Подросток становится смущенным обладателем нового тела и нового нервного контура, фиксированного на оргазме и слиянии сперматозоида с яйцеклеткой. Юноша, достигший половой зрелости, как любое другое млекопитающее, бродит в поисках сексуального объекта, каждым своим нейроном сгорая от желания спариваться.
Импринтная уязвимость сильна, и первые сексуальные сигналы, возбуждающие нервную систему подростка, фиксируются на всю жизнь и навсегда определяют сексуальную реальность человека. Опыты первых половых актов и оргазмов импринтируют характерную половую роль, которая, опять-таки, биохимически закрепляется и остается постоянной на всю жизнь. Поэтому нам не стоит удивляться, что в такие чувствительные моменты столь легко приобретаются различные фетиши. Мастерс и Джонсон продемонстрировали, что специфические половые «дисфункции» (так называемые «извращения», «фетиши», слабая половая потенция, преждевременное семяизвержение, импотенция, фригидность и пр.), или нетрадиционные для местного племени импринты, объявляемые этим племенем «греховными», возникают после специфического опыта, полученного подростком при первых половых актах. Этот же специфический опыт программирует роботическое поведение «нормального», «хорошо адаптированного» человека». В разговорной речи импринты и программы четвертого контура называют «взрослой личностью», исполняющей одомашненную половую роль.
Сексуальный импринт замораживает поведение, сводя его к набору жестких роботических циклов, то есть исполнению «инстинктивных» ритуалов спаривания птиц и насекомых. Каждый промыватель мозгов обязательно должен понимать, что на половое поведение в значительной мере влияет мораль общества и семьи. Племя всегда окружает половой акт лютыми угрозами и жестокими табу – до такой степени, что большинство людей даже не знает, что слово мораль может относиться еще к чему-то, кроме половых запретов. Во всех обществах мира половой контур безжалостно приручается и направляется в русло племенного воспроизводства. Общество одобрительно относится лишь к такому оргазму, который направлен на моногамное продолжение рода. Любой оргазм, который просто доставляет наслаждение, обществом осуждается. Разделение труда и широкий диапазон культур на фоне удивительной способности нервной системы импринтировать почти все мешает одомашненным людям осознать, что их манера исполнения социальной половой роли столь же механична, как и у млекопитающих, птиц, рыб или насекомых.
Ни бихевиористские модификации поведения, ни обусловливание заметно не меняют основной биохимический импринт, пока не происходит промывание мозгов в какой-либо форме или биохимическое переимпринтирование. В результате «перемонтажа» половых контуров освободившаяся от оков прирученности личность подключается к другой субкультуре с «еретической» системой половых ценностей. Переимпринтирование эротического мозга может быть весьма эффективной техникой промывания мозгов, но только в качестве приложения к основному перепрограммированию, когда переимпринтируется первый контур (безопасность) и второй контур (статус эго). К примеру, если бы Синк изнасиловал Патти Херст в первую ночь после ее похищения, возможно, она испытала бы сильное отвращение. Однако после того, как пленник начинает искать в фигуре промывателя мозгов источник биологической безопасности, физической поддержки и определения эмоциональной реальности, половое совращение способно импринтировать новое эротическое поле.
Чтобы сохранять индивидуальный пузырь реальности, необходимо постоянно находиться в кругу своего племени и обмениваться характерными племенными сигналами. В основном общение людей ужасающе примитивно и сводится к бесконечным перепевам на тему: «Я здесь. А ты?» (солидарность улья), и «Ничего реально не изменилось. Все осталось, как прежде» (обычные заботы улья). Изоляция, первый этап в промывании мозгов, уничтожает этот защитный пузырь. Когда человек перестает получать ответную реакцию – «Мы еще здесь; ничего не изменилось», – импринты начинают слабеть и исчезать.
Как отмечает д-р Джон Лилли, когда спасают потерпевших кораблекрушение путешественников и моряков, которым пришлось провести длительное время в полной изоляции, они ощущают сильную робость. Они боятся вступать в разговоры с людьми, и порой эта боязнь не покидает их долгие недели. Они знают, что все ими сказанное может показаться безумием, ведь их импринты стерлись и они пребывают в некондиционированном текучем мире йоги или мистицизма. На переимпринтирование их социального пузыря уходит много дней.
Похожая импринтная уязвимость и возврат к младенчеству происходит во многих случаях длительной госпитализации, хотя медики не понимают этот зловещий факт. Некоторым пациентам в буквальном смысле до такой степени промывают мозги, что они становятся инвалидами на всю жизнь. Это классический случай второконтурной беспомощности. При этом персонал больницы обвиняет таких пациентов в симуляции, перекладывая вину за собственную некомпетентность на беспомощную жертву.
Наши умственные программы фокусируют, пропускают, систематизируют и выбирают из бесконечного ряда возможностей те биохимические импринты, которые определяют тактики и стратегии, обеспечивающие выживание в одном месте, статус в одном племени. Ребенок генетически способен выучить любом язык, овладеть любым искусством, сыграть любую сексуальную роль; но через короткое время у него жестко закрепляется функция признавать, брать на вооружение и копировать только те ограниченные предложения, которые поставляет ему социальная и культурная среда.
Но за это каждый из нас дорого расплачивается. Выживание и статус автоматически означают утрату бесконечных возможностей, которые есть у необусловленного сознания. Прирученная личность внутри социального пузыря – это лишь реализация одной из крошечных программ, запущенных интеллектом. Этим интеллектом обладает человеческий биокомпьютер из 100 миллиардов клеток. Мы в буквальном смысле лишились зрения; мы в буквальном смысле распрощались с чувствами; мы в буквальном смысле лишь чуточку сознательнее, нежели любое другое стадное животное.
Поэтому задача промывателя мозгов проста и сводится к замене одного набора роботических контуров на другой. Как только жертва пытается найти в его фигуре биологическую безопасность и поддержку для эго (так младенец видит родителей), уязвимым нейронам жертвы можно импринтировать любую третье-контурную идеологию.
Поскольку все мы импринтированы нашими социальными пузырями, далеко не каждый из нас понимает, что карта реальности любого человека, какой бы эксцентричной и параноидальной она нам ни казалась, имеет не меньше смысла, чем наша собственная карта реальности. Люди становятся вегетарианцами, нудистами, коммунистами или змеепоклонниками по тем же причинам, по которым другие люди становятся католиками, республиканцами, либералами или нацистами.
В период импринтной уязвимости любого человека можно «переключить» с одной системы на другую. Нас можно легко переключить с бормотания «ОМ» на крики «Аллилуйя», причем мы будем понимать смысл каждой из этих идеологий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Импринтная уязвимость сильна, и первые сексуальные сигналы, возбуждающие нервную систему подростка, фиксируются на всю жизнь и навсегда определяют сексуальную реальность человека. Опыты первых половых актов и оргазмов импринтируют характерную половую роль, которая, опять-таки, биохимически закрепляется и остается постоянной на всю жизнь. Поэтому нам не стоит удивляться, что в такие чувствительные моменты столь легко приобретаются различные фетиши. Мастерс и Джонсон продемонстрировали, что специфические половые «дисфункции» (так называемые «извращения», «фетиши», слабая половая потенция, преждевременное семяизвержение, импотенция, фригидность и пр.), или нетрадиционные для местного племени импринты, объявляемые этим племенем «греховными», возникают после специфического опыта, полученного подростком при первых половых актах. Этот же специфический опыт программирует роботическое поведение «нормального», «хорошо адаптированного» человека». В разговорной речи импринты и программы четвертого контура называют «взрослой личностью», исполняющей одомашненную половую роль.
Сексуальный импринт замораживает поведение, сводя его к набору жестких роботических циклов, то есть исполнению «инстинктивных» ритуалов спаривания птиц и насекомых. Каждый промыватель мозгов обязательно должен понимать, что на половое поведение в значительной мере влияет мораль общества и семьи. Племя всегда окружает половой акт лютыми угрозами и жестокими табу – до такой степени, что большинство людей даже не знает, что слово мораль может относиться еще к чему-то, кроме половых запретов. Во всех обществах мира половой контур безжалостно приручается и направляется в русло племенного воспроизводства. Общество одобрительно относится лишь к такому оргазму, который направлен на моногамное продолжение рода. Любой оргазм, который просто доставляет наслаждение, обществом осуждается. Разделение труда и широкий диапазон культур на фоне удивительной способности нервной системы импринтировать почти все мешает одомашненным людям осознать, что их манера исполнения социальной половой роли столь же механична, как и у млекопитающих, птиц, рыб или насекомых.
Ни бихевиористские модификации поведения, ни обусловливание заметно не меняют основной биохимический импринт, пока не происходит промывание мозгов в какой-либо форме или биохимическое переимпринтирование. В результате «перемонтажа» половых контуров освободившаяся от оков прирученности личность подключается к другой субкультуре с «еретической» системой половых ценностей. Переимпринтирование эротического мозга может быть весьма эффективной техникой промывания мозгов, но только в качестве приложения к основному перепрограммированию, когда переимпринтируется первый контур (безопасность) и второй контур (статус эго). К примеру, если бы Синк изнасиловал Патти Херст в первую ночь после ее похищения, возможно, она испытала бы сильное отвращение. Однако после того, как пленник начинает искать в фигуре промывателя мозгов источник биологической безопасности, физической поддержки и определения эмоциональной реальности, половое совращение способно импринтировать новое эротическое поле.
Чтобы сохранять индивидуальный пузырь реальности, необходимо постоянно находиться в кругу своего племени и обмениваться характерными племенными сигналами. В основном общение людей ужасающе примитивно и сводится к бесконечным перепевам на тему: «Я здесь. А ты?» (солидарность улья), и «Ничего реально не изменилось. Все осталось, как прежде» (обычные заботы улья). Изоляция, первый этап в промывании мозгов, уничтожает этот защитный пузырь. Когда человек перестает получать ответную реакцию – «Мы еще здесь; ничего не изменилось», – импринты начинают слабеть и исчезать.
Как отмечает д-р Джон Лилли, когда спасают потерпевших кораблекрушение путешественников и моряков, которым пришлось провести длительное время в полной изоляции, они ощущают сильную робость. Они боятся вступать в разговоры с людьми, и порой эта боязнь не покидает их долгие недели. Они знают, что все ими сказанное может показаться безумием, ведь их импринты стерлись и они пребывают в некондиционированном текучем мире йоги или мистицизма. На переимпринтирование их социального пузыря уходит много дней.
Похожая импринтная уязвимость и возврат к младенчеству происходит во многих случаях длительной госпитализации, хотя медики не понимают этот зловещий факт. Некоторым пациентам в буквальном смысле до такой степени промывают мозги, что они становятся инвалидами на всю жизнь. Это классический случай второконтурной беспомощности. При этом персонал больницы обвиняет таких пациентов в симуляции, перекладывая вину за собственную некомпетентность на беспомощную жертву.
Наши умственные программы фокусируют, пропускают, систематизируют и выбирают из бесконечного ряда возможностей те биохимические импринты, которые определяют тактики и стратегии, обеспечивающие выживание в одном месте, статус в одном племени. Ребенок генетически способен выучить любом язык, овладеть любым искусством, сыграть любую сексуальную роль; но через короткое время у него жестко закрепляется функция признавать, брать на вооружение и копировать только те ограниченные предложения, которые поставляет ему социальная и культурная среда.
Но за это каждый из нас дорого расплачивается. Выживание и статус автоматически означают утрату бесконечных возможностей, которые есть у необусловленного сознания. Прирученная личность внутри социального пузыря – это лишь реализация одной из крошечных программ, запущенных интеллектом. Этим интеллектом обладает человеческий биокомпьютер из 100 миллиардов клеток. Мы в буквальном смысле лишились зрения; мы в буквальном смысле распрощались с чувствами; мы в буквальном смысле лишь чуточку сознательнее, нежели любое другое стадное животное.
Поэтому задача промывателя мозгов проста и сводится к замене одного набора роботических контуров на другой. Как только жертва пытается найти в его фигуре биологическую безопасность и поддержку для эго (так младенец видит родителей), уязвимым нейронам жертвы можно импринтировать любую третье-контурную идеологию.
Поскольку все мы импринтированы нашими социальными пузырями, далеко не каждый из нас понимает, что карта реальности любого человека, какой бы эксцентричной и параноидальной она нам ни казалась, имеет не меньше смысла, чем наша собственная карта реальности. Люди становятся вегетарианцами, нудистами, коммунистами или змеепоклонниками по тем же причинам, по которым другие люди становятся католиками, республиканцами, либералами или нацистами.
В период импринтной уязвимости любого человека можно «переключить» с одной системы на другую. Нас можно легко переключить с бормотания «ОМ» на крики «Аллилуйя», причем мы будем понимать смысл каждой из этих идеологий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58