Он мне так нравится, и его зовут как меня. Я говорю только, что ни его, ни меня нельзя вешать до разрешения проблемы.
— Ха! — возмутился судья. — Какие проблемы?! Я приговорил не Джона Макинтоша, а тебя, бродягу, назвавшегося этим именем. А сейчас отправляйся к праотцам.
Кто-то пихнул Джона к дереву; слёзы брызнули из его глаз.
— К праотцам! — взвизгнул он. — Но ведь вы и есть мои праотцы! Вот этот прекрасный юноша — он наверняка мой пра-прадед! Ваша честь! Мы нашли бы с вами тему для разговора. Давайте… Я так много хотел бы…
Теперь хохотали уже все, включая судью, и только палач молчал, сосредоточенно снимая верёвку с какого-то несвежего покойника.
— Иди, иди, — смеясь, отмахнулся судья от цепляющегося за его мантию Джона Макинтоша, приговорённого. Тот перевёл безумные глаза на Джона Макинтоша, палача, и, увидев, что тот делает, пролепетал:
— Верёвочка… Разве можно вешать меня на чьей-то чужой верёвочке?
Палач взревел:
— Тебе что, не нравится наша верёвка?! — И крикнул судье: — Ваша честь! Ему не нравится верёвка! Разрешите отдубасить его как следует?
— Разрешаю, но сначала повесь, — отозвался судья, вытирая выступившие от смеха слёзы.
— Ишь ты, верёвка ему не нравится, — орал палач, натягивая свой колпак на голову. — Прекрасная верёвка из русской пеньки! Да из таких верёвок сделан такелаж всего английского флота!.. Где ты там? Иди сюда!
Но Джон не мог уже никуда ни идти, ни даже ползти. Пришлось добровольцам поднять его и подтащить.
— Не задерживай сам себя, встань на пенёк, — велел палач. — Встать, я сказал! Петлю поправь на шейке. Так, научился, жаль, больше не пригодится. Прощай, внучек.
И Джон Макинтош повесил Джона Макинтоша.
* * *
— Что? Не удалось? — воскликнул премьер-министр.
Джон помотал головой и сел.
— Снимите с меня провода, — глухо выговорил он.
— Джон, что случилось? — вопросил Сэм. — Не прошло и минуты! Мы едва успели положить тебя на кушетку.
Джон, хрустя пальцами, прошёлся по залу, выпил стакан воды. Опять лёг, полежал, встал, посмотрел на часы.
— Ваше превосходительство, — сказал он премьер-министру, — полночь. Поедемте по домам. Завтра много дел; я привез к вам, сэр, министра финансов. В восемь часов утра.
Сёла Николино и Плосково-Рождествено,
26-28 июня 1934 года
Первым удивительную новость принёс в Николино приехавший на велосипеде сынок начальника Плосковской почтовой станции, два раза в неделю привозивший проф. Жилинскому газеты. Поначалу, правда, мало кто что понял: по его словам, в монастыре за алтарём нашли африканскую ёрническую книгу, в которой бес и анафема, и кто её прочитает — ослепнет, а кто в руки возьмёт, навеки рук лишится…
Было утро вторника. Игорь Викентьевич занимался со студентами в церкви, и поскольку здесь, в Николине, пить ему было не с кем (как это Стас себе понимал), по утрам он пребывал в прекрасном расположении духа.
— Какую-какую книгу? — рассмеялся он. — Африканскую? Ёрническую? Сборник неприличных анекдотов из жизни кенийских негров, что ли?..
Мальчишка обиделся.
— Да, да, вот вы смеётесь, а это правда! Правда! Все знают! — прокричал он, вскочил в седло и умчался прочь, вихляя тощим задом.
— Что-то в этом духе я, кажется, читал недавно у Честертона… — сказал Жилинский, отсмеявшись. — Как там было?..
— They who looked into this book… — вспомнил Стас.
— … Them the Flying Terror took! — завершила цитату Алёна. Стас с удивлением глянул в её сторону и припомнил давно
позабытое: как когда-то он ей читал вслух по-английски рассказ «The Blast of the Book». Они потом долго играли в эту игру: стоило одному из них открыть какую-нибудь книгу, как другой тут же декламировал этот стишок. Эх, было же времечко, наполненное детскими играми и детскими влюблённостями! Вернётся ли оно к нему? Вряд ли.
Посмеялись да забыли бы, но в среду вечером из Рождествена вернулась бабка Прасковья, навещавшая мужа, занятого на строительных работах в монастыре, и тоже заговорила о бесовской книге. Название ей не запомнилось, но адский огонь, вылетающий из книги и выжигающий глаза читателю, в её рассказах тоже присутствовал. А когда она упомянула о приезде научного светила из столицы и назвала фамилию академика Львова, Жилинский разволновался не на шутку. С Андреем Николаевичем Львовым он был хорошо знаком. Пламя не пламя, но если уж учёный такого масштаба прикатил в эту глухомань — и впрямь, видать, случилось нечто из ряда вон выходящее.
Решено было в четверг с утра поехать в Плосково-Рождествено и разобраться на месте, что там за африканское ёрничество обнаружилось, ради которого академики прилетают на рысях.
Поначалу профессор собрался ехать поутру вместе с Маргаритой Петровной, оставив студиозусов под опекой местного батюшки. Но девицы, которым вся эта практика уже до смерти надоела, тут же окружили учительницу и стали жалобно канючить, причём наиболее умело — то есть максимально противно — это делала Саша Ермилова: мол, расстаться с вами, дорогая Маргарита Петровна, нам невмочь, и т. д. Лишь Ангелина Апраксина и Катенька Шереметева не участвовали в этом show; они были благородные, такого поведения не могли себе позволить и стояли в сторонке, смущённо улыбаясь.
Но вот кому-кому, а Стасу сообщение о найденной за алтарём книге добавило ударов сердца. Первая, ликующая мысль была: «Это же моя книга!» Вторая, отрезвляющая мысль: «Этого не может быть, ибо сны не становятся явью, а всегда только наоборот». И третья, совершенно убийственная: «А если это правда, и книга в самом деле та, любимый, заветный Афродитиан?..»
В общем, он решил немедленно идти в Плосково. Если отправиться в путь прямо сейчас, к полночи доберётся. Положим, до утра они с Матрёной найдут чем заняться: шутка ли — он её пять лет не видел, соскучился же! А с первыми петухами — в монастырь, небось не откажет отец Паисий ему в лицезрении находки. И он ушёл бы, но тут девчонки дожали-таки Маргариту; она поговорила с профессором и вернулась с вестью, что «все едут, если удастся решить вопрос с транспортом». После чего пригласила к Жилинскому Стаса. Выяснилось, что решать «вопрос с транспортом» именно ему и придётся.
— Говорят, что вы, Станислав Фёдорович, с лошадьми управляетесь не хуже крестьянина, — сказал профессор. — Здешний староста готов нам предоставить лошадь с дрожками, но без возницы. Если бы вы соблаговолили… э-э-э… исполнить данную обязанность, я был бы вам весьма… э-э-э… тэк-сэзэть…
— Да ведь в дрожки-то все не уберутся! — перебил его Стас.
— То-то и оно! — закивал профессор. — Если бы вы… тэк-сэзэть… взяли на себя труд переговорить со старостой, чтобы дали подводу…
— Ежели вы, Игорь Викентьевич, к поездкам на дне подводы непривычны, — честно сказал Стас, — то давайте лучше пойдём пешком. У неё же рессор нету.
— Пешком?.. — переспросил профессор с некоторым ужасом.
— С другой стороны, не Бог весть какой конец, — сжалился над ним Стас. — Можно и вытерпеть.
Выехали настолько рано, насколько смогли, то есть совсем не рано. Дорога была грунтовой, и, разумеется, скорость приходилось держать оскорбительно небольшую. Стас мог бы и наддать, но сдерживал лошадку, поскольку на каждом ухабе из подводы нёсся невыносимый визг. Василиади с Вовиком не выдержали этого акустического сопровождения, вылезли из подводы и пошли пешком; вслед за ними выскочил из подводы и Витек Тетерин, а за ним и Санёк Ваховский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Ха! — возмутился судья. — Какие проблемы?! Я приговорил не Джона Макинтоша, а тебя, бродягу, назвавшегося этим именем. А сейчас отправляйся к праотцам.
Кто-то пихнул Джона к дереву; слёзы брызнули из его глаз.
— К праотцам! — взвизгнул он. — Но ведь вы и есть мои праотцы! Вот этот прекрасный юноша — он наверняка мой пра-прадед! Ваша честь! Мы нашли бы с вами тему для разговора. Давайте… Я так много хотел бы…
Теперь хохотали уже все, включая судью, и только палач молчал, сосредоточенно снимая верёвку с какого-то несвежего покойника.
— Иди, иди, — смеясь, отмахнулся судья от цепляющегося за его мантию Джона Макинтоша, приговорённого. Тот перевёл безумные глаза на Джона Макинтоша, палача, и, увидев, что тот делает, пролепетал:
— Верёвочка… Разве можно вешать меня на чьей-то чужой верёвочке?
Палач взревел:
— Тебе что, не нравится наша верёвка?! — И крикнул судье: — Ваша честь! Ему не нравится верёвка! Разрешите отдубасить его как следует?
— Разрешаю, но сначала повесь, — отозвался судья, вытирая выступившие от смеха слёзы.
— Ишь ты, верёвка ему не нравится, — орал палач, натягивая свой колпак на голову. — Прекрасная верёвка из русской пеньки! Да из таких верёвок сделан такелаж всего английского флота!.. Где ты там? Иди сюда!
Но Джон не мог уже никуда ни идти, ни даже ползти. Пришлось добровольцам поднять его и подтащить.
— Не задерживай сам себя, встань на пенёк, — велел палач. — Встать, я сказал! Петлю поправь на шейке. Так, научился, жаль, больше не пригодится. Прощай, внучек.
И Джон Макинтош повесил Джона Макинтоша.
* * *
— Что? Не удалось? — воскликнул премьер-министр.
Джон помотал головой и сел.
— Снимите с меня провода, — глухо выговорил он.
— Джон, что случилось? — вопросил Сэм. — Не прошло и минуты! Мы едва успели положить тебя на кушетку.
Джон, хрустя пальцами, прошёлся по залу, выпил стакан воды. Опять лёг, полежал, встал, посмотрел на часы.
— Ваше превосходительство, — сказал он премьер-министру, — полночь. Поедемте по домам. Завтра много дел; я привез к вам, сэр, министра финансов. В восемь часов утра.
Сёла Николино и Плосково-Рождествено,
26-28 июня 1934 года
Первым удивительную новость принёс в Николино приехавший на велосипеде сынок начальника Плосковской почтовой станции, два раза в неделю привозивший проф. Жилинскому газеты. Поначалу, правда, мало кто что понял: по его словам, в монастыре за алтарём нашли африканскую ёрническую книгу, в которой бес и анафема, и кто её прочитает — ослепнет, а кто в руки возьмёт, навеки рук лишится…
Было утро вторника. Игорь Викентьевич занимался со студентами в церкви, и поскольку здесь, в Николине, пить ему было не с кем (как это Стас себе понимал), по утрам он пребывал в прекрасном расположении духа.
— Какую-какую книгу? — рассмеялся он. — Африканскую? Ёрническую? Сборник неприличных анекдотов из жизни кенийских негров, что ли?..
Мальчишка обиделся.
— Да, да, вот вы смеётесь, а это правда! Правда! Все знают! — прокричал он, вскочил в седло и умчался прочь, вихляя тощим задом.
— Что-то в этом духе я, кажется, читал недавно у Честертона… — сказал Жилинский, отсмеявшись. — Как там было?..
— They who looked into this book… — вспомнил Стас.
— … Them the Flying Terror took! — завершила цитату Алёна. Стас с удивлением глянул в её сторону и припомнил давно
позабытое: как когда-то он ей читал вслух по-английски рассказ «The Blast of the Book». Они потом долго играли в эту игру: стоило одному из них открыть какую-нибудь книгу, как другой тут же декламировал этот стишок. Эх, было же времечко, наполненное детскими играми и детскими влюблённостями! Вернётся ли оно к нему? Вряд ли.
Посмеялись да забыли бы, но в среду вечером из Рождествена вернулась бабка Прасковья, навещавшая мужа, занятого на строительных работах в монастыре, и тоже заговорила о бесовской книге. Название ей не запомнилось, но адский огонь, вылетающий из книги и выжигающий глаза читателю, в её рассказах тоже присутствовал. А когда она упомянула о приезде научного светила из столицы и назвала фамилию академика Львова, Жилинский разволновался не на шутку. С Андреем Николаевичем Львовым он был хорошо знаком. Пламя не пламя, но если уж учёный такого масштаба прикатил в эту глухомань — и впрямь, видать, случилось нечто из ряда вон выходящее.
Решено было в четверг с утра поехать в Плосково-Рождествено и разобраться на месте, что там за африканское ёрничество обнаружилось, ради которого академики прилетают на рысях.
Поначалу профессор собрался ехать поутру вместе с Маргаритой Петровной, оставив студиозусов под опекой местного батюшки. Но девицы, которым вся эта практика уже до смерти надоела, тут же окружили учительницу и стали жалобно канючить, причём наиболее умело — то есть максимально противно — это делала Саша Ермилова: мол, расстаться с вами, дорогая Маргарита Петровна, нам невмочь, и т. д. Лишь Ангелина Апраксина и Катенька Шереметева не участвовали в этом show; они были благородные, такого поведения не могли себе позволить и стояли в сторонке, смущённо улыбаясь.
Но вот кому-кому, а Стасу сообщение о найденной за алтарём книге добавило ударов сердца. Первая, ликующая мысль была: «Это же моя книга!» Вторая, отрезвляющая мысль: «Этого не может быть, ибо сны не становятся явью, а всегда только наоборот». И третья, совершенно убийственная: «А если это правда, и книга в самом деле та, любимый, заветный Афродитиан?..»
В общем, он решил немедленно идти в Плосково. Если отправиться в путь прямо сейчас, к полночи доберётся. Положим, до утра они с Матрёной найдут чем заняться: шутка ли — он её пять лет не видел, соскучился же! А с первыми петухами — в монастырь, небось не откажет отец Паисий ему в лицезрении находки. И он ушёл бы, но тут девчонки дожали-таки Маргариту; она поговорила с профессором и вернулась с вестью, что «все едут, если удастся решить вопрос с транспортом». После чего пригласила к Жилинскому Стаса. Выяснилось, что решать «вопрос с транспортом» именно ему и придётся.
— Говорят, что вы, Станислав Фёдорович, с лошадьми управляетесь не хуже крестьянина, — сказал профессор. — Здешний староста готов нам предоставить лошадь с дрожками, но без возницы. Если бы вы соблаговолили… э-э-э… исполнить данную обязанность, я был бы вам весьма… э-э-э… тэк-сэзэть…
— Да ведь в дрожки-то все не уберутся! — перебил его Стас.
— То-то и оно! — закивал профессор. — Если бы вы… тэк-сэзэть… взяли на себя труд переговорить со старостой, чтобы дали подводу…
— Ежели вы, Игорь Викентьевич, к поездкам на дне подводы непривычны, — честно сказал Стас, — то давайте лучше пойдём пешком. У неё же рессор нету.
— Пешком?.. — переспросил профессор с некоторым ужасом.
— С другой стороны, не Бог весть какой конец, — сжалился над ним Стас. — Можно и вытерпеть.
Выехали настолько рано, насколько смогли, то есть совсем не рано. Дорога была грунтовой, и, разумеется, скорость приходилось держать оскорбительно небольшую. Стас мог бы и наддать, но сдерживал лошадку, поскольку на каждом ухабе из подводы нёсся невыносимый визг. Василиади с Вовиком не выдержали этого акустического сопровождения, вылезли из подводы и пошли пешком; вслед за ними выскочил из подводы и Витек Тетерин, а за ним и Санёк Ваховский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112