https://www.dushevoi.ru/products/dushevye-poddony/90x90/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Отсюда шли знаменитые певцы и певицы, танцоры, гитаристы. Здесь жили и гремели на всю Москву Ольга Кленка, Соня Арапка, Дуня Соловей. Артистки неповторимые… Как мы были влюблены в них, как жадно смотрели, вспоминали стихи Блока о Кармен…
Цыганская семья за столом пополнилась новыми гостями. Граммофон умолк, но зато теперь пели все. Пели цыганские старинные, таборные, русские песни на цыганский лад… Мы – Тереза, Мишка, Тарас Трясило и я – присоединились к хору. Пили чай из самовара, потом наливки, ели жареную кровь с гречневой кашей – национальное блюдо, именуемое «рат». Рат – по-цыгански это кровь и это ночь.
Дети сидели рядом со взрослыми. Вокруг ходили огромные собаки, сбежавшиеся сюда со всего Зыкова, и грызли кости от студня…
Две черненькие девочки все не хотели идти спать, а их старший брат, рябой черт, ругался и гнал их в дом…
Как они пели, цыгане! Как звучали в ночи гитары! В ту ночь я услышал знаменитые «Доханэ», «Синее море», «Ручеек», «Слободушку»; «Маларку», «Фортэс», «Пусть я страдаю…».
Много слышал я в своей жизни концертов, но такого никогда и нигде. Они пели и играли для себя, только для себя… Все возможные в природе человеческие голоса выражали все возможные у людей чувства – горе, страданье, радость, счастье, ожиданье…
Это вам не «любовь – сон упоительный»…
Недолго жили мы с цыганами в Зыкове. Тереза поступила в консерваторию, Мишка, Захар и Тарас уехали в Ленинград и стали там инженером, врачом, ученым. Актерами не стали.
Я кочевал по Москве, по свету, актером тоже не стал.
Когда кончалась война, судьба вновь свела меня с цыганами. Я стал заведующим литературной частью театра «Ромэн».
В самом конце войны… Дни и ночи проводил я в этом удивительном театре. Поправлял и редактировал чужие пьесы, писал свои, привлекал к театру писателей… Там влюбился. Там женился на актрисе театра…
Когда дочери нашей исполнилось два года, меня вызвали в Ленинград на премьеру моей пьесы в Академическом театре имени Пушкина.
Пьеса была посвящена великому русскому ученому, изобретателю электрического освещения. Каковы же были моя радость и волнение, когда на генеральной репетиции я встретил Тараса Трясило. Его привел консультант спектакля профессор М. На премьеру пожаловали маститые Захар и Мишка с женами. После премьеры был банкет в «Астории». Потом друзья юности, актеры и цыгане – в спектакле был занят цыганский хор под управлением Сергея Сорокина – поднялись ко мне в номер.
И пока актеры, цыгане и моя жена вели разговоры об искусстве, мы с друзьями уединились.
На Исаакиевской площади был рассвет, а цыгане пели про лица, которые разгораются как вешняя заря, и что с песней легче дышится, и что с ней веселей, и в этой песне слышится нам отблеск жизни всей…
Друзья потребовали, чтоб я, наконец, исполнил монолог из «Принцессы Грезы» «Любовь – это сон упоительный»…
Но не было аккомпаниатора: Тереза совсем исчезла из нашей жизни. Да и жива ли она? К тому же я совершенно забыл слова. Иные слова наполняли мою голову, иная музыка звучала в моей душе. Далеко отплыл от меня Зеленый Гай, и отец с дрожжами, и юность моя…
…Прошло еще двадцать лет. На кухне нашей новой квартиры, недалеко от метро «Аэропорт», мы с женой, с взрослой дочерью и с братом моей жены – «заблужденным цыганом» Михаилом – обедали.
Михаил долго смотрел в окно на корпуса новых зданий, на маячащую вдали Останкинскую башню и вдруг закричал:
– Да это же Большая улица! А подальше, направо, Старое Зыково!
– Да, Зыково, – подтвердили мы. – Мы туда в магазин ходим.
– А ведь мы жили не здесь, мы жили на Конной, – сказал Миша. – Сюда мы в гости к родственникам иногда приезжали. Сюда! На Старое Зыково!
Мы смотрели с Михаилом на дома… Очень мало осталось здесь от старого, но кое-что осталось… Несколько домиков.
Это были они? В Старом Зыкове? Две девчонки и их рябой двадцатилетний брат, прогонявший их от стола.
Никто этого сказать не мог. Ни Михаил, ни я, ни жена.
Мало ли кто к кому ездил в гости! Мало ли кто кому пел песни! Может, они, может, другие…
Потом мы с женой провожали Михаила до метро. Немного прошлись по нашей улице и по продолжению ее – улице Усиевича.
Впереди нас прогуливалась пожилая, очень худая женщина в торчащей клочьями шубе. Ее держал под руку старик в очках и в шляпе, на голову ниже женщины.
Мы с женщиной стали всматриваться друг в друга.
– Это действительно ты? – спросила она.
– Да, это я, Тереза.
– Что ты тут делаешь?!
– Я тут живу. Вот в этом доме.
– А я тут – вот в этом. Уже давно. Семь лет.
– Значит, мы близкие соседи.
Мы познакомились – я с ее мужем, она с моей женой. Записали адреса. Обещали ходить друг к другу в гости.
– Я тут часто гуляю с внуками, – сказала она.
Но так пока еще мы не пошли к ней в гости…
А сейчас я исполню вам монолог из пьесы «Принцесса Греза»: любовь – это сон упоительный…
Венок

«Быть знаменитым некрасиво…» – сказал поэт.
Склонность к тщеславию у меня обнаружилась очень рано, в самые нежные годы.
В приготовительном классе гимназии ставили спектакль. Люлик Портнягин, одетый в костюм Весны, весь в тюле, в лентах и в бумажных цветах, призывал к себе силы природы и в стихах говорил о пчелках, о лютиках и ландышах и о вешних водах. Гимназисты-приготовишки, мы пели хором гимн весне. Каждый декламировал какое-нибудь стихотворение. Самая маленькая роль – Птички – досталась мне. Текст был: «Вот и я!» Ни стихотворения, ни монолога, ни песенки. «Вот и я!» Я залился слезами и сказал, что мой отец оперный дирижер, мать певица, дедушка композитор и поэтому от ничтожной роли Птички я отказываюсь.
Отец не одобрил меня.
– Быть тщеславным нехорошо, – сказал он.
Потом дело уладилось – в Петрограде началась Февральская революция, свергли царя, шальная пуля ранила маму в плечо у трамвайной остановки, папа отнес в ломбард драгоценную булавку в виде двуглавого орла с золотой короной, осыпанной мелкими бриллиантами, подаренную за дирижирование «Тангейзера» в высочайшем присутствии, и уехал с антрепренером Аксариным в Харьков организовывать там оперный театр. Покровскую гимназию закрыли. Спектакль не состоялся. Но склонность к тщеславию так во мне и осталась.
…И вот через сорок семь лет после несостоявшегося гимназического спектакля я срочно должен был вылететь в Прагу на премьеру моей пьесы.
Как и полагается, за десять дней до первого января – день премьеры – я купил билет на самолет Москва – Прага. Скромно встретив Новый год в кругу семьи, договорившись с «Вечерней Москвой» о том, что по телефону сообщу им, как пражане проводят первый день января, и как прошла премьера, и какие новые спектакли выпускают театры Чехословакии, я в шесть утра двинулся на Шереметьевский. Очень волновался и подгонял таксиста, боялся опоздать – ведь вылет назначен на восемь.
– Вы на какой самолет? – спросила женщина в кассе. – На сегодняшний или на вчерашний?
– Почему на вчерашний?
– Потому что вчерашний самолет вылетел вовремя, но из-за непогоды вернулся обратно. И пассажиры встречали Новый год в аэропорту. А сегодняшний не полетит.
– Почему?
– Потому что продан только один билет. Ваш.
– Что же мне делать?
– Лететь на вчерашнем. Места есть, Тоня? – запросила она по телефону. – На вчерашний сколько билетов продано?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
 смесители rossinka 

 Леонардо Стоун Леонардо