До некоторых пор военную продукцию — свое достояние — они обращали на «производство» благ: занимались пиратством. В годы, предшествовавшие смерти Геракла, и еще несколько лет после нее — даже небезуспешно. Однако вскоре случилось то, что и ранее случалось, по крайней мере дважды в течение того столетия: пунийцы, «вонючие сидонцы», построили военные галеры, чтобы доставлять товары свои под конвоем; они выбирали теперь более спокойные открытые водные пути, в опасных местах сочетали морскую перевозку с сухопутными караванами. В довершение всего на быстроходных сторожевых шлюпах захватывали одиночные пиратские корабли, буксировали их в свои порты, офицерский состав вешали, команду продавали в рабство — словом, собирали с эллинских пиратских судов жатву большую (особенно после бури), чем сами пираты рассчитывали получить с груженных товаром финикийских галер. Троя, главная союзница сидонцев, также оберегала безопасность своего порта и ярмарки на берегу Скамандра с помощью сильного флота. Восточные острова ахейского союза она держала почти под блокадой. Бронзовые носы стремительных троянских галер пропороли борта множества греческих судов. Это тоже усиливало инфляцию. Особенно подскочила цена на вожделенные «восточные шмотки».
(Ибо ахейцы поистине «обмирали» при виде товаров с Востока, из Азии, и это прекраснейшим образом сочеталось с великоахейской гордостью и панэллинским самосознанием. Невероятное противоречие, даже не могу вот так, сразу, подобрать ему аналогию.)
Ко всему этому — и тут уж мы располагаем соответствующими текстами — в конце Атреева царствования случилось подряд несколько неурожайных лет. Нетрудно сообразить, что цены на продовольственные товары подскочили. Причитания жены Кузнеца теперь и в самом деле до какой-то степени были законны: даже среднее сословие с приличным достатком только что не голодало. Цены на рабов резко падали — единственный пример дешевизны при инфляции: свободные граждане и детей своих и самих себя с радостью продавали в рабство тысячами, лишь бы нашелся кто-то, согласный кормить их!
Однако Фиест с первых же шагов совершил величайшую с точки зрения экономики глупость: он начал экономить. Инфляции противопоставил дефляцию. Отказался от военных заказов, остановил работы на судостроительных верфях. Отпустил на все четыре стороны рабочих, то есть хотел отпустить, но все они, разумеется, остались в Микенах. И уже приступил к увольнению многочисленной морской пехоты. Окраины кипели.
Но кипел — пока тихо, подозрительно тихо — также дворец. Ибо кто обретался во дворце? Военачальники, военные поставщики. Да еще фанатик Калхант. (Превосходная задача для психолога — разобрать, какого рода обида противу профессионально жреческой или мужской его чести постигла в Трое этого человека. Не могу поверить, чтобы он, как сам твердил о том постоянно, попросту выполнял волю богов. У жрецов столь высокого ранга такой слепой фанатизм не в обычае.)
И тут к микенским стенам подступили первые отряды соединенного эллинского воинства во главе с Тиндареем и Агамемноном.
Не было осады, сражения, даже небольшой стычки. Если бы что-то было, мы знали бы. В самом деле: осада Микен — крупнейшего эллинского города, самой сильной крепости! Да мы знали бы об этой осаде все, до мельчайших подробностей, — чего не было, и про то знали бы!
Фиест раз и навсегда отказался от притязаний на микенский трон в пользу Агамемнона и его наследников. Он покинул Микены, удалился в вечное изгнание.
Больше мы о нем не услышим. Очевидно, он вскоре умер. Ведь ему было уже порядком за семьдесят.
В Микенах, в двадцати подвластных им городах, во всей, по существу, зависимой уже от Микен Элладе началось правление самого могущественного и богатого человека Европы бронзового века — лошадника Агамемнона.
Первыми же акциями под ликующие народные вопли он восстановил военную конъюнктуру и инфляцию.
Калханта назначил главным жрецом при дворе, Нестора пилосского, теперь уже официально, выдвинул первым придворным советником. Тиндарей — в роли заступника и тестя — был могущественнейшим из могущественных.
Мы, просвещенные люди двадцатого века, уже хорошо знаем, что нельзя безнаказанно развивать военную промышленность, и не только по причинам экономического порядка. Оружие — пусть оно, смазанное, покоится на складах — хочет выстрелить; бомбы — пусть упрятанные на склады, поставленные на предохранитель — хотят взорваться; солдаты на учениях — стреляя в воображаемого врага — ищут визиром врага подлинного. Зрелые мужи, да еще скопом, да при оружии, могут быть надолго оставлены в бездействии лишь в ущерб добрым нравам. Фиест жалованья им не платил, они пристрастились к самовольным реквизициям и всему, что им сопутствует. После удаления Фиеста нескольких за бесчинства те повесили, обезглавили, четвертовали, разнесли, привязав к хвостам лошадей, однако воины лишь с трудом возвращались в русло хоть сколько-нибудь терпимого разбоя. Ничего не поделаешь, воина надо вести на войну! Но самое главное — те, кто построил и снарядил тысячу сто восемьдесят шесть кораблей (Гомер, если я не ошибся в подсчете, перечисляет именно тысячу сто восемьдесят шесть кораблей, и цифра эта реальна), те, кто снабдил судовые команды жалованьем, доспехами, оружием, желали, наконец, за свои денежки что-то увидеть.
Иными словами: как трезво и обстоятельно ни рассуждай, все ратовало за войну.
Однако «клятва на лошадином трупе» была действительна лишь на случай нападения.
Троя же нападать не желала.
И все-таки должна была напасть!
Так родился план операции «Золотое яблоко». Львиная доля в разработке замысла принадлежит Нестору. Это явствует, помимо прочего, из того, что операция, в сущности, повторяет трюк, с помощью которого уже пытались заманить в ловушку Тесея.
Название операции — «Золотое яблоко» — выбрано мною, конечно, произвольно. Ведь, как известно, мифология начинает историю Троянской войны с приписываемого Эриде золотого яблока, которое она бросила среди гостей на свадебном пиру Фетиды и Пелея, предназначив «прекраснейшей». Из-за чего Гера, Афина и Афродита вцепились друг дружке в волосы, а затем поручили рассудить их Парису, сыну Приама. Иными словами, Троянская война будто бы разразилась из-за оскорбленного тщеславия богинь.
Как ни импонирует сие моему поэтическому сердцу, материалистические мои убеждения подсказывают, что все это лишь пустая выдумка, легенда. И легенда не столь уж безобидная — она не что иное, как попытка обманно переложить ответственность на вышестоящих.
С материалистической, следовательно, единственно научной точки зрения история эта неприемлема хотя бы уже потому, что мы ведь прекрасно знаем упомянутых богинь. Гера не станет вступать в препирательства, защищая свою красоту. Геру интересует только власть. Но Гера как женщина… Собственно говоря, Гера по всем признакам фригидна. Как вообще властолюбивые женщины.
Пойдем далее, оставаясь все на той же материалистической почве: Афина — богиня наук и искусств в самом широком смысле. Главнейший на Олимпе руководитель культуры. Я имею счастье близко знать многих выдающихся деятелей культуры, как мужчин, так и женщин. Могу поклясться, что никто из них не оскорбился бы, вздумай кто-нибудь оспаривать, что они — прекраснейшие мужчины (женщины) в Венгрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110