Гул, грохот, звон стекол. Падает неподалеку снаряд. Громкоговоритель на перекрестке улиц внушительно повторяет: «Артиллерийский обстрел района продолжается. Населению укрыться!»
«Населению укрыться!» - настойчиво повторяет громкоговоритель. Женщины останавливаются: - В подъезд зайти, что ли?
- А санки как?
- Здесь оставим, - кто их возьмет!
Еще один снаряд разрывается в соседнем квартале. Женщины прислушиваются. Стоят. Спокойно и неторопливо обсуждают: зайти им в подъезд или не заходить?
А твоей Кате тоже увеличили? - неожиданно опрашивает молодая, та, что в ватной куртке и ватных брюках.
А как же… Она на оборонительных… Нам теперь хорошо… Вот только, думается, лучше б мукой давали. Хлеба-то не почувствуешь, а мукой - я бы пирожки делала, все, знаешь, разнообразие.
Забыв о причине своей остановки, женщины горячо обсуждают, что еще можно бы сделать, если б норму хлеба выдавали мукой.
Обстрел продолжается. Разговор стоящих у саночек женщин - тоже. Внезапно молодая спохватывается:
Да чего же мы стоим-то?
А стреляет он…
Пойдем, ладно! - махнув на звук какого-то разрыва, донесшийся от середины квартала, произносит молодая.
Пойдем, правда! Все равно! - И, взявшись за петлю веревки, женщины неторопливо тянут саночки дальше…
Идут прохожие. Стоит у ворот, опираясь на лопату, только дежурная ПВО, задумчиво смотрит вдоль улицы, и в глазах ее скучающее выражение…
То, что в других городах вызвало бы страх и уныние, - здесь, в привычном ко всему Ленинграде, вросло в быт, вроде как скверная, но привычная особенность климата.
Девушка-письмоносец поднимается с тяжелой сумкой по лестнице пятиэтажного дома. В этот дом попало за время войны уже три снаряда. Две квартиры разбиты, третья лишилась маленькой, угловой комнаты. Несколько снарядов упали во двор и несколько вокруг дома. А он стоит, так же как тысячи других ленинградских жилых домов. В нем много пустых квартир, но немало и населенных - теми жильцами, которые никуда из родного города не захотели уехать.
Все они близко перезнакомились, сдружились, все ревниво следят за порядком в доме.
Девушка-письмоносец стучится в квартиру пятого этажа:
Марья Васильевна, вам письмо из Свердловска. У вас кто там: сын или дочка?
Нет, милая, просто друзья!.. - отвечает Марья Васильевна. - А вы что ж это в такой час ходите?
А в какой такой час?
Да смотрите, как он кладет! Вот только что - из окна смотрела - один разорвался у перекрестка…
А, обстрел-то?.. Так мне ж некогда! Сколько почты разнести надо…
Дверь захлопывается. Письмоносец стучит в другие квартиры. Одна из раскрывшихся дверей выпускает на лестницу разлетающийся мелодичными всплесками вальс Шопена - в той квартире школьница Лена каждый день практикуется в игре «а рояле. Из другой квартиры доносится стук пишущей машинки.
Обстрел продолжается.
Сегодня в дом попал четвертый за время войны снаряд. Он угодил во второй этаж, над воротами, в ту квартиру, где живет одинокая старушка. Квартира разбита. Старушка осталась жива - она выходила на часок в магазин, за хлебом. Вхожу в помещение домоуправления. Здесь, после осмотра разбитой квартиры, обсуждают, в какую из пустующих квартир переселить старушку. В обсуждении принимают участие Марья Васильевна и школьница Лена… Старушке дадут необходимую мебель, одежду, посуду… Старушка сидит тут же, благодарит заботливых женщин и время от времени закипает ненавистью: «Ох, проклятый… Уж отмстится ему!.. Уж так отмстится!.. Я б сама ему…»
Старушечьи кулачки сжимаются. Глядя на старую, все на миг умолкают. Управхоз говорит:
Ничего он не понимает в нашем народе… Все думает панику на нас нагнать, а растит только злобу нашу… Глядите, бабку нашу, тихую, и ту в какую ярость вогнал!..
Вогнал, вогнал, родимые! - горячо подтверждает старушка. - Близко вот только мне с ним не встретиться… А уж встретились бы…
Если б только немец видел выражение глаз этих женщин при одной их мысли о том, что сделала бы каждая из них, столкнувшись лицом к лицу с опостылевшим, заклятым врагом!.. Если б только он видел! В липком страхе уронил бы руки от угломера того дальнобойного орудия, какое приказано ему навести на центральную улицу Ленинграда… Схватился бы за голову, понял бы, что никогда не выбраться ему отсюда в свою Германию, сквозь ненавидящий его, готовящий ему здесь могилу русский народ!..
Женщина Ленинграда!.. Прекрасны гневные чувства твои, прекрасно величавое твое спокойствие!..
Если ты воин Красной Армии - прекрасен твой ратный подвиг! Если ты домашняя хозяйка - прекрасен твой обыденный труд!
В милиции, в ПВО, в автобатах «Дороги жизни», в госпиталях, за рулем газогенераторных автомобилей, на судостроительных верфях, где уже готовится к навигации паровой и моторный флот, на сцене театра, в детских яслях, в диспетчерской, отправляющей железнодорожный состав на станцию Борисова Грива, - везде, во всей многогранной жизни великого города, мы видим вдохновенное женское лицо. В его чертах гордость за тот огромный, самозабвенный труд, которым крепок и силен непобедимый город.
Артиллерийский обстрел продолжается? Да… Но разве может он помешать доблестному труду, приближающему час грядущего торжества справедливости?
Женские бригады трудятся под обстрелом на очистке улиц. Снаряд падает среди работниц. На их место встают другие. Работа не прекращается. Через час-другой снаряд убивает еще нескольких. На их место встает третья группа работниц, и работа по-прежнему продолжается. Никто не кричит, не бежит, не плачет. Врываются в снег лопаты, очищается середина улицы… Скоро улицы, дворы, дома Ленинграда будут чисты!
«Я - ленинградка» - это такая любовь к родному городу, которая за время блокады разрослась в новое, неведомое в истории чувство: в нем забыто все личное, в нем - могучая гражданственность. В нем - наша победа над лютым, бездушным врагом!
Точка No 5
Тяжело нынче зимою на всех фронтах Отечественной войны. Но нет фронта тяжелей Ленинградского, обведенного кольцом беспощадной голодной блокады. Даже на Волховском, действующем на внешнем обводе кольца, в засугробленных лесах и болотах Приладожья, - армейский паек достаточен. Там тоже - защитники Ленинграда, но пути к тылам страны им открыты, тыл шлет им пополнения из Сибири, с Урала, шлет продовольствие, я теплую одежду, и боеприпасы. Здесь же, где каждый грамм груза, доставленного через Ладогу, - драгоценность, где каждый воин - истощенный голодом житель осажденного Ленинграда, - все иначе!..
На передовых позициях, у Колпина, в отвоеванной у врага траншее, с шестнадцатого февраля существует в ряду других «точка No 5». Это огневая пулеметно-минометная точка третьего взвода третьей роты артиллерийско-пулеметного батальона. Командир третьей роты - лейтенант Василий Чапаев, а командир огневого взвода - лейтенант Александр Фадеев. И хотя никакими уставами «пулеметно-минометные точки» не предусмотрены, и хотя громкие, всем известные имена - только случайное совпадение, но все именно так и есть. Здесь, на переднем крае, в числе шести человек взвода Фадеева сражается Вера Лебедева, теперь уже не саниструктор, а комсорг роты, младший политрук, а к тому же еще и снайпер. Свою третью роту Вера называет не иначе, как чапаевской. Это название обязывает; из шести человек первоначального состава взвода уцелели пока только двое - Фадеев да Лебедева, четверо других менялись несколько раз, и были две такие недели, когда неоткуда было взять пополнения, - Вера Лебедева и Александр Фадеев оборонялись на своей точке только вдвоем Но сейчас во взводе снова шесть человек, и располагает взвод кроме личного оружия - автоматов и гранат - двумя ротными минометами, станковым и ручным пулеметом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166