниям подследственного (приспичило — на пиши, а нам с тобой заниматься охотки нет), и как результат его неизбежный страх упустить последнюю возможность сохранить здоровье. Короче, навязывание своей воли с одновременным обесцениванием предлагаемого товара. Базарный ряд за полчаса до закрытия рынка. И показная, ладно, можешь болтать, если трудно ручку держать, уступка в конце — цени доброту следователей. Кто в таких обстоятельствах откажется от разговора? Кто, оттягивая — момент возвращения баскетболистов-костоломов, не будет страдать многословием, вспоминая и подробно рассказывая о все новых и новых фактах.
Они попали точно в цель. Правда, в моем случае но совсем в ту, которую брали на мушку. Но попали!
И я начал говорить: длинно, путано, нарываясь на дополнительные вопросы, которых так и не последовало. Потому что если бы я просто молчал, меня просто бы били. На том и строился их расчет.
Диалога не получилось.
Получился монолог. Причем тупой монолог. Я нес всякую ахинею, сн молча выслушивал ее. Два болванчика — один с шевелящимися губами, другой с согласно покачивающейся головой. Вернее, один болванчик, а другой — просто болван, переоценивший свои силы.
— Все? — спрашивал собеседник, когда я замолкал более чем на две минуты.
— Нет, — отвечал я и снова, но чуть другими словами повторял то, что излагал ранее. Короче, сказка про белого бычка.
Он так же добросовестно прослушивал знакомую, из серии мало что видел, мало что слышал, но все готов рассказать, сказочку, делая пометки в лежащих на столе листах.
— Теперь все?
Далее тянуть волынку было бессмысленно.
— Теперь все!
Я проиграл.
Собеседник собрал бумаги и вышел. Ничего не объясняя.
За его молчаливым уходом могло последовать все что угодно: возвращение костоломов, слепой выстрел в голову из невидимой щели в стене, пожизненное заключение. Все — кроме освобождения.
Но последовало то, что я в своих предположениях даже не рассматривал.
Меня потревожили только через сутки. В помещение вошел свежий, которого я еще ни разу не видел, человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Вставай!
Да встаю, встаю. Не надо так беспокоиться. Я и сам на этом холодном полу залеживаться не желаю.
Вбрасывание. Глушение. Блок.
Команда юношей в рубашках с засученными рукавами продолжает вести в счете. Я бы тоже в эту игру поиграть не прочь. Их головами. Да жаль, руки и ноги связаны. А может, и к лучшему, что связаны. А то у этой команды пару очков отыграешь, тренеры замену объявят, новые партнеры понабегут, со свежими, нерастраченными в спортивной борьбе силенками. Худо тогда моему, почти оторванному от плеч «мячику» придется.
— Вставай!
Новый удар ногой в согнувшуюся спину, в связанные и завернутые за нее руки. Хоть бы что спросили для разнообразия. А то бьют и бьют. Потом надумают вопрос задать, а я уже ответить не смогу.
Следующая технически безупречно исполненная серия.
Я теряю сознание. Натурально. Без симуляции.
Отяжелевшим, ни на что не реагирующим мячиком им играть скучно.
Перерыв.
Все-таки, похоже, меня просто забивают. Как случайно напакостившего бездомного, которого некому защитить пса. Тогда я возвращаться не буду. Тогда я лучше умру в отключке. По крайней мере это будет не так болезненно.
Но умереть в блаженстве беспамятства мне не дают. На мою голову выплескивается ведро ледяной воды, на моих палачей поток отборных ругательств.
— Кто приказал? Кто?.. Кто допустил?.. Как вы смели?.. Смирно!.. Мать вашу!.. Отвечать!.. Вашу мать!.. Ать... ать... ать... Кругом!.. Шагом марш! Арш... арш... арш... ать... мать...
Кто же это разливает такие сладкоречивые для меня речи? Кто, не боясь навлечь на себя опасность, одергивает зарвавшихся хулиганов? Откуда взялся этот ангел-хранитель? С небес? Или из находящейся за стенкой караулки? Боюсь, что из караулки. В добрых ангелов меня верить отучили. Жизнь отучила!
Палачи, топоча подошвами, покинули помещение. «Ангел» остался.
— Что же они с вами сотворили! Ая-яй! Ведь так можно убить...
Здрасьте-пожалуйста! Это, что называется, дальше ехать некуда! Похоже, меня здесь за случайного простака-недоумка держат, если такую навязшую на зубах репризу разыгрывают. Одни бьют — другие жалеют, третьи, которые первых и вторых сюда заслали, в ожидании руки потирают. Одни плохие, другие хорошие, третьи умные. А все вместе — незатейливая комбинация из чередований бьющего кнута и подкармливающего пряника злыдня и добряка следователей. Первого ненавидишь, ко второму ластишься, со вторым откровенничаешь.
А-яй, как низко меня здесь ценят!
А с другой стороны, как им меня оценить? Они же моей подноготной не знают. Вот и рубят по-простому, как в районной прокуратуре, по принципу кашу маслом не испортишь. Ну не поверю я в их топорно разыгранный спектакль. Что с того? Тем паче такие контрастные омовения, особенно когда в область лица, почек и органов продолжения рода, иногда надламывают и самых опытных бойцов. Все-таки когда долго бьют, поневоле начинаешь благоволить к тому, кто, ведя беседу, умудряется обходиться без посредства башмачных мысков и вымоченных в воде полотенец.
— Больше вас бить не будут, — сказал «ангел-хранитель». Сейчас, следуя сценарию, он должен добавить — «если вы ответите на несколько вопросов». В том смысле, что не вынуждайте нас на крайние меры. Но «ангел» сказал не по сценарию:
— Бить не будут. Допрашивать тоже не будут. Вы напишите все, что посчитаете нужным, сами. Вот ручка, вот бумага. Я зайду через час.
А вот это уже в мои планы не входило. Не для того я из себя живца изображал, чтобы умирать молча. Я хотел говорить. Мне надо было говорить. Мне надо было заставить их задавать себе вопросы. Только так я мог вынудить своих противников проговориться. Я ставил на вопросы. Я не был настолько наивен, чтобы надеяться в ходе получасовой душеспасительной беседы усовестить элодея до степени раскаяния. Это только в кино отрицательные герои успевают превращаться в положительных за сто двадцать экранных минут. В жизни на это уходят годы.
Мне нужны были вопросы. Возможно более детализированные. Из любого такого вопроса я смогу впоследствии выкристаллизовать кусочек правды. Спросив — каким образом я догадался о месте закладки заряда или от кого узнал о подробностях покушения, — они тем самым признают факт покушения. Ведь нельзя спросить о том, чего не знаешь!
Это если очень схематично. На самом деле таких лобовых вопросов не будет. Но будет масса других, которые суммарно, соответствующим образом выстроенные, точно укажут на степень осведомленности тех, кто их задавал. Ответы запрятаны в вопросах!
Только в одном случае невозможно дознаться до правды — когда никто никого ни о чем не спрашивает. В том случае, с которым столкнулся я!
— Я не могу писать, у меня разбиты пальцы.
— Мы не торопим.
— Я отказываюсь писать! Мне трудно сосредоточиться.
— Хорошо, тогда писать буду я. Говорит с ленцой, чуть не через зевоту. Психологически они все выстроили очень верно.
Долгое без опаски смертельного исхода избиение, демонстрация безразличия как к жизни, так и к показаниям подследственного (приспичило — на пиши, а нам с тобой заниматься охотки нет), и как результат его неизбежный страх упустить последнюю возможность сохранить здоровье. Короче, навязывание своей воли с одновременным обесцениванием предлагаемого товара. Базарный ряд за полчаса до закрытия рынка. И показная, ладно, можешь болтать, если трудно ручку держать, уступка в конце — цени доброту следователей. Кто в таких обстоятельствах откажется от разговора? Кто, оттягивая — момент возвращения баскетболистов-костоломов, не будет страдать многословием, вспоминая и подробно рассказывая о все новых и новых фактах.
Они попали точно в цель. Правда, в моем случае но совсем в ту, которую брали на мушку. Но попали!
И я начал говорить: длинно, путано, нарываясь на дополнительные вопросы, которых так и не последовало. Потому что если бы я просто молчал, меня просто бы били. На том и строился их расчет.
Диалога не получилось.
Получился монолог. Причем тупой монолог. Я нес всякую ахинею, сн молча выслушивал ее. Два болванчика — один с шевелящимися губами, другой с согласно покачивающейся головой. Вернее, один болванчик, а другой — просто болван, переоценивший свои силы.
— Все? — спрашивал собеседник, когда я замолкал более чем на две минуты.
— Нет, — отвечал я и снова, но чуть другими словами повторял то, что излагал ранее. Короче, сказка про белого бычка.
Он так же добросовестно прослушивал знакомую, из серии мало что видел, мало что слышал, но все готов рассказать, сказочку, делая пометки в лежащих на столе листах.
— Теперь все?
Далее тянуть волынку было бессмысленно.
— Теперь все!
Я проиграл.
Собеседник собрал бумаги и вышел. Ничего не объясняя.
За его молчаливым уходом могло последовать все что угодно: возвращение костоломов, слепой выстрел в голову из невидимой щели в стене, пожизненное заключение. Все — кроме освобождения.
Но последовало то, что я в своих предположениях даже не рассматривал.
Меня потревожили только через сутки. В помещение вошел свежий, которого я еще ни разу не видел, человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84