Однако кроме нахохлившегося куста сирени и части забора он ничего там не увидел и это, успокоив душу, заставило вернуться на место. Он продолжил пить чай из большой чашки, без сахара, вприкуску с белыми сухарями. Но снаружи опять что-то громыхнуло, дверь с шумом распахнулась и через мгновение на пороге нарисовались незваные гости. Их было четверо: двое в милицейской форме и столько же в гражданском одеянии.
— Кто тут Рощинский Владимир Ефимович? — довольно развязно спросил тот, на ком была надета капитанская форма.
— Допустим, это я, — отодвигая от себя кружку, смиренно ответил хозяин дома, и с трудом поднялся с табуретки.
— Обыск, — объявил ему. — А это, — жест в сторону гражданских, — понятые, прошу любить и жаловать…
— Как обыск? — ослабевая в коленях, промямлил Рощинский.
— Обыкновенный, законный, — отрезал капитан. — И хочу предупредить, что добровольная помощь органам может смягчить вашу участь и избавить моих людей от лишних трудозатрат…Поэтому давайте без обиняков…где у вас тут запрятано золотишко, брильянты и прочая зелень?
Под старой клетчатой рубашкой Рощинского заструились липкие ручейки пота. Его полное одутловатое тело начала забирать дрожь.
— Хотелось бы знать, по какому праву произвол? — едва сдерживая себя, спросил он. — Я что — преступник или вы имеете основания для…
— Пианиссимо, господин Рощинский! — сказал тот, который в милицейской форме. — Ничего страшного пока не произошло, нас интересует лишь то, что нажито нечестным путем. Где ваш тайник?
Рощинский видел, что в действиях непрошеных гостей была какая-то суетливость, так противоречащая обстоятельности сыска. А он-то это уже проходил…
— Все при мне, — он хлопнул себя по ляжкам, изображая на лице полную отстраненность от мира. Про себя подумал: «Мы напасали, а вы пришли да взяли…У долговязого такая рожа, что сама на пулю нарывается.» — Нет в моем доме никаких тайников…И не мешало бы взглянуть на ордер, если, разумеется, таковой у вас имеется…
Ему сунули под нос бумажку и он увидел неразборчивую печать и подпись прокурора, сделанную хоть и витиевато, но обыкновенным «шариком». «Ни один уважающий себя законник шариковой ручкой такую бумагу подмахивать не будет», — сказал себе Рощинский и ощутил некоторое облегчение.
Шмон начался с комнаты, примыкающей к кухне. Он заметил, что у того, кто с лейтенантскими погонами и который так бесцеремонно роется в комоде, не сходится ворот милицейской форменки. Она ему явно мала. Правда, галстук это почти скрывает, но сбоку, особенно когда этот тип наклоняется, хорошо видна не застегнутая верхняя пуговица.
Рощинский взглянул в окно и на обочине дороги увидел темно-синий джип с толстым, выдвинутым вперед никелированным бампером.
Он незаметно, на полшага, придвинулся к окну и это позволило ему расширить сектор обзора. Дальше улица была пустынна, не считая подростка, гоняющего на велосипеде. «Сейчас, сизые голуби, я сыграю вам мыльную оперу в одном акте», — пообещал гостям Толстяк и, схватившись за сердце, начал падать на стул.
— Отставить цирк! — рявкнул капитан и откинул на затылок фуражку. — Лейтенант, дайте подозреваемому воды…
Тот, у которого форменка не по росту, кинулся на кухню, где через мгновение зашумела в кране вода. Рощинский сквозь полуприкрытые веки видел, как к нему приближался лейтенант с ковшиком в руках. Он впился взглядом в массивный перстень, надетый на средний палец «милиционера». Машинально про себя отметил: «Червонное золото с агатом, огранки кабошон».
Рощинский отпил глоток воды, глубоко вздохнул и в ноздри ударил кислый перегар, смешанный с табачными запахами. От отвращения его передернуло. Последние сомнения покинули хозяина дома: «Меня трясут „кровельщики“, органы работают солиднее…А это обыкновенный гоп-стоп…»
— Оклемался, дед? — дернул его за плечо капитан.
— Вон в том ящичке лежит нитроглицерин, — обратился Рощинский к тому, кто поил его водой.
— Мы тебе не «скорая помощь», — кривая ухмылка сломала часть лица капитана. И Владимир Ефимович разглядел в ее изломе превосходные белые зубы. «Зверь, — подумал он, — такой сыч вопьется клыками и спасибо не скажет.»
Он видел как из шкафа стали вылетать его простыни и пододеяльники, как чужие руки скидывали с вешалок его большие тяжелые одежды, бросали их на пол, ходили по ним. Один из гражданских, как будто нарочно, топтался на белой, в синюю полоску, сорочке Рощинского.
Из задней комнаты вышел второй «милиционер» и, обращаясь к «капитану», сказал: «Здесь одно старое барахло…Что будем делать с телеаппаратурой?»
— Все тащите в машину! — рукой, в которой была зажата сигарета, он указал на стоящие в углу телевизор с видеомагнитофоном. — Прощупайте все углы и устройте шмон в кладовке…Не верю, чтобы у этого барана оказался пустой курдюк…
— Может, чтобы дядя стал разговорчивее, позвать на помощь нашего правдолюбца?
— Не возражаю…Давай его сюда, — с готовностью поддакнул «капитан». — Мне тоже кажется, что этот пикадор собирается корчить из себя молодогвардейца…
Один из гражданских, сухой как вобла, достал из-за пазухи небольшой паяльник и начал глазами искать розетку. Вскоре Рощинский почувствовал запах раскаленного металла, который однозначно исходил от «правдолюбца». Он понял: промедление для него хуже смерти. Он был способен на многое только не на пытку. Его правая рука, которая была ближе к окну, сунулась за штору и, нащупав шероховатый рисунок обоев, заскользила вверх… Затаив дыхание и прикрыв глаза, он взял в руки нечто, приподнял, как поднимают пальто, прежде чем снять его с вешалки, и уже не таясь, с шумом выдернул руку из-за шторы. На непрошеных гостей хищно глянул трехствольный обрез бельгийского «франкота». Узрев это дивное диво, «капитан» колебался лишь мгновение. С криком «кабан, брось пушку!» он рванулся к окну. И почти дотянул до него, однако, в этот момент правый ствол обреза грозно брызнул волчьей картечью. Ковер сплошь покрылся осколками былой роскоши Рощинского — антикварной люстры с 3682 хрустальными подвесками. Выстрел был настолько убедительный, что вся банда, как по команде, распласталась на полу.
Рощинский восседал на стуле, устроив тяжелый ствол обреза на его спинке. Он видел как «капитан» сгруппировался для прыжка. Толстяк сквозь зубы процедил: «Предупреждаю, я не в том настроении, чтобы отвешивать вам поклоны…»
Мысленно он выбрал новую мишень, по которой , с целью устрашения, будет стрелять: большое овальное зеркало, висящее в простенке между дверью и бельевым шкафом.
Начал допрос с «лейтенанта».
— Я спрашиваю, сосунок, по чьей наводке сюда притащились?
Однако вопрос повис в воздухе: главарь с ловкостью степного кота перевернулся на спину и в руках у него заворонел пистолет. В сноровке они почти уравнялись: выстрелы прозвучали одновременно, хотя бас «франкота» поглотил вероломный фальцет браунинга. Картечь прошла по касательной с вытянутой рукой бандита, оторвав от нее пистолет вместе с пальцами. На зеркало легли густые пятна крови. Зажимая раненую кисть, «капитан» начал рвать зубами рукав форменки. «Ага, каторжник, — подумал Рощинский, — это в их привычках по всякому поводу клацать зубами…»
— Ну, я жду… — голос его выровнялся, в нем уже не было угрозы и натиска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Кто тут Рощинский Владимир Ефимович? — довольно развязно спросил тот, на ком была надета капитанская форма.
— Допустим, это я, — отодвигая от себя кружку, смиренно ответил хозяин дома, и с трудом поднялся с табуретки.
— Обыск, — объявил ему. — А это, — жест в сторону гражданских, — понятые, прошу любить и жаловать…
— Как обыск? — ослабевая в коленях, промямлил Рощинский.
— Обыкновенный, законный, — отрезал капитан. — И хочу предупредить, что добровольная помощь органам может смягчить вашу участь и избавить моих людей от лишних трудозатрат…Поэтому давайте без обиняков…где у вас тут запрятано золотишко, брильянты и прочая зелень?
Под старой клетчатой рубашкой Рощинского заструились липкие ручейки пота. Его полное одутловатое тело начала забирать дрожь.
— Хотелось бы знать, по какому праву произвол? — едва сдерживая себя, спросил он. — Я что — преступник или вы имеете основания для…
— Пианиссимо, господин Рощинский! — сказал тот, который в милицейской форме. — Ничего страшного пока не произошло, нас интересует лишь то, что нажито нечестным путем. Где ваш тайник?
Рощинский видел, что в действиях непрошеных гостей была какая-то суетливость, так противоречащая обстоятельности сыска. А он-то это уже проходил…
— Все при мне, — он хлопнул себя по ляжкам, изображая на лице полную отстраненность от мира. Про себя подумал: «Мы напасали, а вы пришли да взяли…У долговязого такая рожа, что сама на пулю нарывается.» — Нет в моем доме никаких тайников…И не мешало бы взглянуть на ордер, если, разумеется, таковой у вас имеется…
Ему сунули под нос бумажку и он увидел неразборчивую печать и подпись прокурора, сделанную хоть и витиевато, но обыкновенным «шариком». «Ни один уважающий себя законник шариковой ручкой такую бумагу подмахивать не будет», — сказал себе Рощинский и ощутил некоторое облегчение.
Шмон начался с комнаты, примыкающей к кухне. Он заметил, что у того, кто с лейтенантскими погонами и который так бесцеремонно роется в комоде, не сходится ворот милицейской форменки. Она ему явно мала. Правда, галстук это почти скрывает, но сбоку, особенно когда этот тип наклоняется, хорошо видна не застегнутая верхняя пуговица.
Рощинский взглянул в окно и на обочине дороги увидел темно-синий джип с толстым, выдвинутым вперед никелированным бампером.
Он незаметно, на полшага, придвинулся к окну и это позволило ему расширить сектор обзора. Дальше улица была пустынна, не считая подростка, гоняющего на велосипеде. «Сейчас, сизые голуби, я сыграю вам мыльную оперу в одном акте», — пообещал гостям Толстяк и, схватившись за сердце, начал падать на стул.
— Отставить цирк! — рявкнул капитан и откинул на затылок фуражку. — Лейтенант, дайте подозреваемому воды…
Тот, у которого форменка не по росту, кинулся на кухню, где через мгновение зашумела в кране вода. Рощинский сквозь полуприкрытые веки видел, как к нему приближался лейтенант с ковшиком в руках. Он впился взглядом в массивный перстень, надетый на средний палец «милиционера». Машинально про себя отметил: «Червонное золото с агатом, огранки кабошон».
Рощинский отпил глоток воды, глубоко вздохнул и в ноздри ударил кислый перегар, смешанный с табачными запахами. От отвращения его передернуло. Последние сомнения покинули хозяина дома: «Меня трясут „кровельщики“, органы работают солиднее…А это обыкновенный гоп-стоп…»
— Оклемался, дед? — дернул его за плечо капитан.
— Вон в том ящичке лежит нитроглицерин, — обратился Рощинский к тому, кто поил его водой.
— Мы тебе не «скорая помощь», — кривая ухмылка сломала часть лица капитана. И Владимир Ефимович разглядел в ее изломе превосходные белые зубы. «Зверь, — подумал он, — такой сыч вопьется клыками и спасибо не скажет.»
Он видел как из шкафа стали вылетать его простыни и пододеяльники, как чужие руки скидывали с вешалок его большие тяжелые одежды, бросали их на пол, ходили по ним. Один из гражданских, как будто нарочно, топтался на белой, в синюю полоску, сорочке Рощинского.
Из задней комнаты вышел второй «милиционер» и, обращаясь к «капитану», сказал: «Здесь одно старое барахло…Что будем делать с телеаппаратурой?»
— Все тащите в машину! — рукой, в которой была зажата сигарета, он указал на стоящие в углу телевизор с видеомагнитофоном. — Прощупайте все углы и устройте шмон в кладовке…Не верю, чтобы у этого барана оказался пустой курдюк…
— Может, чтобы дядя стал разговорчивее, позвать на помощь нашего правдолюбца?
— Не возражаю…Давай его сюда, — с готовностью поддакнул «капитан». — Мне тоже кажется, что этот пикадор собирается корчить из себя молодогвардейца…
Один из гражданских, сухой как вобла, достал из-за пазухи небольшой паяльник и начал глазами искать розетку. Вскоре Рощинский почувствовал запах раскаленного металла, который однозначно исходил от «правдолюбца». Он понял: промедление для него хуже смерти. Он был способен на многое только не на пытку. Его правая рука, которая была ближе к окну, сунулась за штору и, нащупав шероховатый рисунок обоев, заскользила вверх… Затаив дыхание и прикрыв глаза, он взял в руки нечто, приподнял, как поднимают пальто, прежде чем снять его с вешалки, и уже не таясь, с шумом выдернул руку из-за шторы. На непрошеных гостей хищно глянул трехствольный обрез бельгийского «франкота». Узрев это дивное диво, «капитан» колебался лишь мгновение. С криком «кабан, брось пушку!» он рванулся к окну. И почти дотянул до него, однако, в этот момент правый ствол обреза грозно брызнул волчьей картечью. Ковер сплошь покрылся осколками былой роскоши Рощинского — антикварной люстры с 3682 хрустальными подвесками. Выстрел был настолько убедительный, что вся банда, как по команде, распласталась на полу.
Рощинский восседал на стуле, устроив тяжелый ствол обреза на его спинке. Он видел как «капитан» сгруппировался для прыжка. Толстяк сквозь зубы процедил: «Предупреждаю, я не в том настроении, чтобы отвешивать вам поклоны…»
Мысленно он выбрал новую мишень, по которой , с целью устрашения, будет стрелять: большое овальное зеркало, висящее в простенке между дверью и бельевым шкафом.
Начал допрос с «лейтенанта».
— Я спрашиваю, сосунок, по чьей наводке сюда притащились?
Однако вопрос повис в воздухе: главарь с ловкостью степного кота перевернулся на спину и в руках у него заворонел пистолет. В сноровке они почти уравнялись: выстрелы прозвучали одновременно, хотя бас «франкота» поглотил вероломный фальцет браунинга. Картечь прошла по касательной с вытянутой рукой бандита, оторвав от нее пистолет вместе с пальцами. На зеркало легли густые пятна крови. Зажимая раненую кисть, «капитан» начал рвать зубами рукав форменки. «Ага, каторжник, — подумал Рощинский, — это в их привычках по всякому поводу клацать зубами…»
— Ну, я жду… — голос его выровнялся, в нем уже не было угрозы и натиска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48