Из полной противогазной сумки пригоршнями вывалил красных тридцаток, из обоих карманов – горстями часов.
С этими деньгами мы купили на лагерном черном рынке две буханки хлеба и картофельных лепешек. На этом рынке можно было купить хлеб, даже яйца, маргарин пачками – видимо, от поваров, махорку – она была в большом дефиците. Все за баснословные деньги. Продукты шли и от внешних работ, куда брали каждый день триста-четыреста человек. Народ шил из шинелей тапочки, их меняли у местных на хлеб.
Купили места в каземате, на первом ярусе. Но сразу поняли, что здесь вся вошь сыплется на тебя. Не спишь. Утром наощупь достаешь из подмышек за раз три-четыре исключительно крупных вши. Тряхнешь рубахой над костром – треск идет. Андрей говорит: «Невозможно». Мы сменялись на второй ярус. Там тоже плохо спать. Народу набито битком, узкий метровый проход между нарами, жара. Так набздят за ночь – задыхаешься. Но это все равно лучше, чем внизу. Хотя и тут вошь заедала. На ночь обязательно над костром прожаривали одежду. Еще повезло, что не было тифа. Дня через три повара вызывают Андрея играть. Возвращается: «Проиграл все. Обыграли сволочи». В карты играла самая лагерная элита. Меня туда не пускали.
6
Так прожили две-три недели. Холода и голода почувствовать не успели. Стоял конец августа, было тепло. Как раз в это время удалось попасть в команду на торфоразработки в Козлову Руду. Там машина пластами резала торф. Мы вручную должны были переворачивать их для просушки на обратную сторону. Работа нетрудная, но все время согнувшись или на четвереньках
Стояли два барака. Один – длинный, окруженный колючей проволокой. В нем жили мы, человек двести пленных. Маленький барак – на одиннадцать немцев-охранников. Рацион всюду был один и тот же: баланда, суррогатный кофе, маргарин, хлеб. В отличие от лагеря, здесь выдавали сухари из настоящего хлеба.
На работу нас обычно разводили партиями по пятьдесят-шестьдесят человек. Каждую охраняли четыре немца, стоявшие поодаль, по углам места работы. В полдень пленных сгруживали вместе для обеда, и охранники подходили совсем близко. Так проработали с неделю.
Закоперщиком всего у нас был Андрей. Он стал говорить в бараке: «Что, так и будем гнить на этих торфоразработках? Давайте кинемся во время обеда, задушим, заберем оружие. Потом в бараке убьем смену, заберем их оружие и уйдем в лес». Народ согласился. Андрей взрезал себе вену, и его кровью все расписались: «Я, боец армии свободы, клянусь, что в борьбе с врагом не смирюсь и т. д.»
Договорились, что в этот день группы по четыре человека рассаживаются в обед к намеченным конвоирам. По свистку Андрея разом бросаются, разоружают, а при сопротивлении – душат. Андрей должен был как дирижер стоять в середине, у котла.
Немцы были уже беспечны. Обед. Мы разобрали баланду. Я не могу есть от волнения. Андрей дал свист – никто не кинулся…
Пришли в барак. Андрей костерит: «Шлюхи поносные!…» Когда легли спать, он мне шепчет: «Бежим вдвоем». Это было несложно. На следующее утро часов в пять, солнце еще только всходило, мы пошли в уборную. Дождались, когда часовой перешел на противоположную сторону, отогнули проволоку, юркнули и ушли.
Около часа то бежали, то очень быстро шли. Попали в большой малинник. Ягоды – в жизни таких не видал. А мы сильно проголодались. Долго ели – животы раздуло. Легли отдыхать. Вечером двинулись дальше.
Вышли на край леса. Видим – хутор. Там темно: хозяева легли спать. В стороне сарай. Зашли в него, смотрим: мешки с рожью, коса, цеп. Видать, здесь молотили. Андрей мне:
– Бери косу. Ломай. Будет нож.
Отломили конец, обмотали мешковиной. У дома стоит ржавая лейка.
– Бери.
Я отломил носик. Дырка получилась низко.
– Зачем обломил?
Смотрим – в сарае куры. Андрей мне:
– Неси мешок. Клади кур в мешок.
Я засомневался:
– Они же зашумят.
– Дурак! Смотри. – Берет курицу, загибает ей голову под крыло. Те только: – Ко-ко-ко… Положили в мешок пять штук – никакого шума. Оказывается, ночью куры молчат. Андрей за время беспризорничества всему обучился. Отсыпали ржи.
Пошли. Я вел на восток, определяясь по Большой Медведице. У Андрея было четыре класса, он совершенно не мог ориентироваться. Под утро нашли воду, решили подкормиться. В лейке из-за отломленного носика воды удерживалось мало – заткнули дырку палкой. Варили-варили рожь – она все сырая. Андрей отрубил косой на дереве головы трем курам. Я ощипал их. Рубить головы не мог. Бросили всех трех в рожь. Опять варили-варили и все равно не доварили. Соли нет. Я есть не могу.
Двинулись дальше. Лейку бросили: «Черт с ней, найдем еще что-нибудь. И только прошли немного, как начался у нас понос. Сперва у меня, потом у Андрея. Хлещем одной водой через каждые двести метров.
Под вечер наткнулись на огород при хуторе, нарвали моркови и кукурузы. Стемнело, решили идти дорогой: ни одной собаки пока не встретили. Но вскоре услышали сзади разговор: двое ехали на велосипедах. Мы залегли в кювет, думали нас не заметят. Велосипедисты проехали, да, видать, углядели.
7
Только подходим к деревне, а на нас: «Ранкаю вершун!» Привели в деревню Барберишки, волостной центр недалеко от Алитуса. Разбудили начальника полиции. Тому лет шестьдесят, седая волосатая грудь, похож на медведя. Накинул китель, добродушно ругается, что разбудили: «Все бегаете, не надоело вам, дуракам. Ну, я вам работу найду». И отправил нас на работу в госхоз, бывший совхоз, в километре от Барберишек.
В госхозе на разных сельхозработах было человек тридцать пленных. Убирали снопы в ригу. Охранял один литовец. Мы работаем – он стоит. Кормили хорошо: утром и в обед – жирный суп со свининой. Исключительно кормили. Спали на втором этаже двухэтажной школы. Пленные – в большой длинной комнате. Дверь в нее была не заперта. Влево и вправо от нашей комнаты – уборная и комната охранника. Низ в школе запирался.
Проработав в госхозе три дня, мы с Андреем решили бежать. Вечером в школе связали жгутом обмотки, свои и чужие. Остальные пленные видели все это, молчали. Андрей и тут сразу стал главным. Чуть что – берет за грудь: «Ты, тварь, молчи!»
Вышли в коридор. Андрей приоткрыл дверь к охраннику – тот спит. Одежда на табурете, рядом винтовка. Андрей зашел в комнату, взял китель, винтовку. Я ему шепотом:
– Куда винтовку?
– Пригодится
И мы спустились по обмоткам со второго этажа.
Попались мы после этого побега на второй день. Поймали нас опять литовцы. Подробностей не помню. Кажется, в Довгелишках. Нас поместили в тюрьму уездного города Мариамполь.
В это время немцы выкапывали трупы своих офицеров, погибших при наступлении, чтобы перезахоронить их на центральной площади Мариамполя. Рядовых оставляли на месте, потом, позднее, над ними ставили кресты.
Провиденциальны злоключения, которые история уготовила останкам обер-лейтенантов, гауптманов, майоров, столь нордически необоримо определивших судьбу моего героя:
Фронтовая могила, прощальный залп над нею.
Торжественное перенесение на центральную площадь Мариамполя.
Переход в небытие в 1944 году, когда фронт прокатил обратно на запад, и все немецкие воинские захоронения были стерты с лица земли.
Того гляди, новое воплощение после 1991-го.
Пока же, в 1941-м, литовцы, выполняя приказ новой власти, исхитрялись делать эту тошнотворную работу руками русских пленных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
С этими деньгами мы купили на лагерном черном рынке две буханки хлеба и картофельных лепешек. На этом рынке можно было купить хлеб, даже яйца, маргарин пачками – видимо, от поваров, махорку – она была в большом дефиците. Все за баснословные деньги. Продукты шли и от внешних работ, куда брали каждый день триста-четыреста человек. Народ шил из шинелей тапочки, их меняли у местных на хлеб.
Купили места в каземате, на первом ярусе. Но сразу поняли, что здесь вся вошь сыплется на тебя. Не спишь. Утром наощупь достаешь из подмышек за раз три-четыре исключительно крупных вши. Тряхнешь рубахой над костром – треск идет. Андрей говорит: «Невозможно». Мы сменялись на второй ярус. Там тоже плохо спать. Народу набито битком, узкий метровый проход между нарами, жара. Так набздят за ночь – задыхаешься. Но это все равно лучше, чем внизу. Хотя и тут вошь заедала. На ночь обязательно над костром прожаривали одежду. Еще повезло, что не было тифа. Дня через три повара вызывают Андрея играть. Возвращается: «Проиграл все. Обыграли сволочи». В карты играла самая лагерная элита. Меня туда не пускали.
6
Так прожили две-три недели. Холода и голода почувствовать не успели. Стоял конец августа, было тепло. Как раз в это время удалось попасть в команду на торфоразработки в Козлову Руду. Там машина пластами резала торф. Мы вручную должны были переворачивать их для просушки на обратную сторону. Работа нетрудная, но все время согнувшись или на четвереньках
Стояли два барака. Один – длинный, окруженный колючей проволокой. В нем жили мы, человек двести пленных. Маленький барак – на одиннадцать немцев-охранников. Рацион всюду был один и тот же: баланда, суррогатный кофе, маргарин, хлеб. В отличие от лагеря, здесь выдавали сухари из настоящего хлеба.
На работу нас обычно разводили партиями по пятьдесят-шестьдесят человек. Каждую охраняли четыре немца, стоявшие поодаль, по углам места работы. В полдень пленных сгруживали вместе для обеда, и охранники подходили совсем близко. Так проработали с неделю.
Закоперщиком всего у нас был Андрей. Он стал говорить в бараке: «Что, так и будем гнить на этих торфоразработках? Давайте кинемся во время обеда, задушим, заберем оружие. Потом в бараке убьем смену, заберем их оружие и уйдем в лес». Народ согласился. Андрей взрезал себе вену, и его кровью все расписались: «Я, боец армии свободы, клянусь, что в борьбе с врагом не смирюсь и т. д.»
Договорились, что в этот день группы по четыре человека рассаживаются в обед к намеченным конвоирам. По свистку Андрея разом бросаются, разоружают, а при сопротивлении – душат. Андрей должен был как дирижер стоять в середине, у котла.
Немцы были уже беспечны. Обед. Мы разобрали баланду. Я не могу есть от волнения. Андрей дал свист – никто не кинулся…
Пришли в барак. Андрей костерит: «Шлюхи поносные!…» Когда легли спать, он мне шепчет: «Бежим вдвоем». Это было несложно. На следующее утро часов в пять, солнце еще только всходило, мы пошли в уборную. Дождались, когда часовой перешел на противоположную сторону, отогнули проволоку, юркнули и ушли.
Около часа то бежали, то очень быстро шли. Попали в большой малинник. Ягоды – в жизни таких не видал. А мы сильно проголодались. Долго ели – животы раздуло. Легли отдыхать. Вечером двинулись дальше.
Вышли на край леса. Видим – хутор. Там темно: хозяева легли спать. В стороне сарай. Зашли в него, смотрим: мешки с рожью, коса, цеп. Видать, здесь молотили. Андрей мне:
– Бери косу. Ломай. Будет нож.
Отломили конец, обмотали мешковиной. У дома стоит ржавая лейка.
– Бери.
Я отломил носик. Дырка получилась низко.
– Зачем обломил?
Смотрим – в сарае куры. Андрей мне:
– Неси мешок. Клади кур в мешок.
Я засомневался:
– Они же зашумят.
– Дурак! Смотри. – Берет курицу, загибает ей голову под крыло. Те только: – Ко-ко-ко… Положили в мешок пять штук – никакого шума. Оказывается, ночью куры молчат. Андрей за время беспризорничества всему обучился. Отсыпали ржи.
Пошли. Я вел на восток, определяясь по Большой Медведице. У Андрея было четыре класса, он совершенно не мог ориентироваться. Под утро нашли воду, решили подкормиться. В лейке из-за отломленного носика воды удерживалось мало – заткнули дырку палкой. Варили-варили рожь – она все сырая. Андрей отрубил косой на дереве головы трем курам. Я ощипал их. Рубить головы не мог. Бросили всех трех в рожь. Опять варили-варили и все равно не доварили. Соли нет. Я есть не могу.
Двинулись дальше. Лейку бросили: «Черт с ней, найдем еще что-нибудь. И только прошли немного, как начался у нас понос. Сперва у меня, потом у Андрея. Хлещем одной водой через каждые двести метров.
Под вечер наткнулись на огород при хуторе, нарвали моркови и кукурузы. Стемнело, решили идти дорогой: ни одной собаки пока не встретили. Но вскоре услышали сзади разговор: двое ехали на велосипедах. Мы залегли в кювет, думали нас не заметят. Велосипедисты проехали, да, видать, углядели.
7
Только подходим к деревне, а на нас: «Ранкаю вершун!» Привели в деревню Барберишки, волостной центр недалеко от Алитуса. Разбудили начальника полиции. Тому лет шестьдесят, седая волосатая грудь, похож на медведя. Накинул китель, добродушно ругается, что разбудили: «Все бегаете, не надоело вам, дуракам. Ну, я вам работу найду». И отправил нас на работу в госхоз, бывший совхоз, в километре от Барберишек.
В госхозе на разных сельхозработах было человек тридцать пленных. Убирали снопы в ригу. Охранял один литовец. Мы работаем – он стоит. Кормили хорошо: утром и в обед – жирный суп со свининой. Исключительно кормили. Спали на втором этаже двухэтажной школы. Пленные – в большой длинной комнате. Дверь в нее была не заперта. Влево и вправо от нашей комнаты – уборная и комната охранника. Низ в школе запирался.
Проработав в госхозе три дня, мы с Андреем решили бежать. Вечером в школе связали жгутом обмотки, свои и чужие. Остальные пленные видели все это, молчали. Андрей и тут сразу стал главным. Чуть что – берет за грудь: «Ты, тварь, молчи!»
Вышли в коридор. Андрей приоткрыл дверь к охраннику – тот спит. Одежда на табурете, рядом винтовка. Андрей зашел в комнату, взял китель, винтовку. Я ему шепотом:
– Куда винтовку?
– Пригодится
И мы спустились по обмоткам со второго этажа.
Попались мы после этого побега на второй день. Поймали нас опять литовцы. Подробностей не помню. Кажется, в Довгелишках. Нас поместили в тюрьму уездного города Мариамполь.
В это время немцы выкапывали трупы своих офицеров, погибших при наступлении, чтобы перезахоронить их на центральной площади Мариамполя. Рядовых оставляли на месте, потом, позднее, над ними ставили кресты.
Провиденциальны злоключения, которые история уготовила останкам обер-лейтенантов, гауптманов, майоров, столь нордически необоримо определивших судьбу моего героя:
Фронтовая могила, прощальный залп над нею.
Торжественное перенесение на центральную площадь Мариамполя.
Переход в небытие в 1944 году, когда фронт прокатил обратно на запад, и все немецкие воинские захоронения были стерты с лица земли.
Того гляди, новое воплощение после 1991-го.
Пока же, в 1941-м, литовцы, выполняя приказ новой власти, исхитрялись делать эту тошнотворную работу руками русских пленных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61