Целый год Хосе проучился в монастыре Сан-Мигель, но, похоже, его религиозные чувства были не слишком глубоки. В детстве ему никто никогда не помогал развивать свой ум. Она написала длинное гневное письмо своей подруге, работавшей секретарем одного из сенаторов Айовы, настоятельно подчеркивая, что сведение американской помощи развивающимся странам к одной лишь финансовой поддержке недопустимо – необходимо посылать туда преподавателей, специалистов, нужно создавать там центры культуры. Организация Объединенных Наций не лучшим образом выполняет свои задачи в этом отношении. Как-то она упомянула ООН в разговоре с Хосе и обнаружила, что он прекрасно осведомлен о ее возможностях.
– Полезная штука, – согласился он.
Один из его лучших друзей представлял страну в Организации Объединенных Наций и пользовался дипломатической неприкосновенностью, а значит, ему не нужно было проходить таможенный досмотр. Таким образом, Хосе имел возможность килограммами отправлять в Штаты героин. Организация Объединенных Наций просто восхищала его. Да, малышка была абсолютно права, утверждая, что это очень полезная штука.
Она отправилась в посольство США и попросила рассказать ей о том, что ее страна здесь делает. Ей дали брошюры, из которых она узнала, что американская помощь стране ежегодно увеличивается на значительную сумму, а вот куда эти деньги идут – так и оставалось тайной: телефонную сеть хуже, чем в здешней столице, и вообразить себе невозможно, публичных библиотек нет совсем, нет ни театра, ни концертного зала, университет располагается в старом здании бывшего монастыря, министр просвещения – генерал, вся работа которого, похоже, сводится к тому, чтобы как можно больше студентов запихать в тюрьмы; отсутствует даже археологический музей – любой турист запросто может купить и увезти с собой подлинные сокровища искусства доколумбовой эпохи, в котором воплотилась вся душа этой земли.
Короче, для того, чтобы поднять жизненный уровень народных масс, не делалось ничего.
Она стала сотнями выписывать книги из Штатов. Хосе выделял ей весьма щедрую сумму – нечто вроде пансиона, и хотя сначала она отказывалась от денег, потом все-таки уступила ему. Она чувствовала себя чем-то большим, нежели просто любовница, – чем-то вроде консультанта по техническим и культурным вопросам, так что ничего дурного в этом на самом деле не было. Хосе вначале приходил в гнев оттого, что на деньги, которые он дает, она покупает книги, а не туалеты, но довольно быстро понял, что на «его» библиотеку гости смотрят с уважением и что она – немаловажный признак определенного общественного положения.
Ночами она засиживалась допоздна с карандашом в руках, пытаясь обобщить научные труды, которые казались ей самыми главными, выразить их содержание в нескольких предельно ясных фразах на испанском языке, хотя Хосе очень быстро выучил английский; скорость, с которой он умел извлечь из ее присутствия пользу для себя, была поистине ошеломляющей.
В конце концов она успокоилась, продолжая, впрочем, в одиночку работать, составляя квинтэссенцию самых известных трудов, а потом обнаружила дайджест – всего один том в триста страниц, содержащий резюме всех созданных человечеством учений; в частности, с его помощью она ознакомилась с марксизмом – с завидной четкостью его суть была изложена в две строчки.
Стены их квартиры над ночным кабаре были теперь от пола до потолка заставлены философскими трудами и книгами по искусству, а Хосе сам, безо всякой подсказки, дабы порадовать своих американских друзей, положил на письменный стол – на самое видное место – роскошное издание, включающее Декларацию независимости США, Конституцию США и биографию Линкольна в изложении Беркли. Когда к нему заходили молодые офицеры или студенты, он заменял книгу «Жизнью Ленина» или фотографией Кастро. Да, следует признать, что в определенной мере он был оппортунистом, но скорее всего – из-за своего невежества, мешавшего решиться на что-то определенное, из множества учений выбрать одно. Он никогда не делал никаких политических заявлений, но тех, кто приходил поговорить с ним, слушал всегда внимательно, а потом одобрительно кивал. О нем говорили, что это человек, который не любит пустозвонства и что под его немногословностью кроется страстное стремление к глубоким преобразованиям и горячая любовь к родине. Каждое из трех соперничающих оппозиционных движений имело на него виды, а его «летучие бригады», которые он как раз тогда преобразовывал в народную милицию, были единственной должным образом организованной силой, на которую не смело покушаться правительство. Армия могла бы разогнать их без особого труда, но высшие офицерские чины не были уверены в преданности младших, а что до унтер-офицеров, так для них Хосе был просто воплощением вождя – выходца из народных масс, в котором так нуждалась страна.
В отношениях с Хосе требовалось быть чрезвычайно тактичной, чтобы невзначай не оскорбить и не рассердить его слишком явным проявлением своего превосходства в интеллектуальном или культурном отношении. Для его испанского самолюбия подобное, конечно же, было со стороны женщины недопустимо. Она знала, что в нем есть и индейская кровь, но в этом плане он был абсолютным испанцем – настоящий hidalgo.
"Местные мужчины совершенно непохожи на наших, – писала она одной из подруг. – Они любят, чтобы женщины уступали им во всех отношениях, были послушны, и хоть я и не намерена изменять своим принципам в этой области ни на йоту, тем не менее стараюсь быть крайне осторожной и не предпринимаю попыток решить эту проблему в лоб, надеясь достичь результата, завоевывая его уважение постепенно. Я многое собираюсь изменить в характере Хосе, его привычках – вплоть до манеры одеваться: бедняга до сих пор носит темно-синие костюмы в сочетании с рубашками цвета морской волны и при этом надевает белый галстук и белую панаму – как в «Неподкупных», но я совсем не хочу рассердить его, изображая из себя заботливую матушку. Тут необходимо взаимное внимание и постепенная адаптация друг к другу. Здесь совсем иной менталитет. Так, к примеру, он осыпает меня драгоценностями, но ему и в голову не приходит подарить мне цветы. Иногда, кажется, я все готова отдать ради того, чтобы получить хоть самый маленький букетик полевых цветов. Ребячество, конечно.
Впрочем, я слишком вымотана, и подчас мне кажется, что я натыкаюсь на самую настоящую стену. Глупее некуда: ведь Хосе буквально обожает меня".
Так вот, она очень старалась не преподносить ему никаких слишком явных уроков – лишь вскользь то тут, то там что-то разъясняла, «сеяла доброе семя», как любил некогда говорить пастор в Де-Мойне. Но нередко у нее складывалось такое впечатление, будто его это лишь забавляет, и стоило ему посмотреть на нее определенным образом – очень пристально, как она непременно чувствовала себя совершенно сбитой с толку под взглядом этих зеленых глаз.
Была в нем некая уверенность, абсолютная вера в самого себя, он словно бы знал все, что только можно знать об этой жизни и об этом мире, словно никогда даже мельком его не посещали никакие сомнения. Разумеется, это великая вещь: для народного вождя уверенность в себе – главное; ко все же это было так трогательно, ибо в значительной степени его непоколебимая уверенность была плодом невежества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Полезная штука, – согласился он.
Один из его лучших друзей представлял страну в Организации Объединенных Наций и пользовался дипломатической неприкосновенностью, а значит, ему не нужно было проходить таможенный досмотр. Таким образом, Хосе имел возможность килограммами отправлять в Штаты героин. Организация Объединенных Наций просто восхищала его. Да, малышка была абсолютно права, утверждая, что это очень полезная штука.
Она отправилась в посольство США и попросила рассказать ей о том, что ее страна здесь делает. Ей дали брошюры, из которых она узнала, что американская помощь стране ежегодно увеличивается на значительную сумму, а вот куда эти деньги идут – так и оставалось тайной: телефонную сеть хуже, чем в здешней столице, и вообразить себе невозможно, публичных библиотек нет совсем, нет ни театра, ни концертного зала, университет располагается в старом здании бывшего монастыря, министр просвещения – генерал, вся работа которого, похоже, сводится к тому, чтобы как можно больше студентов запихать в тюрьмы; отсутствует даже археологический музей – любой турист запросто может купить и увезти с собой подлинные сокровища искусства доколумбовой эпохи, в котором воплотилась вся душа этой земли.
Короче, для того, чтобы поднять жизненный уровень народных масс, не делалось ничего.
Она стала сотнями выписывать книги из Штатов. Хосе выделял ей весьма щедрую сумму – нечто вроде пансиона, и хотя сначала она отказывалась от денег, потом все-таки уступила ему. Она чувствовала себя чем-то большим, нежели просто любовница, – чем-то вроде консультанта по техническим и культурным вопросам, так что ничего дурного в этом на самом деле не было. Хосе вначале приходил в гнев оттого, что на деньги, которые он дает, она покупает книги, а не туалеты, но довольно быстро понял, что на «его» библиотеку гости смотрят с уважением и что она – немаловажный признак определенного общественного положения.
Ночами она засиживалась допоздна с карандашом в руках, пытаясь обобщить научные труды, которые казались ей самыми главными, выразить их содержание в нескольких предельно ясных фразах на испанском языке, хотя Хосе очень быстро выучил английский; скорость, с которой он умел извлечь из ее присутствия пользу для себя, была поистине ошеломляющей.
В конце концов она успокоилась, продолжая, впрочем, в одиночку работать, составляя квинтэссенцию самых известных трудов, а потом обнаружила дайджест – всего один том в триста страниц, содержащий резюме всех созданных человечеством учений; в частности, с его помощью она ознакомилась с марксизмом – с завидной четкостью его суть была изложена в две строчки.
Стены их квартиры над ночным кабаре были теперь от пола до потолка заставлены философскими трудами и книгами по искусству, а Хосе сам, безо всякой подсказки, дабы порадовать своих американских друзей, положил на письменный стол – на самое видное место – роскошное издание, включающее Декларацию независимости США, Конституцию США и биографию Линкольна в изложении Беркли. Когда к нему заходили молодые офицеры или студенты, он заменял книгу «Жизнью Ленина» или фотографией Кастро. Да, следует признать, что в определенной мере он был оппортунистом, но скорее всего – из-за своего невежества, мешавшего решиться на что-то определенное, из множества учений выбрать одно. Он никогда не делал никаких политических заявлений, но тех, кто приходил поговорить с ним, слушал всегда внимательно, а потом одобрительно кивал. О нем говорили, что это человек, который не любит пустозвонства и что под его немногословностью кроется страстное стремление к глубоким преобразованиям и горячая любовь к родине. Каждое из трех соперничающих оппозиционных движений имело на него виды, а его «летучие бригады», которые он как раз тогда преобразовывал в народную милицию, были единственной должным образом организованной силой, на которую не смело покушаться правительство. Армия могла бы разогнать их без особого труда, но высшие офицерские чины не были уверены в преданности младших, а что до унтер-офицеров, так для них Хосе был просто воплощением вождя – выходца из народных масс, в котором так нуждалась страна.
В отношениях с Хосе требовалось быть чрезвычайно тактичной, чтобы невзначай не оскорбить и не рассердить его слишком явным проявлением своего превосходства в интеллектуальном или культурном отношении. Для его испанского самолюбия подобное, конечно же, было со стороны женщины недопустимо. Она знала, что в нем есть и индейская кровь, но в этом плане он был абсолютным испанцем – настоящий hidalgo.
"Местные мужчины совершенно непохожи на наших, – писала она одной из подруг. – Они любят, чтобы женщины уступали им во всех отношениях, были послушны, и хоть я и не намерена изменять своим принципам в этой области ни на йоту, тем не менее стараюсь быть крайне осторожной и не предпринимаю попыток решить эту проблему в лоб, надеясь достичь результата, завоевывая его уважение постепенно. Я многое собираюсь изменить в характере Хосе, его привычках – вплоть до манеры одеваться: бедняга до сих пор носит темно-синие костюмы в сочетании с рубашками цвета морской волны и при этом надевает белый галстук и белую панаму – как в «Неподкупных», но я совсем не хочу рассердить его, изображая из себя заботливую матушку. Тут необходимо взаимное внимание и постепенная адаптация друг к другу. Здесь совсем иной менталитет. Так, к примеру, он осыпает меня драгоценностями, но ему и в голову не приходит подарить мне цветы. Иногда, кажется, я все готова отдать ради того, чтобы получить хоть самый маленький букетик полевых цветов. Ребячество, конечно.
Впрочем, я слишком вымотана, и подчас мне кажется, что я натыкаюсь на самую настоящую стену. Глупее некуда: ведь Хосе буквально обожает меня".
Так вот, она очень старалась не преподносить ему никаких слишком явных уроков – лишь вскользь то тут, то там что-то разъясняла, «сеяла доброе семя», как любил некогда говорить пастор в Де-Мойне. Но нередко у нее складывалось такое впечатление, будто его это лишь забавляет, и стоило ему посмотреть на нее определенным образом – очень пристально, как она непременно чувствовала себя совершенно сбитой с толку под взглядом этих зеленых глаз.
Была в нем некая уверенность, абсолютная вера в самого себя, он словно бы знал все, что только можно знать об этой жизни и об этом мире, словно никогда даже мельком его не посещали никакие сомнения. Разумеется, это великая вещь: для народного вождя уверенность в себе – главное; ко все же это было так трогательно, ибо в значительной степени его непоколебимая уверенность была плодом невежества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88