а второй она весь истратила сегодня утром на парчу и фландрские кружева. С таким отчетом Уайлд, понимая, что он вполне правдоподобен, был вынужден согласиться; и, отбросив все мысли о том, что признал невозвратно потерянным, он дал девице некоторые дополнительные указания, а затем, предложив ей подождать его несколько минут, вернулся к своему другу и объявил ему, что раскрыл все дело с грабежом и что женщина созналась, от кого получила билет, и обещает подтвердить свои показания перед мировым судьей. Он очень сожалеет, добавил Уайлд, что не может отправиться вместе с ним к судье, так как должен идти в другой конец города и там получить тридцать фунтов, чтобы сегодня вечером уплатить свой долг. Хартфри сказал, что не хочет лишаться его общества, а помеху легко устранить – такой пустяк он еще может одолжить ему. Деньги соответственно были даны и приняты, и Уайлд, Хартфри и леди пошли втроем к судье.
Когда выписан был ордер на арест и леди, сама получив свои сведения от Уайлда, указала констеблю, по каким притонам искать мистера Фирса, он был без труда арестован и после очной ставки с мисс Стрэдл, опознавшей его под присягой, хотя она никогда его раньше не видела, отправлен в Ньюгет, откуда он тотчас же дал знать Уайлду о случившемся, и вечером тот пришел к нему на свиданье.
Уайлд представился сильно опечаленным бедою друга и столь же сильно удивленным тем, какими средствами она была навлечена. Впрочем, сказал он, Фирс, конечно, ошибается: он, вероятно, все-таки знавал мисс Стрэдл; но, добавил Уайлд, он сам ее разыщет и постарается опровергнуть ее показания, которые сами по себе, заметил он, еще ничем не грозят Фирсу; кроме того, он ему достанет свидетелей: одного по части alibi и пять-шесть по части репутации; так что опасаться ему нечего – посидит в заключении до сессии, вот и все наказание.
Фирс, утешенный заверениями Уайлда, долго его благодарил, и, крепко пожав друг другу руки и сердечно обнявшись на прощанье, они расстались.
Герой между тем раздумывал о том, что показаний одной свидетельницы будет недостаточно для осуждения Фирса, а он решил отправить его на виселицу, так как он был тот самый молодец, который особенно упирался, не желая отдать обусловленную долю добычи; поэтому Уайлд отправился разыскивать мистера Джеймса Слая, джентльмена, сыгравшего подсобную роль в его последнем подвиге, – нашел его и сообщил ему, что Фирс в тюрьме. Затем, поделившись опасениями, как бы Фирс не оговорил Слая, Уайлд посоветовал ему упредить Фирса, самому отдавшись в руки мировому судье и предложив себя в свидетели. Слай принял совет Уайлда, пошел прямо к судье, и тот посадил его в камеру, пообещав допустить свидетелем против товарища.
Через несколько дней Фирс предстал перед судом присяжных, где, к своему великому смущению, убедился, что его старый друг Слай показывает против него заодно с мисс Стрэдл. Вся его надежда была теперь на помощь, обещанную нашим героем. К несчастью, она не подоспела; и так как показания были явно против подсудимого, а он воздерживался от защиты, присяжные признали его виновным, суд его приговорил, а мистер Кетч повесил.
Так, с непревзойденной ловкостью, наш герой – этот поистине великий человек – умел играть на страстях людей, сеять рознь между ними и в собственных целях использовать зависть и страх, удивительно ловко возбуждаемые им самим при помощи тех искусных намеков, которые толпа называет лицемерием, коварством, обольщением, ложью, предательством и так далее, но которые великими людьми объединяются под общим наименованием «политика» или «политичность», – искусство, которое указует на высшее превосходство человеческой природы и в котором наш герой был самым выдающимся мастером.
Глава VI
О шляпах
Уайлд собрал к этому времени довольно большую шайку, состоявшую из проигравшихся картежников, разорившихся судебных приставов, проторговавшихся купцов, ленивых подмастерьев, адвокатских клерков и бесчинной и распутной молодежи – юношей, которые, не будучи ни рождены для богатства, ни обучены какой-либо профессии или ремеслу, желали, не работая, жить в роскоши. Так как все эти лица придерживались разных принципов, вернее – разных головных уборов, между ними часто возникали разногласия. Среди них главенствовали две партии, а именно: тех, кто носили шляпы, лихо заломив их треуголкой, и тех, кто предпочитали носить «нашлепку» или «тренчер», спуская поля на глаза. Первых называли «кавалерами» или «торироры-горлодеры» и т. д.; вторые ходили под всяческими кличками – «круглоголовых», «фигов», «стариканов», «вытряхаймошну» и разными другими. Между ними постоянно возникали распри, а потому со временем они стали думать, что в их расхождениях есть что-то существенное и что интересы их несовместимы, тогда как в действительности все расхождение сводилось к фасону их шляп. И вот Уайлд, собрав их всех в пивной в ночь после казни Фирса и подметив, по тому, как они держались друг с другом, некоторые признаки несогласия, обратился к ним с такой речью в мягком, но настоятельном тоне:
– Джентльмены, мне совестно видеть, как люди, занятые столь великим и достославным делом, как ограбление общества, так глупо и малодушно ссорятся между собой. Неужели вы думаете, что первые изобретатели шляп или по меньшей мере различия между ними в самом деле замыслили так, что шляпы разных фасонов должны преисполнять человека та – благочестия, эта – законопочитания, та – учености, а эта – отваги? Нет, этими чисто внешними признаками они хотели только обмануть жалкую чернь и, не утруждая великих людей приобретением или сохранением сущности, ограничить их только необходимостью носить ее признак или тень. Поэтому с вашей стороны было бы мудро, находясь в толпе, развлекать простаков ссорами по этому поводу, чтобы с большей легкостью и безопасностью, пока они слушают вашу трескотню, залезать в их карманы; но всерьез заводить в собственной среде такую нелепую распрю – до крайности глупо и бессмысленно.
Раз вы знаете, что все вы плуты, какая разница, носите ли вы узкие или широкие поля? Или плут не тот же плут что в той, что в этой шляпе? Если публика так неумна, что увлекается вашими спорами и отдает предпочтение одной своре перед другой, покуда обе целят на ее карманы, ваше дело смеяться над дурью, а не подражать ей. Что может быть, джентльмены, нелепей, чем ссориться из-за шляп, когда ни у кого из вас шляпа не стоит и фартинга? Что проку в шляпе? Голову греть да прикрывать от людей лысую макушку, – а что еще? Признак джентльмена – снимать то и дело шляпу: да и в суде и в благородных собраниях никто и никогда не сидит в шляпе. А потому, чтоб я больше не слышал об этих ребяческих спорах! Давайте-ка все вместе вскинем дружно шляпы, и отныне лучшей шляпой будем считать ту, в которой упрятана самая большая добыча!
Так закончил он свою речь, встреченную шумным одобрением, и тотчас же все присутствующие дружно вскинули шляпы, как он им велел.
Глава VII,
показывающая, к каким последствиям привели сношения Хартфри с Уайлдом, – вполне естественным и обычным для маленьких людей в общении с великим человеком; а также некоторые образцы писем, отражающих несколько способов отвечать заимодавцу
Возвратимся теперь к Хартфри, которому вернули индоссированный им вексель графа с сообщением, что должника нет на месте и, по наведенным справкам, он сбежал, а следовательно, за уплату отвечает теперь индоссант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Когда выписан был ордер на арест и леди, сама получив свои сведения от Уайлда, указала констеблю, по каким притонам искать мистера Фирса, он был без труда арестован и после очной ставки с мисс Стрэдл, опознавшей его под присягой, хотя она никогда его раньше не видела, отправлен в Ньюгет, откуда он тотчас же дал знать Уайлду о случившемся, и вечером тот пришел к нему на свиданье.
Уайлд представился сильно опечаленным бедою друга и столь же сильно удивленным тем, какими средствами она была навлечена. Впрочем, сказал он, Фирс, конечно, ошибается: он, вероятно, все-таки знавал мисс Стрэдл; но, добавил Уайлд, он сам ее разыщет и постарается опровергнуть ее показания, которые сами по себе, заметил он, еще ничем не грозят Фирсу; кроме того, он ему достанет свидетелей: одного по части alibi и пять-шесть по части репутации; так что опасаться ему нечего – посидит в заключении до сессии, вот и все наказание.
Фирс, утешенный заверениями Уайлда, долго его благодарил, и, крепко пожав друг другу руки и сердечно обнявшись на прощанье, они расстались.
Герой между тем раздумывал о том, что показаний одной свидетельницы будет недостаточно для осуждения Фирса, а он решил отправить его на виселицу, так как он был тот самый молодец, который особенно упирался, не желая отдать обусловленную долю добычи; поэтому Уайлд отправился разыскивать мистера Джеймса Слая, джентльмена, сыгравшего подсобную роль в его последнем подвиге, – нашел его и сообщил ему, что Фирс в тюрьме. Затем, поделившись опасениями, как бы Фирс не оговорил Слая, Уайлд посоветовал ему упредить Фирса, самому отдавшись в руки мировому судье и предложив себя в свидетели. Слай принял совет Уайлда, пошел прямо к судье, и тот посадил его в камеру, пообещав допустить свидетелем против товарища.
Через несколько дней Фирс предстал перед судом присяжных, где, к своему великому смущению, убедился, что его старый друг Слай показывает против него заодно с мисс Стрэдл. Вся его надежда была теперь на помощь, обещанную нашим героем. К несчастью, она не подоспела; и так как показания были явно против подсудимого, а он воздерживался от защиты, присяжные признали его виновным, суд его приговорил, а мистер Кетч повесил.
Так, с непревзойденной ловкостью, наш герой – этот поистине великий человек – умел играть на страстях людей, сеять рознь между ними и в собственных целях использовать зависть и страх, удивительно ловко возбуждаемые им самим при помощи тех искусных намеков, которые толпа называет лицемерием, коварством, обольщением, ложью, предательством и так далее, но которые великими людьми объединяются под общим наименованием «политика» или «политичность», – искусство, которое указует на высшее превосходство человеческой природы и в котором наш герой был самым выдающимся мастером.
Глава VI
О шляпах
Уайлд собрал к этому времени довольно большую шайку, состоявшую из проигравшихся картежников, разорившихся судебных приставов, проторговавшихся купцов, ленивых подмастерьев, адвокатских клерков и бесчинной и распутной молодежи – юношей, которые, не будучи ни рождены для богатства, ни обучены какой-либо профессии или ремеслу, желали, не работая, жить в роскоши. Так как все эти лица придерживались разных принципов, вернее – разных головных уборов, между ними часто возникали разногласия. Среди них главенствовали две партии, а именно: тех, кто носили шляпы, лихо заломив их треуголкой, и тех, кто предпочитали носить «нашлепку» или «тренчер», спуская поля на глаза. Первых называли «кавалерами» или «торироры-горлодеры» и т. д.; вторые ходили под всяческими кличками – «круглоголовых», «фигов», «стариканов», «вытряхаймошну» и разными другими. Между ними постоянно возникали распри, а потому со временем они стали думать, что в их расхождениях есть что-то существенное и что интересы их несовместимы, тогда как в действительности все расхождение сводилось к фасону их шляп. И вот Уайлд, собрав их всех в пивной в ночь после казни Фирса и подметив, по тому, как они держались друг с другом, некоторые признаки несогласия, обратился к ним с такой речью в мягком, но настоятельном тоне:
– Джентльмены, мне совестно видеть, как люди, занятые столь великим и достославным делом, как ограбление общества, так глупо и малодушно ссорятся между собой. Неужели вы думаете, что первые изобретатели шляп или по меньшей мере различия между ними в самом деле замыслили так, что шляпы разных фасонов должны преисполнять человека та – благочестия, эта – законопочитания, та – учености, а эта – отваги? Нет, этими чисто внешними признаками они хотели только обмануть жалкую чернь и, не утруждая великих людей приобретением или сохранением сущности, ограничить их только необходимостью носить ее признак или тень. Поэтому с вашей стороны было бы мудро, находясь в толпе, развлекать простаков ссорами по этому поводу, чтобы с большей легкостью и безопасностью, пока они слушают вашу трескотню, залезать в их карманы; но всерьез заводить в собственной среде такую нелепую распрю – до крайности глупо и бессмысленно.
Раз вы знаете, что все вы плуты, какая разница, носите ли вы узкие или широкие поля? Или плут не тот же плут что в той, что в этой шляпе? Если публика так неумна, что увлекается вашими спорами и отдает предпочтение одной своре перед другой, покуда обе целят на ее карманы, ваше дело смеяться над дурью, а не подражать ей. Что может быть, джентльмены, нелепей, чем ссориться из-за шляп, когда ни у кого из вас шляпа не стоит и фартинга? Что проку в шляпе? Голову греть да прикрывать от людей лысую макушку, – а что еще? Признак джентльмена – снимать то и дело шляпу: да и в суде и в благородных собраниях никто и никогда не сидит в шляпе. А потому, чтоб я больше не слышал об этих ребяческих спорах! Давайте-ка все вместе вскинем дружно шляпы, и отныне лучшей шляпой будем считать ту, в которой упрятана самая большая добыча!
Так закончил он свою речь, встреченную шумным одобрением, и тотчас же все присутствующие дружно вскинули шляпы, как он им велел.
Глава VII,
показывающая, к каким последствиям привели сношения Хартфри с Уайлдом, – вполне естественным и обычным для маленьких людей в общении с великим человеком; а также некоторые образцы писем, отражающих несколько способов отвечать заимодавцу
Возвратимся теперь к Хартфри, которому вернули индоссированный им вексель графа с сообщением, что должника нет на месте и, по наведенным справкам, он сбежал, а следовательно, за уплату отвечает теперь индоссант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53