А уже не вижду власти
Сильного и богатого и многовоя
Брата моего Ярослава…»
Выделяя разрядкой очень важное место, согласен с ученым, что Ярослава укоряет именно автор «Слова», хотя вкладывает этот укор в уста Святослава Всеволодовича киевского. Таким образом, отсутствие в «Слове» призыва-обращения к Ярославу черниговскому легко объяснимо, а тончайшие и дерзейшие намеки или умолчания, касавшиеся также Мономаха, Всеволода Большое Гнездо, Давида и Рюрика.Ростиславичей, мы можем с достаточной степенью вероятности приписать князю, их идейно-политическому противнику, — им был именно Игорь Святославич.
Двойственное отношение автора «Слова» к великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу .исследователи отметили давно. Это был, как выразился однажды Д. С. Лихачев, «один из слабейших князей, когда-либо княживших в Киеве». Но автор поэмы называет его «грозным великим», выдвигая «…идею о старшинстве, о необходимости подчинения младших князей старейшему, независимо от реального соотношения их сил. …И все же поэт его высоко поднимает над остальными князьями, окружает ореолом главенства и старейшинства, преувеличивает значение его победы над Кобяком, называет грозным, каким он никогда не был, наделяет мудростью, политической прозорливостью и далековидностью… Он известен не только на Руси, но и далеко за ее пределами: немцы и венецианцы, греки и моравы поют ему славу как победителю половцев. И при всем том поэт дает понять, что сила Святослава, которою он так щедро его наделяет, лежит главным образом в моральном авторитете его великокняжеского достоинства» (И. У. Будовниц. Идейное содержание «Слова о полку Игореве». Известия АН СССР, сер. история и философия, т. XIII, № 2, стр. 157— 158).
Думаю все же, что чрезмерное возвеличивание Святослава содержит и некоторую толику недоброжелательной иронии — автор поэмы не мог не знать реального значения личности этого номинально великого князя, чья власть была жестко ограничена киевским боярством и Рюриком Ростиславичем. А Игорь, если автором поэмы был он, не мог не помнить «обиды» 1164 года, распри 1167-го, и совсем не случайно упреки северским князьям вложены в уста именно Святослава Всеволодовича, с которым будто бы беседуют в Киеве местные бояре. Невозможно отделаться от ощущения, что в информационном сообщении о поражении войска Игоря и в этих упреках таится политическое лицемерие. Не был ли Святослав Всеволодович, многолетний политический враг Олега Святославича, втайне доволен тем, что его младший брат Ярослав, продолжая семейную традицию, столь «деликатно» поступил с младшим северским братом, Игорем Святославичем?
В отличие от общепринятой точки зрения, согласно которой Святослав своевременно не узнал о походе Игоря, считаю, что он был хорошо осведомлен об этом довольно масштабном для собственно Русской земли событии. Междугородный телефон и радио заменяли в те времена гонцы; земля, как во все времена, полнилась слухом, от Киева был день хорошей езды до Чернигова, где о планируемом походе знали заранее, отрядив в него ковуев. Больше того — Святослав Всеволодович поехал на север, словно лично хотел убедиться, что Игорь действительно ушел в степь, и полков его «не кресити»„.
Подведем некоторые итоли. Ироническое величанье Рюрика и Давыда «господа», убийственный сарказм в отношении Всеволода Большое Гнездо, упреки, адресованные Ярославу черниговскому, гиперболизация мощи Святослава киевского, полное забвение во всех обращениях к этим князьям традиционных вставных «братья» и «братия», множество иных смысловых нюансов этого ряда объясняется реалистичной позицией Игоря, придавшего «призывам» риторико-полемический характер. Время показало, что они действительно остались гласом вопиющего в пустыне — никакого единения, общих выступлений «за обиду сего времени» не состоялось.
Как и некоторые другие, склоняюсь к мысли, что «Слово» появилось и стало известным именно к концу жизни Игоря, и в таком случае «призывы» — чистая ретроспекция, литературная интерпретация недавних страстей, прошедших событий. А отношение автора к Ярославу черниговскому и Роману волынскому позволило Б. И. Яценко значительно расширить временные рамки создания памятника. Действительно, слова «а уже не вижу власти сильного и богатого и многовоя брата моего Ярослава» воспринимаются не только как отеческий упрек, осуждение. «Так мог писать только политический противник Ярослава. Но он не мог еще прославлять Игоря и не принимать во внимание Ярослава Черниговского в 1194-1196гг., когда Ольговичи выступали как единая политическая сила»… «Кроме того, автор „Слова“ везде называет Чернигов „отним златым столом“ Игоря н Всеволода Святославичей, игнорируя старейшинство и несомненное право на Чернигов князей Всеволодовичей. Если учесть, какой острой была борьба за Чернигов между Святославом и старшим братом Игоря Олегом (1164— 1179 гг.), то напрашивается вывод, что автор мог назвать Чернигов „отним столом“ Игоря лишь после смерти Ярослава, когда Игорь стал владетельным господином в Чернигове. Нам представляется, что время написания „Слова“ следует ограничивать 1198-1202 гг. „Слово о полку Игореве“ не могло появиться раньше 1198 г. еще и потому, что здесь очень прозрачный намек на поход Всеволода суздальского на Дон в 1198 г.: Всеволод может (якобы! — В. Ч.) «Донъ шеломы выльяти»… Далее: первый половецкий поход Романа, как считает Н. Ф. Котляр, состоялся в 1197 или 1198 гг. и автор «Слова» не мог ранее этого срока назвать половцев в числе побежденных Романом народов.
И вывод: «Восторженная военная характеристика, данная Роману в „Слове“, может относиться только к 1195-1198 гг., когда волынский князь был союзником Ольговичей в феодальных войнах за передел Русской земли. В 1199 г. князь Роман захватил Галич и стал врагом Игоря и его сыновей, внуков Осмомысла, которые тоже претендовали на Галицкое наследство. Значит, „Слово о полку Игореве“ было написано в 1198-1199 г. — после вокняжения Игоря Святославича в Чернигове и до захвата Романом Мстиславичем Галича» (Б. И. Яденко. Солнечное затмение в «Слове о полку Игореве». В кн. «Слово о полку Игореве» и памятники древнерусской литературы. ТОДРЛ, XXXI, Л., 1976, стр. 121-122).
Датируя «Слово» 1185 г. на том основании, что события последующего времени якобы не отражены в поэме, некоторые исследователи не замечают, что время это все же специфически отражено — в сложнейшей интерпретации политических страстей, авторских приязней, неприязней и целей, в недомолвках, иносказаниях, намеках и умолчаниях, риторических «призывах» к живым и мертвым. Это был чисто литературный прием, изобретенный автором для политических: оценок князей-современников, которые своим местничеством обрекали Русскую землю на грядущую погибель. И художественному произведению такого значения не обязательно было следовать подробностям исторических будней; ведь автор счел возможным пренебречь множеством сведений из двухвековой истории Руси. Он вообще не ставил себе целью воссоздать историческую панораму. Его, как художника, историка и политика, интересовали всего три периода: 1) наступившие после «старого Владимира» времена первых усобиц, то есть «лета Ярославовы», 2) «плъци Ольговы» — это примерно с 1078 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155