- Да что ж, - заторопилась вдруг Елена Ивановна, точно подученная, - что ж
он там будет сидеть в крокодиле и, пожалуй, всю жизнь не придет, а я здесь
его дожидайся! Муж должен дома жить, а не в крокодиле...
- Но ведь это непредвиденный случай, - начал было я в весьма понятном
волнении.
- Ах, нет, не говорите, не хочу, не хочу! - закричала она, вдруг совсем
рассердившись. - Вы вечно мне напротив, такой негодный! С вами ничего не
сделаешь, ничего не посоветуете! Мне уж чужие говорят, что мне развод
дадут, потому что Иван Матвеич теперь уже не будет получать жалованья.
- Елена Ивановна! Вас ли я слышу? - закричал я патетически. - Какой злодей
мог вам это натолковать! Да и развод по такой неосновательной причине, как
жалование, совершенно невозможен. А бедный, бедный Иван Матвеич к вам, так
сказать, весь пылает любовью, даже и в недрах чудовища. Мало того - тает от
любви, как кусочек сахару. Еще вчера ввечеру, когда вы веселились в
маскараде, он упоминал, что в крайнем случае, может быть, решится выписать
вас в качестве законной супруги к себе, в недра, тем более что крокодил
оказывается весьма поместительным не только для двух, но даже и для трех
особ...
И тут я немедленно рассказал ей всю эту интересную часть моего вчерашнего
разговора с Иваном Матвеичем.
- Как, как! - вскричала она в удивлении. - Вы хотите, чтоб и я также
полезла туда, к Ивану Матвеичу? Вот выдумки! Да и как я полезу, так в
шляпке и в кринолине? Господи, какая глупость! Да и какую фигуру я буду
делать, когда буду туда лезть, а на меня еще кто-нибудь, пожалуй, будет
смотреть... Это смешно! И что я там буду кушать?.. и... и как я там буду,
когда... ах боже мой, что они выдумали!.. И какие там развлечения?.. Вы
говорите, что там гуммиластиком пахнет? И как же я буду, если мы там с ним
поссоримся, - все-таки рядом лежать? Фу, как это противно!
- Согласен, согласен со всеми этими доводами, милейшая Елена Ивановна, -
прервал я, стремясь высказаться с тем понятным увлечением, которое всегда
овладевает человеком, когда он чувствует, что правда на его стороне, - но
вы не оценили одного во всем этом; вы не оценили того, что он, стало быть,
без вас жить не может, коли зовет туда; значит, тут любовь, любовь
страстная, верная, стремящаяся... Вы любви не оценили, милая Елена
Ивановна, любви!
- Не хочу, не хочу, и слышать ничего не хочу! - отмахивалась она своей
маленькой, хорошенькой ручкой, на которой блистали только что вымытые и
вычищенные щеткой розовые ноготки. - Противный! Вы доведете меня до слез.
Полезайте сами, если это вам приятно. Ведь вы друг, ну и ложитесь там с ним
рядом из дружбы, и спорьте всю жизнь о каких-нибудь скучных науках...
- Напрасно вы так смеетесь над сим предположением, - с важностью остановил
я легкомысленную женщину, - Иван Матвеич и без того меня звал туда.
Конечно, вас привлекает туда долг, меня же только одно великодушие; но,
рассказывая мне вчера о необыкновенной растяжимости крокодиловой, Иван
Матвеич сделал весьма ясный намек, что не только вам обоим, но даже и мне в
качестве домашнего друга можно бы поместиться с вами вместе, втроем,
особенно если б я захотел того, а потому...
- Как так, втроем? - вскричала Елена Ивановна, с удивлением смотря на меня.
- Так как же мы... так все трое и будем там вместе? Ха-ха-ха! Какие вы оба
глупые! Ха-ха-ха! Я вас непременно буду там все время щипать, негодный вы
эдакой, ха-ха-ха!
И она, откинувшись на спинку дивана, расхохоталась до слезинок. Все это - и
слезы, и смех - было до того обольстительно, что я не вытерпел и с
увлечением бросился целовать у ней ручки, чему она не противилась, хотя и
выдрала меня легонько, в знак пpимирения, за уши.
Затем мы оба развеселились, и я подробно рассказал ей все вчеpашние планы
Ивана Матвеича. Мысль о приемных вечерах и об открытом салоне ей очень
понравилась.
- Но только надо будет очень много новых платьев, - заметила она, - и
потому надо, чтоб Иван Матвеич присылал как можно скорее и как можно больше
жалованья... Только... только как же это, - прибавила она в раздумье, - как
же это его будут приносить ко мне в ящике? Это очень смешно. Я не хочу,
чтоб моего мужа носили в ящике. Мне будет очень стыдно пред гостями... Я не
хочу, нет, не хочу.
- Кстати, чтоб не забыть, был у вас вчера вечером Тимофей Семеныч?
- Ах, был; приехал утешать, и, вообразите, мы с ним все в свои козыри
играли. Он на конфеты, а коль я проиграю - он мне ручки целует. Такой
негодный и, вообразите, чуть было в маскарад со мной не поехал. Право!
- Увлечение! - заметил я, - да и кто не увлечется вами, обольстительная!
- Ну уж вы, поехали с вашими комплиментами! Постойте, я вас ущипну на
дорогу. Я ужасно хорошо выучилась теперь щипаться. Ну что, каково! Да,
кстати, вы говорите, Иван Матвеич часто обо мне вчера говорил?
- Н-н-нет, не то чтобы очень... Признаюсь вам, он более думает теперь о
судьбах всего человечества и хочет...
- Ну и пусть его! Не договаривайте! Верно, скука ужасная. Я как-нибудь его
навещу. Завтра непременно поеду. Только не сегодня; голова болит, а к тому
же там будет так много публики... Скажут: это жена его, пристыдят...
Прощайте. Вечером вы ведь... там?
- У него, у него. Велел приезжать и газет привезти.
- Ну вот и славно. И ступайте к нему и читайте. А ко мне сегодня не
заезжайте. Я нездорова, а может, и в гости поеду. Ну прощайте, шалун.
"Это черномазенький у ней будет вечером", - подумал я про себя.
В канцелярии я, разумеется, не подал и виду, что меня пожирают такие заботы
и хлопоты. Но вскоре заметил я, что некоторые из прогрессивнейших газет
наших как-то особенно скоро переходили в это утро из рук в руки моих
сослуживцев и прочитывались с чрезвычайно серьезными выражениями лиц.
Первая попавшаяся уже была - "Листок", газетка без всякого особого
направления, а так только вообще гуманная, за что ее преимущественно у нас
презирали, хотя и прочитывали. Не без удивления прочел я в ней следующее:
"Вчера в нашей обширной и украшенной великолепными зданиями столице
распространились чрезвычайные слухи. Некто N., известный гастроном из
высшего общества, вероятно наскучив кухнею Бореля и -ского клуба, вошел в
здание Пассажа, в то место, где показывается огромный, только что
привезенный в столицу крокодил, и потребовал, чтоб ему изготовили его на
обед. Сторговавшись с хозяином, он тут же принялся пожирать его (то есть не
хозяина, весьма смирного и склонного к аккуратности немца, а его крокодила)
- еще живьем, отрезая сочные куски перочинным ножичком и глотая их с
чрезвычайною поспешностью. Мало-помалу весь крокодил исчез в его тучных
недрах, так что он собирался даже приняться за ихневмона, постоянного
спутника крокодилова, вероятно полагая, что и тот будет так же вкусен. Мы
вовсе не против сего нового продукта, давно уже известного иностранным
гастрономам. Мы даже предсказывали это наперед. Английские лорды и
путешественники ловят в Египте крокодилов целыми партиями и употребляют
хребет чудовища в виде бифштекса, с горчицей, луком и картофелем. Французы,
наехавшие с Лессепсом, предпочитают лапы, испеченные в горячей золе, что
делают, впрочем, в пику англичанам, которые над ними смеются. Вероятно, у
нас оценят то и другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11