Достоверно лишь то, что Арда Вираф обрел свое видение после употребления напитка из вина и "наркотика Виштасп", который усыпил его на семь дней и семь ночей. Его сон напоминает скорее трансы шаманов, поскольку, как говорится в "Арда Вираф", "душа Вирафа оставила тело и отправилась на Мост Чинват, на Какад-и-Даитик. Через семь дней она вернулась и снова вошла в тело". Вираф, как и Данте, посетил все места маздеистского Рая и Ада, видел страдания безбожников и награды для праведников. С этой точки зрения, его загробное путешествие следует сравнить с рассказами о шаманских нисхождениях, поскольку некоторые из них, как мы видели, также говорят о наказаниях для грешников. Представление Ада у шаманов Средней Азии подверглось, вероятно, влиянию восточных идей, особенно иранских. Однако это не значит, что шаманское нисхождение в Ад возникло из экзотического влияния; восточный вклад вызвал только развитие и украшение драматических сценариев наказаний; именно эти рассказы об экстатических путешествиях в Ад обогатились в результате восточных влияний; экстаз был намного более ранним, чем эти влияния (по сути, технику экстаза мы встретили и в архаических культурах, в которых невозможно подозревать влияния Древнего Востока).
Таким образом, мы не можем гадать о возможном «шаманском» опыте самого Заратустры, но не подлежит сомнению, что самая элементарная техника экстаза — опьянение коноплей — была известна древним иранцам. Ничто не мешает считать, что иранцы знали и другие составные элементы шаманизма, например магический полет (зафиксированный у скифов?!) или вознесение на Небо. Арда Вираф сделал "первый шаг" — и достиг сферы звезд, "второй шаг" — и достиг сферы Луны, "третий шаг" привел его к свету, который называют "высочайшим из высочайших", "четвертый шаг" — к свету Гаротмана. Независимо от космологии этого вознесения, символизм «шагов» — мы еще встретим его в мифе о рождении Будды — очень точно совпадает с символизмом «ступеней», или надрезов, на шаманском дереве. Вся эта совокупность символик тесно связана с ритуальным вознесением на Небо. А вознесения, как мы уже много раз замечали, составляют неотъемлемую часть шаманизма.
Значение опьянения, достигаемого благодаря конопле, подтверждается, с другой стороны, широчайшим распространением этого иранского термина в Средней Азии. Иранское слово bangha — «конопля», стало во многих угро-финских языках обозначением как специально шаманского гриба, agaricus muscarius (употребляемого исключительно в качестве интоксикационного средства до или во время сеанса), так и самого опьянения: достаточно сравнить, например, вогульское (мансийское) панкх — «гриб» (agaricus muscarius), мордовское панга, панго или черемисское (марийское) понго — «гриб». В северовогульском языке панкх обозначает также «опьянение», "пьянство". В гимнах божествам также упоминается экстаз, вызванный интоксикацией грибами. Эти факты доказывают, что магико-религиозный престиж интоксикации в экстатических целях имеет иранское происхождение. Бангха, вместе с другими иранскими влияниями в Средней Азии, к которым мы еще вернемся, свидетельствует о высоком религиозном авторитете Ирана. Возможно, что техника шаманской интоксикации у угро-финнов имеет иранское происхождение. Но какое это имеет отношение к первоначальному шаманскому опыту? Наркотики являются только вульгарным заменителем «чистого» транса. Мы уже имели возможность зафиксировать у нескольких сибирских народов тот факт, что интоксикации (алкоголь, табак и т. п.) являются недавними нововведениями и знаменуют собой определенный упадок шаманской техники. Наркотическим опьянением пытаются имитировать духовное состояние, которое уже не удается достичь иным способом. Упадок и, следует добавить, вульгаризация мистической техники, как в Древней и современной Индии, так и на всем Востоке, — повсюду мы встречаем это странное смешение «трудных» и «легких» путей достижения мистического экстаза или какого-либо иного решающего переживания.
В мистических традициях исламизированного Ирана нелегко отличить то, что является народным наследием, от того, что отражает влияние ислама или Востока. Однако не подлежит никакому сомнению, что многие легенды и чудеса, зафиксированные в персидской агиографии, относятся к универсальным основам магии, особенно к шаманизму. Достаточно просмотреть два тома "Святых дервишей" Уара, чтобы на каждой странице обнаружить чудеса в традициях чистейшего шаманизма: вознесения на Небо, магические полеты, исчезновения, хождение по воде, исцеления и т. п. С другой стороны, следует также помнить о роли гашиша и других наркотиков в исламской мистике, хотя самые чистые из святых не пользовались такими суррогатами.
Наконец, наряду с распространением ислама среди среднеазиатских тюрков, некоторые шаманские элементы были ассимилированы мусульманскими мистиками. Профессор Копрюлюзаде говорит, что, "согласно легенде, Ахмед Есеви и некоторые из его дервишей были способны летать, превращаясь в птиц". Аналогичные легенды существовали о святых [ордена] Бекташи. В XIII веке Барак Баба — основатель ордена, характерным ритуальным знаком которого была "прическа с двумя рогами", — публично показывался верхом на страусе, и легенда гласит, что "под влинием своего всадника страус немного летал". Возможно, что эти детали действительно обусловлены влиянием тюрко-монгольского шаманизма, как утверждает этот ученый-тюрколог. Однако способность превращаться в птицу присуща идеологии любого вида шаманизма, как тюрко-монгольского, так и арктического, американского, индийского или океанийского. Что касается появления страуса в легенде о Барак Бабе, то здесь скорее следует заподозрить южное происхождение.
Древняя Индия: обряды вознесения на Небо
Мы помним ритуальное значение березы в тюрко-монгольской религии, особенно в шаманизме: береза или столб с семью или девятью зарубками символизирует Мировое Древо, и поэтому считается, что она находится в "Центре Мира". Влезая на нее, шаман достигает самого высокого неба и предстает перед Бай Ульгеном.
Ту же самую символику мы встречаем в браминском ритуале: он также включает в себя церемониальное восхождение в мир богов. Действительно, "у жертвы есть только одна твердая точка опоры, только одно обиталище: небесный мир". "Жертва — это быстрая рыба, проплывающая мимо"; "жертва, во всем своем единстве, — это корабль, несущий тебя в небо". Механизмом ритуала является дурохана, "трудное восхождение", поскольку оно предполагает вознесение самого Древа Мира.
Действительно, жертвенный столб (юпа) сделан из дерева, отождествляемого с Мировым Древом. Сам жрец вместе с дровосеком выбирает его в лесу. Во время срубывания дерева жрец обращается к нему с речью: "Своей верхушкой не раздирай Небо, своей серединой не рань Атмосферу!..". Жертвенный столб становится чем-то вроде космической опоры: "Вознесись, о ванаспати (Господин леса), на верхушку Земли!" — призывает его Ригведа. "Своей верхушкой ты подпираешь Небо, серединой наполняешь Атмосферу, корнями укрепляешь Землю".
По этой космической опоре жрец поднимается на Небо, сам или со своей женой. Приставляя лестницу к столбу, он обращается к жене: "Поднимемся на Небо!.." Жена отвечает ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Таким образом, мы не можем гадать о возможном «шаманском» опыте самого Заратустры, но не подлежит сомнению, что самая элементарная техника экстаза — опьянение коноплей — была известна древним иранцам. Ничто не мешает считать, что иранцы знали и другие составные элементы шаманизма, например магический полет (зафиксированный у скифов?!) или вознесение на Небо. Арда Вираф сделал "первый шаг" — и достиг сферы звезд, "второй шаг" — и достиг сферы Луны, "третий шаг" привел его к свету, который называют "высочайшим из высочайших", "четвертый шаг" — к свету Гаротмана. Независимо от космологии этого вознесения, символизм «шагов» — мы еще встретим его в мифе о рождении Будды — очень точно совпадает с символизмом «ступеней», или надрезов, на шаманском дереве. Вся эта совокупность символик тесно связана с ритуальным вознесением на Небо. А вознесения, как мы уже много раз замечали, составляют неотъемлемую часть шаманизма.
Значение опьянения, достигаемого благодаря конопле, подтверждается, с другой стороны, широчайшим распространением этого иранского термина в Средней Азии. Иранское слово bangha — «конопля», стало во многих угро-финских языках обозначением как специально шаманского гриба, agaricus muscarius (употребляемого исключительно в качестве интоксикационного средства до или во время сеанса), так и самого опьянения: достаточно сравнить, например, вогульское (мансийское) панкх — «гриб» (agaricus muscarius), мордовское панга, панго или черемисское (марийское) понго — «гриб». В северовогульском языке панкх обозначает также «опьянение», "пьянство". В гимнах божествам также упоминается экстаз, вызванный интоксикацией грибами. Эти факты доказывают, что магико-религиозный престиж интоксикации в экстатических целях имеет иранское происхождение. Бангха, вместе с другими иранскими влияниями в Средней Азии, к которым мы еще вернемся, свидетельствует о высоком религиозном авторитете Ирана. Возможно, что техника шаманской интоксикации у угро-финнов имеет иранское происхождение. Но какое это имеет отношение к первоначальному шаманскому опыту? Наркотики являются только вульгарным заменителем «чистого» транса. Мы уже имели возможность зафиксировать у нескольких сибирских народов тот факт, что интоксикации (алкоголь, табак и т. п.) являются недавними нововведениями и знаменуют собой определенный упадок шаманской техники. Наркотическим опьянением пытаются имитировать духовное состояние, которое уже не удается достичь иным способом. Упадок и, следует добавить, вульгаризация мистической техники, как в Древней и современной Индии, так и на всем Востоке, — повсюду мы встречаем это странное смешение «трудных» и «легких» путей достижения мистического экстаза или какого-либо иного решающего переживания.
В мистических традициях исламизированного Ирана нелегко отличить то, что является народным наследием, от того, что отражает влияние ислама или Востока. Однако не подлежит никакому сомнению, что многие легенды и чудеса, зафиксированные в персидской агиографии, относятся к универсальным основам магии, особенно к шаманизму. Достаточно просмотреть два тома "Святых дервишей" Уара, чтобы на каждой странице обнаружить чудеса в традициях чистейшего шаманизма: вознесения на Небо, магические полеты, исчезновения, хождение по воде, исцеления и т. п. С другой стороны, следует также помнить о роли гашиша и других наркотиков в исламской мистике, хотя самые чистые из святых не пользовались такими суррогатами.
Наконец, наряду с распространением ислама среди среднеазиатских тюрков, некоторые шаманские элементы были ассимилированы мусульманскими мистиками. Профессор Копрюлюзаде говорит, что, "согласно легенде, Ахмед Есеви и некоторые из его дервишей были способны летать, превращаясь в птиц". Аналогичные легенды существовали о святых [ордена] Бекташи. В XIII веке Барак Баба — основатель ордена, характерным ритуальным знаком которого была "прическа с двумя рогами", — публично показывался верхом на страусе, и легенда гласит, что "под влинием своего всадника страус немного летал". Возможно, что эти детали действительно обусловлены влиянием тюрко-монгольского шаманизма, как утверждает этот ученый-тюрколог. Однако способность превращаться в птицу присуща идеологии любого вида шаманизма, как тюрко-монгольского, так и арктического, американского, индийского или океанийского. Что касается появления страуса в легенде о Барак Бабе, то здесь скорее следует заподозрить южное происхождение.
Древняя Индия: обряды вознесения на Небо
Мы помним ритуальное значение березы в тюрко-монгольской религии, особенно в шаманизме: береза или столб с семью или девятью зарубками символизирует Мировое Древо, и поэтому считается, что она находится в "Центре Мира". Влезая на нее, шаман достигает самого высокого неба и предстает перед Бай Ульгеном.
Ту же самую символику мы встречаем в браминском ритуале: он также включает в себя церемониальное восхождение в мир богов. Действительно, "у жертвы есть только одна твердая точка опоры, только одно обиталище: небесный мир". "Жертва — это быстрая рыба, проплывающая мимо"; "жертва, во всем своем единстве, — это корабль, несущий тебя в небо". Механизмом ритуала является дурохана, "трудное восхождение", поскольку оно предполагает вознесение самого Древа Мира.
Действительно, жертвенный столб (юпа) сделан из дерева, отождествляемого с Мировым Древом. Сам жрец вместе с дровосеком выбирает его в лесу. Во время срубывания дерева жрец обращается к нему с речью: "Своей верхушкой не раздирай Небо, своей серединой не рань Атмосферу!..". Жертвенный столб становится чем-то вроде космической опоры: "Вознесись, о ванаспати (Господин леса), на верхушку Земли!" — призывает его Ригведа. "Своей верхушкой ты подпираешь Небо, серединой наполняешь Атмосферу, корнями укрепляешь Землю".
По этой космической опоре жрец поднимается на Небо, сам или со своей женой. Приставляя лестницу к столбу, он обращается к жене: "Поднимемся на Небо!.." Жена отвечает ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115