Он никогда не упускал случая сообщить мне то, что, по его мнению, могло меня интересовать. В трудные для меня периоды, когда особенно отчетлива грань между поведением друзей и так называемых "светских" знакомых, внимание В.В. не только не ослабевало, но становилось активнее, он беспокоился, если я пропадал, а во время моей тяжелой болезни Ивановы навещали меня в больнице и дома и всегда были готовы прийти на помощь. Но, пожалуй, самым памятным проявлением внимания В.В. для меня останется следующий эпизод.
Летом 1962 года я переживал тяжелый кризис. Многолетняя работа над романом зашла в тупик, я устал, изверился в себе, все написанное вызывало у меня отвращение, попытки переписывать заново ни к чему не вели, я не улучшал, а портил. Настроение у меня в связи с этим было не из важных. Не могу понять, каким образом В.В. дознался до того, что меня гложет. В одну из наших встреч (летом мы виделись часто) он без всяких околичностей спросил:
- Когда будем читать роман?
Я опешил:
- Роман? Как это - читать роман? Он же не кончен.
- Знаю, что не кончен. В следующий раз принесите несколько глав по собственному выбору и прочтите. А мы послушаем.
Неделю я отлынивал, но ничего не вышло - пришлось читать. Я отобрал две главы, казавшиеся мне наиболее подходящими, и пришел к Ивановым, рассчитывая прочесть какую-нибудь одну. Увидев в моих руках папку, В.В. позвал Тамару Владимировну и скомандовал: "Читайте!"
Я прочел ту, что была поменьше. Читал минут сорок. В.В. слушал внимательно. Когда я дочитал последнюю страницу, он кивнул головой:
- Так. Дальше.
Тон был решительный, и я не стал отнекиваться.
- Больше нету? - осведомился В.В., когда я, совершенно выдохшийся, закончил чтение. - Что ж так мало захватили? В следующий раз приносите побольше.
Затем говорили о прочитанном. В.В. не хвалил, не критиковал и не давал советов, а только расспрашивал настойчиво и заинтересованно, так расспрашивают человека, видевшего фильм, который еще не скоро появится на экране. В заключение спросил самым деловитым тоном:
- Ну, хорошо, когда читаем дальше? На будущей неделе - условились?
Больше я не читал. И не потому, что не поверил в искренность слов В.В., - он несколько раз напоминал мне о своем предложении, - просто в этом уже не было нужды. Толчок был дан, мертвая точка пройдена, я сел переписывать роман, и мне уже не хотелось показывать В.В. то, что для меня самого было уже вчерашним днем.
Всякий раз, возвращаясь из поездок - по СССР или за границу, - В.В. приглашал: приходите, буду рассказывать... В литературном поколении, к которому принадлежал Всеволод Иванов, было много превосходных рассказчиков, признанных мастеров устной новеллы. Как рассказчик В.В. был непохож ни на кого, в отличие от большинства златоустов, рассказывающих обыкновенное, как чудесное, он рассказывал чудесное, как обыкновенное. Я ни разу не заметил у В.В. желания как-то "дожать" жизненный материал, придать ему завершенность аттракциона. Фантазер, выдумщик, он не любил неточности, то, что в тиши рабочего кабинета определяется глаголом "домыслить", за чайным столом значило бы "приврать", а В.В. относился к лжи брезгливо, к бескорыстной еще хуже, чем к вынужденной. Я не буду пересказывать сохранившиеся в моей памяти отрывки рассказов В.В. о его путешествиях по белу свету - пусть расскажут те, кто ему сопутствовал, они сделают это лучше, мне же хочется привести только один хорошо запомнившийся рассказ - о человеке, который умел делать гульгульмин. Эту историю В.В. рассказал 1 января 1960 года в Переделкине во время новогоднего обеда. Кроме Л.Ю.Брик, В.А.Катаняна и нас с женой никаких гостей не было. Зашел разговор о Пикассо. В.В. поначалу почти не принимал в нем участия, затем оживился:
- А вы знаете любимую сказочку Пикассо про человека, который умел делать гульгульмин?
- Не знаем, - сказали мы дружно.
- И что такое гульгульмин не знаете?
- Не знаем.
- Тогда слушайте...
Вот этот рассказ, записанный мной по свежей памяти.
В стародавние времена, когда корсары существовали не только в балете, а были грозой южных морей, один корсарский корабль взял на абордаж большой купеческий бриг и после недолгой схватки захватил богатую добычу. Добычей в те времена считались и пассажиры - за богатых можно было взять выкуп, а бедных продать в рабство. Дороже всего ценились красивые женщины, а из мужчин те, кто годился для тяжелой работы или знал какое-нибудь полезное ремесло. Не мудрено, что перед дележом грозные корсары во главе с атаманом осмотрели и ощупали каждого пленника и в заключение подвергли всех строгому допросу: кто таков, есть ли родственники, способные заплатить за тебя выкуп, и если нет, то что умеешь делать? Был среди пленников немолодой уже человек, лицом он походил на философа, а руками на каменотеса, и даже опытный глаз атамана не мог определить, что это за птица. На заданные вопросы человек ответил, что имущества у него нет, но он умеет работать.
- Что же ты умеешь делать? - спросил атаман.
- Я умею делать гульгульмин.
- Гульгульмин? - удивился атаман. - Никогда не слыхивал. Что это можно есть? Или из этого стреляют?
- Нет.
- Так что же это такое?
- Это невозможно рассказать словами. Если б я мог рассказать словами, что такое гульгульмин, незачем тогда его делать.
- Сделаешь мне гульгульмин, - распорядился атаман. - Что тебе для этого нужно?
- Чтоб развязали руки...
- Развяжите, - приказал атаман. - Еще что?
- Хорошее дерево и немного свинца. Мои инструменты - их отобрали твои люди. И главное, чтоб мне не мешали и не торопили...
Атаман был, по всей вероятности, незаурядным человеком, он оставил странного пленника за собой, велел дать ему все необходимое и не беспокоить попусту. Пленник с охотой принялся за дело, он от зари до зари просиживал под мачтой, орудуя ножом и сверлом. Из-под его рук выходило множество гладких дощечек с просверленными в них круглыми дырочками; наблюдавшим за работой корсарам казалось, что все дощечки совершенно одинаковые, но пленник держался другого мнения, и, когда расстояние между дырочками получалось слишком большим или слишком малым, он без всякой жалости выбрасывал дощечку за борт и начинал сверлить снова. Во время работы он часто пел, голос у него был глухой, но приятный, матросы с любопытством прислушивались к незнакомым напевам, а затем постепенно стали понимать и слова.
В свободное от авралов время они подсаживались к человеку, делавшему гульгульмин, и слушали его рассказы, в конце концов они привязались к нему и даже гордились тем, что на их корабле есть человек, который умеет делать гульгульмин.
Так шло время, недели превращались в месяцы. Бесконечно это продолжаться не могло, всегда находятся злые и завистливые люди, которым обязательно нужно посеять раздор и подозрения. Они стали говорить, что пора бы уже всем посмотреть на этот самый гульгульмин и что вероятней всего никакого гульгульмина на свете не существует и пленник попросту дурачит всех, в том числе и атамана. Разговоры эти вскоре дошли до атаманских ушей, и так как никому, а тем более атаманам, неохота ходить в дураках, атаман рассердился и приказал передать пленнику, что ему надоело ждать - через месяц будет корсарский праздник, соберется много гостей, к празднику гульгульмин должен быть готов и показан.
1 2 3 4 5 6
Летом 1962 года я переживал тяжелый кризис. Многолетняя работа над романом зашла в тупик, я устал, изверился в себе, все написанное вызывало у меня отвращение, попытки переписывать заново ни к чему не вели, я не улучшал, а портил. Настроение у меня в связи с этим было не из важных. Не могу понять, каким образом В.В. дознался до того, что меня гложет. В одну из наших встреч (летом мы виделись часто) он без всяких околичностей спросил:
- Когда будем читать роман?
Я опешил:
- Роман? Как это - читать роман? Он же не кончен.
- Знаю, что не кончен. В следующий раз принесите несколько глав по собственному выбору и прочтите. А мы послушаем.
Неделю я отлынивал, но ничего не вышло - пришлось читать. Я отобрал две главы, казавшиеся мне наиболее подходящими, и пришел к Ивановым, рассчитывая прочесть какую-нибудь одну. Увидев в моих руках папку, В.В. позвал Тамару Владимировну и скомандовал: "Читайте!"
Я прочел ту, что была поменьше. Читал минут сорок. В.В. слушал внимательно. Когда я дочитал последнюю страницу, он кивнул головой:
- Так. Дальше.
Тон был решительный, и я не стал отнекиваться.
- Больше нету? - осведомился В.В., когда я, совершенно выдохшийся, закончил чтение. - Что ж так мало захватили? В следующий раз приносите побольше.
Затем говорили о прочитанном. В.В. не хвалил, не критиковал и не давал советов, а только расспрашивал настойчиво и заинтересованно, так расспрашивают человека, видевшего фильм, который еще не скоро появится на экране. В заключение спросил самым деловитым тоном:
- Ну, хорошо, когда читаем дальше? На будущей неделе - условились?
Больше я не читал. И не потому, что не поверил в искренность слов В.В., - он несколько раз напоминал мне о своем предложении, - просто в этом уже не было нужды. Толчок был дан, мертвая точка пройдена, я сел переписывать роман, и мне уже не хотелось показывать В.В. то, что для меня самого было уже вчерашним днем.
Всякий раз, возвращаясь из поездок - по СССР или за границу, - В.В. приглашал: приходите, буду рассказывать... В литературном поколении, к которому принадлежал Всеволод Иванов, было много превосходных рассказчиков, признанных мастеров устной новеллы. Как рассказчик В.В. был непохож ни на кого, в отличие от большинства златоустов, рассказывающих обыкновенное, как чудесное, он рассказывал чудесное, как обыкновенное. Я ни разу не заметил у В.В. желания как-то "дожать" жизненный материал, придать ему завершенность аттракциона. Фантазер, выдумщик, он не любил неточности, то, что в тиши рабочего кабинета определяется глаголом "домыслить", за чайным столом значило бы "приврать", а В.В. относился к лжи брезгливо, к бескорыстной еще хуже, чем к вынужденной. Я не буду пересказывать сохранившиеся в моей памяти отрывки рассказов В.В. о его путешествиях по белу свету - пусть расскажут те, кто ему сопутствовал, они сделают это лучше, мне же хочется привести только один хорошо запомнившийся рассказ - о человеке, который умел делать гульгульмин. Эту историю В.В. рассказал 1 января 1960 года в Переделкине во время новогоднего обеда. Кроме Л.Ю.Брик, В.А.Катаняна и нас с женой никаких гостей не было. Зашел разговор о Пикассо. В.В. поначалу почти не принимал в нем участия, затем оживился:
- А вы знаете любимую сказочку Пикассо про человека, который умел делать гульгульмин?
- Не знаем, - сказали мы дружно.
- И что такое гульгульмин не знаете?
- Не знаем.
- Тогда слушайте...
Вот этот рассказ, записанный мной по свежей памяти.
В стародавние времена, когда корсары существовали не только в балете, а были грозой южных морей, один корсарский корабль взял на абордаж большой купеческий бриг и после недолгой схватки захватил богатую добычу. Добычей в те времена считались и пассажиры - за богатых можно было взять выкуп, а бедных продать в рабство. Дороже всего ценились красивые женщины, а из мужчин те, кто годился для тяжелой работы или знал какое-нибудь полезное ремесло. Не мудрено, что перед дележом грозные корсары во главе с атаманом осмотрели и ощупали каждого пленника и в заключение подвергли всех строгому допросу: кто таков, есть ли родственники, способные заплатить за тебя выкуп, и если нет, то что умеешь делать? Был среди пленников немолодой уже человек, лицом он походил на философа, а руками на каменотеса, и даже опытный глаз атамана не мог определить, что это за птица. На заданные вопросы человек ответил, что имущества у него нет, но он умеет работать.
- Что же ты умеешь делать? - спросил атаман.
- Я умею делать гульгульмин.
- Гульгульмин? - удивился атаман. - Никогда не слыхивал. Что это можно есть? Или из этого стреляют?
- Нет.
- Так что же это такое?
- Это невозможно рассказать словами. Если б я мог рассказать словами, что такое гульгульмин, незачем тогда его делать.
- Сделаешь мне гульгульмин, - распорядился атаман. - Что тебе для этого нужно?
- Чтоб развязали руки...
- Развяжите, - приказал атаман. - Еще что?
- Хорошее дерево и немного свинца. Мои инструменты - их отобрали твои люди. И главное, чтоб мне не мешали и не торопили...
Атаман был, по всей вероятности, незаурядным человеком, он оставил странного пленника за собой, велел дать ему все необходимое и не беспокоить попусту. Пленник с охотой принялся за дело, он от зари до зари просиживал под мачтой, орудуя ножом и сверлом. Из-под его рук выходило множество гладких дощечек с просверленными в них круглыми дырочками; наблюдавшим за работой корсарам казалось, что все дощечки совершенно одинаковые, но пленник держался другого мнения, и, когда расстояние между дырочками получалось слишком большим или слишком малым, он без всякой жалости выбрасывал дощечку за борт и начинал сверлить снова. Во время работы он часто пел, голос у него был глухой, но приятный, матросы с любопытством прислушивались к незнакомым напевам, а затем постепенно стали понимать и слова.
В свободное от авралов время они подсаживались к человеку, делавшему гульгульмин, и слушали его рассказы, в конце концов они привязались к нему и даже гордились тем, что на их корабле есть человек, который умеет делать гульгульмин.
Так шло время, недели превращались в месяцы. Бесконечно это продолжаться не могло, всегда находятся злые и завистливые люди, которым обязательно нужно посеять раздор и подозрения. Они стали говорить, что пора бы уже всем посмотреть на этот самый гульгульмин и что вероятней всего никакого гульгульмина на свете не существует и пленник попросту дурачит всех, в том числе и атамана. Разговоры эти вскоре дошли до атаманских ушей, и так как никому, а тем более атаманам, неохота ходить в дураках, атаман рассердился и приказал передать пленнику, что ему надоело ждать - через месяц будет корсарский праздник, соберется много гостей, к празднику гульгульмин должен быть готов и показан.
1 2 3 4 5 6