“Жди!” — крикнула дева и ускакала.
А поутру случилось... Кузнец взял клещами подкову, и вдруг та сделалась идеально круглой. Столь круглой, что не пришлась по копыту.
С той поры так делалось всегда. У него перестали ковать лошадей. Он начал голодать, как вновь прискакала всадница. Кузнец страстно обнял её.
“Тебе нравятся мои подковы? — спросила она. — Ты счастлив наказанием?” — Счастлив-то счастлив, — отвечал он, — да было бы чем добывать пропитание”. —
“Ну, это просто! — улыбнулась дева. — Один мой поцелуй — и тебе никогда не придётся думать о хлебе”.
“Тогда люди скажут — я живу воровством...”
И был ему ответ:
“А я могу полюбить и вора!”
Эта притча — предмет вашей авторской фантазии? Какие смыслы и подсмыслы заложены в этой притче?
И.Г.: Притча придумана мной, чтобы глубже высветить характер героя и сделать этот образ типом. Героиня, рассказавшая притчу, не задумывается, что та соотносима с её другом. А он это понял. Большего сказать не могу — иначе рассказ будет мёртв. Читатель, размышляя, сам увидит то, что видно не сразу.
***
Е.З.: О каких талантливых иллюстраторах ваших произведений вы бы хотели упомянуть?
И.Г.: Мою первую книгу “Русский эротический сказ” отлично проиллюстрировал молдавский художник Михаил Бруня. Выразительность его рисунков усиливает настроение жизнелюбия, которое я постарался отобразить. Дух другой моей книги, переведённой на немецкий, верно и с большой силой проникновения передал Христиан Ромаккер. Мне очень нравятся иллюстрации Юрия Диденко, живущего в Ганновере. В мастерских рисунках много динамики, ею подчёркивается напряжённость сюжета. Превосходны работы Тамары Ивановой, выпускницы Московского полиграфического института. В работах прослеживается влияние русского супрематизма (Малевич) в симбиозе с западноевропейским оп-артом (Виктор Васарели) и поздней графикой Арт-деко. Тамара — профессионал в книжной и компьютерной графике, в области создания книг — художественных объектов.
***
Е.З.: Игорь, с какими писателями из России и других стран СНГ вы сохраняете тесные контакты?
И.Г.: С начала 80-х я дружу с московским писателем Вардваном Варткесовичем Варжапетяном, автором прекрасных романов об Омаре Хайяме, Франсуа Вийоне, Григоре Нарекаци и многих других книг. Столько же лет длится моя дружба с молдавским писателем, доктором искусствоведения Константином Борисовичем Шишканом. В 80-е годы, будучи главным редактором журнала “Кодры”, он организовал при нём литературную мастерскую, я там занимался. В 1986-м Константин Борисович опубликовал в журнале мою повесть “Это я — Елена!”.
***
Е.З.: Как вы относитесь к современной немецкой литературе? Какие немецкие (германские) писатели 1990-2000 гг. сейчас особенно популярны и читаемы?
И.Г.: По-прежнему популярен Гюнтер Грасс. Публика любит Владимира Каминера, его книги расходятся большими тиражами, он признан видным представителем германской литературы. Не знаю, насколько популярен Бернхард Шлинк, но от его романа “Чтец” я в восторге. Неплохи книги молодых авторов Рикарды Юнге “Никакой чужой страны”, Бернхарда Келлера “Игра во тьме”.
***
Е.З.: Стал ли Берлин для вас второй (может, третьей?) родиной?
И.Г.: Именно третьей. Второй родиной была Молдавия. Там я женился, там у нас родилась дочь. В Молдавии после 1986 меня часто публиковали в журналах, в альманахах, в коллективных сборниках. О вышедшей там первой книге я уже сказал. Я переводил по подстрочнику стихи молдавских поэтов Петру Заднипру, Василе Галайку, Лидии Унгуряну и других, состоял в Ассоциации русских литераторов, там было замечательно интересно. Уезжая, думал: а что будет в Германии? Встреча с Берлином неизгладима в памяти. Здесь необыкновенно тепло отнеслись ко мне, к моей семье. Общество друзей Московского университета устроило мою встречу с читателями. Издательство “Volk und Welt”, существовавшее до 1999 года, предложило издать книгу. Сама атмосфера Берлина как-то очень подошла мне. Здесь я и моя семья — у себя дома. Дочь окончила частную гимназию, войдя в пятёрку лучших, и поступила во Freie Universitat на факультет публицистики.
***
Е.З.: Берлин, вернув себе статус столицы и ещё больше увеличив свою притягательность, является сейчас крупным литературным центром. Соприкасаетесь ли вы с немецкими литераторами Берлина? Принимают ли российско-немецкие писатели активное участие в литературной жизни столицы Германии?
И.Г.: Мне известны несколько объединений российско-немецких авторов в Берлине, но не берусь судить, насколько активно их участие в литературной жизни столицы. Немецких же литераторов я знаю по “Берлинскому литературному коллоквиуму”, вижу их в литературных кафе.
***
Е.З.: Такие широкоизвестные литературные организации, как “Берлинский литературный коллоквиум”, обладающий своим фондом и собственной виллой на берегу Ванзее, как-то способствуют развитию литературы руссланддойче или нет?
И.Г.: Я более десяти лет состою в “Берлинском литературном коллоквиуме”, но не помню, чтобы там проходили встречи с российско-немецкими литераторами. Не исключено, что я мог пропустить встречи.
***
Е.З.: Наблюдается ли ещё противостояние восточного и западного литературного Берлина?
И.Г.: Думаю, что противостояния ныне нет. Это, к примеру, следует из книги Роланда Бербига о неофициальных контактах писателей Западного и Восточного Берлина. Автор, рассматривая 16-летний период после падения стены, опирается на многочисленные высказывания, интервью таких писателей, как Криста и Герхард Вольф, Гюнтер Грасс и таких, как Андреас Коциоль, Габриэла Штётцер.
***
Е.З.: Есть ли в Берлине уголок, который напоминает вам Россию или Молдавию?
И.Г.: В Берлине несколько озёр, отдельные особенно живописны. Одно, совсем небольшое, Плётцензее, напоминает мне окружённое лесопарком озеро в Кишинёве, в районе Боюкань.
***
Е.З.: Стал ли Берлин предметом вашего изображения?
И.Г.: Я рассказал, как в юности ездил с другом по южноуральским деревням. И теперь у меня есть друг, коренной немец, с которым мы ездим по земле Бранденбург и соседним землям. Чувствую, что скоро у меня накопится достаточно впечатлений, чтобы начать писать для русской публики о современной Германии и, в частности, о Берлине.
***
Е.З.: Игорь, вы — российский немец. В рецензии А. Кучаева на ваши повести о гражданской войне вы представлены как “русский немецкий писатель”. Русско-немецкое двуединство сквозит во многих ваших произведениях… Считаете ли вы российских немцев самостоятельным этносом, возникшим под влиянием истории?
И.Г.: У меня нет в этом сомнений.
***
Е.З.: Константы вашей жизненной и творческой позиции?
И.Г.: Неприятие всякого рода упрощений и обобщений. Скепсис по отношению к официозу. Постоянство иронического взгляда, в том числе на самого себя. Максимум требований к тому, что пишешь. Стремление населять духовное пространство интересными героями.
* * *
Интервью опубликовано в литературном журнале “Имена любви” (Союз писателей Москвы), N 8-9, сентябрь-октябрь 2005.
1 2 3 4 5 6 7
А поутру случилось... Кузнец взял клещами подкову, и вдруг та сделалась идеально круглой. Столь круглой, что не пришлась по копыту.
С той поры так делалось всегда. У него перестали ковать лошадей. Он начал голодать, как вновь прискакала всадница. Кузнец страстно обнял её.
“Тебе нравятся мои подковы? — спросила она. — Ты счастлив наказанием?” — Счастлив-то счастлив, — отвечал он, — да было бы чем добывать пропитание”. —
“Ну, это просто! — улыбнулась дева. — Один мой поцелуй — и тебе никогда не придётся думать о хлебе”.
“Тогда люди скажут — я живу воровством...”
И был ему ответ:
“А я могу полюбить и вора!”
Эта притча — предмет вашей авторской фантазии? Какие смыслы и подсмыслы заложены в этой притче?
И.Г.: Притча придумана мной, чтобы глубже высветить характер героя и сделать этот образ типом. Героиня, рассказавшая притчу, не задумывается, что та соотносима с её другом. А он это понял. Большего сказать не могу — иначе рассказ будет мёртв. Читатель, размышляя, сам увидит то, что видно не сразу.
***
Е.З.: О каких талантливых иллюстраторах ваших произведений вы бы хотели упомянуть?
И.Г.: Мою первую книгу “Русский эротический сказ” отлично проиллюстрировал молдавский художник Михаил Бруня. Выразительность его рисунков усиливает настроение жизнелюбия, которое я постарался отобразить. Дух другой моей книги, переведённой на немецкий, верно и с большой силой проникновения передал Христиан Ромаккер. Мне очень нравятся иллюстрации Юрия Диденко, живущего в Ганновере. В мастерских рисунках много динамики, ею подчёркивается напряжённость сюжета. Превосходны работы Тамары Ивановой, выпускницы Московского полиграфического института. В работах прослеживается влияние русского супрематизма (Малевич) в симбиозе с западноевропейским оп-артом (Виктор Васарели) и поздней графикой Арт-деко. Тамара — профессионал в книжной и компьютерной графике, в области создания книг — художественных объектов.
***
Е.З.: Игорь, с какими писателями из России и других стран СНГ вы сохраняете тесные контакты?
И.Г.: С начала 80-х я дружу с московским писателем Вардваном Варткесовичем Варжапетяном, автором прекрасных романов об Омаре Хайяме, Франсуа Вийоне, Григоре Нарекаци и многих других книг. Столько же лет длится моя дружба с молдавским писателем, доктором искусствоведения Константином Борисовичем Шишканом. В 80-е годы, будучи главным редактором журнала “Кодры”, он организовал при нём литературную мастерскую, я там занимался. В 1986-м Константин Борисович опубликовал в журнале мою повесть “Это я — Елена!”.
***
Е.З.: Как вы относитесь к современной немецкой литературе? Какие немецкие (германские) писатели 1990-2000 гг. сейчас особенно популярны и читаемы?
И.Г.: По-прежнему популярен Гюнтер Грасс. Публика любит Владимира Каминера, его книги расходятся большими тиражами, он признан видным представителем германской литературы. Не знаю, насколько популярен Бернхард Шлинк, но от его романа “Чтец” я в восторге. Неплохи книги молодых авторов Рикарды Юнге “Никакой чужой страны”, Бернхарда Келлера “Игра во тьме”.
***
Е.З.: Стал ли Берлин для вас второй (может, третьей?) родиной?
И.Г.: Именно третьей. Второй родиной была Молдавия. Там я женился, там у нас родилась дочь. В Молдавии после 1986 меня часто публиковали в журналах, в альманахах, в коллективных сборниках. О вышедшей там первой книге я уже сказал. Я переводил по подстрочнику стихи молдавских поэтов Петру Заднипру, Василе Галайку, Лидии Унгуряну и других, состоял в Ассоциации русских литераторов, там было замечательно интересно. Уезжая, думал: а что будет в Германии? Встреча с Берлином неизгладима в памяти. Здесь необыкновенно тепло отнеслись ко мне, к моей семье. Общество друзей Московского университета устроило мою встречу с читателями. Издательство “Volk und Welt”, существовавшее до 1999 года, предложило издать книгу. Сама атмосфера Берлина как-то очень подошла мне. Здесь я и моя семья — у себя дома. Дочь окончила частную гимназию, войдя в пятёрку лучших, и поступила во Freie Universitat на факультет публицистики.
***
Е.З.: Берлин, вернув себе статус столицы и ещё больше увеличив свою притягательность, является сейчас крупным литературным центром. Соприкасаетесь ли вы с немецкими литераторами Берлина? Принимают ли российско-немецкие писатели активное участие в литературной жизни столицы Германии?
И.Г.: Мне известны несколько объединений российско-немецких авторов в Берлине, но не берусь судить, насколько активно их участие в литературной жизни столицы. Немецких же литераторов я знаю по “Берлинскому литературному коллоквиуму”, вижу их в литературных кафе.
***
Е.З.: Такие широкоизвестные литературные организации, как “Берлинский литературный коллоквиум”, обладающий своим фондом и собственной виллой на берегу Ванзее, как-то способствуют развитию литературы руссланддойче или нет?
И.Г.: Я более десяти лет состою в “Берлинском литературном коллоквиуме”, но не помню, чтобы там проходили встречи с российско-немецкими литераторами. Не исключено, что я мог пропустить встречи.
***
Е.З.: Наблюдается ли ещё противостояние восточного и западного литературного Берлина?
И.Г.: Думаю, что противостояния ныне нет. Это, к примеру, следует из книги Роланда Бербига о неофициальных контактах писателей Западного и Восточного Берлина. Автор, рассматривая 16-летний период после падения стены, опирается на многочисленные высказывания, интервью таких писателей, как Криста и Герхард Вольф, Гюнтер Грасс и таких, как Андреас Коциоль, Габриэла Штётцер.
***
Е.З.: Есть ли в Берлине уголок, который напоминает вам Россию или Молдавию?
И.Г.: В Берлине несколько озёр, отдельные особенно живописны. Одно, совсем небольшое, Плётцензее, напоминает мне окружённое лесопарком озеро в Кишинёве, в районе Боюкань.
***
Е.З.: Стал ли Берлин предметом вашего изображения?
И.Г.: Я рассказал, как в юности ездил с другом по южноуральским деревням. И теперь у меня есть друг, коренной немец, с которым мы ездим по земле Бранденбург и соседним землям. Чувствую, что скоро у меня накопится достаточно впечатлений, чтобы начать писать для русской публики о современной Германии и, в частности, о Берлине.
***
Е.З.: Игорь, вы — российский немец. В рецензии А. Кучаева на ваши повести о гражданской войне вы представлены как “русский немецкий писатель”. Русско-немецкое двуединство сквозит во многих ваших произведениях… Считаете ли вы российских немцев самостоятельным этносом, возникшим под влиянием истории?
И.Г.: У меня нет в этом сомнений.
***
Е.З.: Константы вашей жизненной и творческой позиции?
И.Г.: Неприятие всякого рода упрощений и обобщений. Скепсис по отношению к официозу. Постоянство иронического взгляда, в том числе на самого себя. Максимум требований к тому, что пишешь. Стремление населять духовное пространство интересными героями.
* * *
Интервью опубликовано в литературном журнале “Имена любви” (Союз писателей Москвы), N 8-9, сентябрь-октябрь 2005.
1 2 3 4 5 6 7