В труппе числились легенды немого кино Андрей Файт, Михаил Трояновский, Ольга Жизнева, Галина Кравченко, Петр Репнин, Владимир Уральский, Татьяна Барышева, Татьяна Гурецкая, но все они были уже вторым поколением после Антимонова. Сергей Иванович и Мария Каспаровна оказались старейшинами, и молодое поколение, недавно окончившее ВГИК, взирало на них с восхищением, близким к трепету.
Антимонов, к сожалению, мало сыграл на этой сцене. Последние пять лет жизни он тяжело болел и все реже выходил в свет. Яроцкая работала больше. Помимо театра, она много снималась: "Это было в Донбассе", "Первая перчатка", "Поезд идет на Восток", "Молодая гвардия", "Повесть о настоящем человеке", "Возвращение Василия Бортникова", "Два капитана". После репетиций, спектаклей и съемок Яроцкая неизменно торопилась домой, где ее ждал Сергей Иванович. Их отношения до конца оставались самыми теплыми. Они жили рядом с садом "Эрмитаж", где когда-то Антимонов делал первые шаги на сцене Художественного театра. После смерти Сергея Ивановича Мария Каспаровна собрала его воспоминания об этом периоде. Сейчас они хранятся в Театральном музее имени Бахрушина. Актер назвал их "Пройденный путь". В этой главе приведены отрывки из воспоминаний Сергея Антимонова.
* * *
"Милостивый государь, господин Немирович-Данченко!"
Так я писал письмо из Курска в 1900 году одному из хозяев Художественного театра, в то время именуемого Художественно-Общедоступным. В письме я ставил задачу, как, желая стать артистом именно Художественного театра, превратить мечту в действительность, не будучи актером вообще. Со своей стороны я развивал мысль пригласить меня в театр на простую работу, не требующую специальности, с тем, чтобы я, походя, так сказать, присматривался к артистической деятельности и учился актерскому мастерству.
Владимир Иванович Немирович-Данченко аккуратно ответил мне, что предложенным мною способом в актеры не приходят, что для этого существуют специальные театральные школы, куда, если я выдержу экзамен, буду платить за правообучение, то и тогда, после трехлетнего обучения (чтобы я знал и потом не обижался), тоже могу не попасть в труппу Художественного театра.
Ответ был исчерпывающим и продолжения переписки не обещал, но приободрил меня вежливым вниманием. Внутренний голос мне откровенно сказал, что положение требует личного свидания и с Немировичем-Данченко, и со Станиславским, да и с самим Художественным театром. Ведь как-никак решается вопрос моей жизни.
Не знаю, как вам, но мой внутренний голос дает мне только благоразумные советы. Откуда взять средства для поездки в Москву - даже тогда, в то доброе старое время, мы с внутренним голосом не знали.
Я - единственный ребенок. Мне девятнадцать лет. Пребывание в реальном училище дальше пятого класса мне показалось неинтересным. Мать хлопочет по хозяйству, я пишу стихи, изобретаю перпетум-мобиле. Счастье мое и вершина моих мечтаний - сделаться актером - матери казалось последней степенью падения. Она приказывала мне заняться торговлей, но самоубийство виделось мне милее коммерции. Отец мой давно умер. У матери - собственный домишко, который кормит ее, а она - меня. Но денег мне не давала, даже на мелкие расходы, тем понуждая меня зарабатывать.
Отрицательный ответ Немировича вместо разочарования очаровал меня. Я получил реальное доказательство своего существования. Немирович-Данченко тратит на меня бумагу, конверт, марку и время; два государственных ведомства - почтовое и железнодорожное - заботливо обслуживают нашу переписку. У товарищей я приобрел и вес, и рост, и благородное желание иметь честь быть полезными мне. Один из них достал у своего приятеля, железнодорожного служащего, бесплатные билеты до Москвы и обратно, а остальные мои друзья одолжили денег - почти четыре рубля. И на другой день я выехал в известном направлении, переполненный неизвестностью.
В Москву приехал днем. Остановился в гостинице за 75 копеек в сутки. Пошел в Художественный театр, взял билет на вечер. Шла "Снегурочка". Вернулся в гостиницу, умылся, принял праздничный вид и пошел, не спеша, на спектакль.
Удивительно, но билет на этот спектакль сохранился у меня до сих пор. Грозный отрезок истории лишил нас многого, многое безвозвратно прошло. А вот театральный билет от 11 октября 1900 года преодолел разнообразные испытания времени.
"Снегурочка" началась. На сцене поют и пляшут люди в длинных холщовых рубахах. Интересней всего медведь и свист ветра. Впрочем, я смотрел спектакль сквозь ожидаемое свидание с Немировичем.
После первого акта послышались хилые аплодисменты, в зале стало светло - публики оказалось немного. Со мной неожиданно заговорил сосед, бритый господин последней молодости. Узнав о моем желании стать актером, он чуть ли не приказал с первым же поездом возвращаться в Курск: "Сейчас же, прямо из театра, пока не прожились! Как только у вас не будет хватать денег на выезд, вы погибли. Устремление по легкомыслию к искусству, особенно к театру, приводит к большим бедствиям. Дорога к славе часто ведет к бесславию. Голод, холод, пьянство, позор, разврат, преступления, тюрьма вот все, на что вы имеете право рассчитывать. Удачи на этом пути являются редчайшими исключениями. Да и сам по себе талантливый человек - явление ненормальное, белая ворона. Нормальный человек работает, а талантливый творит. Где работа - там порядок, где творчество - там произвол. За талант носители его платят высокую пошлину. Вспомните биографии великих людей, почти все они несчастны..."
Сосед говорил горячо, от души. Похоже, он сам когда-то, стремясь к свету, попал в огонь. Мой "воздушный дворец" дал страшную трещину, проживать в нем стало опасно.
Видеться с Немировичем-Данченко я раздумал. И, размышляя о позорном возвращении домой ни с чем, с пустыми руками, я бичевал себя за слабость, что подпал под влияние случайного встречного. Так или иначе, ко второму антракту я решил все-таки встретиться с Немировичем. Дрожа от нетерпения и страха, я чуть не бежал за кулисы. Наконец, заветная табличка с надписью "Посторонним вход воспрещен". Стучусь. Спрашиваю, кого мне надо, и получаю ответ: "Не было, нет и сегодня не будет". Я додумываюсь до того, что спрашиваю Станиславского. И его на месте не оказалось.
Смысл моей жизни потух, как свеча от ветра.
Я снова в Курске. Стать актером мне невозможно, но жить надо. Мать устроила меня на службу к купцу Холодову. У меня - обязанности конторщика и кассира. Получал 15 рублей в месяц, в свободное время читал "Собрание сочинений избранных иностранных писателей" в 144-х томах, которое выписывал хозяин. Хотя интересоваться ими запрещалось.
Из духовной пищи в Курске был театр со случайными спектаклями, две тюрьмы, общество покровительства животным и три кафешантана. Все. А я жаждал искусства, я задыхался без него. Стоило ли рождаться на свет, чтобы заботиться о выручке купца Холодова? Что я умею? Я умею дрессировать кошек и собак, писать стихи, делать разные упражнения на трапеции и турнике, я читаю монологи от Бориса Годунова до Хлестакова, пою куплеты, запускаю воздушные шары и фейерверки, жонглирую, катаюсь на велосипеде и коньках, имитирую птиц и животных, показываю фокусы, играю на балалайке и собираюсь написать трагедию "Нерон и Сенека".
1 2 3 4 5 6 7
Антимонов, к сожалению, мало сыграл на этой сцене. Последние пять лет жизни он тяжело болел и все реже выходил в свет. Яроцкая работала больше. Помимо театра, она много снималась: "Это было в Донбассе", "Первая перчатка", "Поезд идет на Восток", "Молодая гвардия", "Повесть о настоящем человеке", "Возвращение Василия Бортникова", "Два капитана". После репетиций, спектаклей и съемок Яроцкая неизменно торопилась домой, где ее ждал Сергей Иванович. Их отношения до конца оставались самыми теплыми. Они жили рядом с садом "Эрмитаж", где когда-то Антимонов делал первые шаги на сцене Художественного театра. После смерти Сергея Ивановича Мария Каспаровна собрала его воспоминания об этом периоде. Сейчас они хранятся в Театральном музее имени Бахрушина. Актер назвал их "Пройденный путь". В этой главе приведены отрывки из воспоминаний Сергея Антимонова.
* * *
"Милостивый государь, господин Немирович-Данченко!"
Так я писал письмо из Курска в 1900 году одному из хозяев Художественного театра, в то время именуемого Художественно-Общедоступным. В письме я ставил задачу, как, желая стать артистом именно Художественного театра, превратить мечту в действительность, не будучи актером вообще. Со своей стороны я развивал мысль пригласить меня в театр на простую работу, не требующую специальности, с тем, чтобы я, походя, так сказать, присматривался к артистической деятельности и учился актерскому мастерству.
Владимир Иванович Немирович-Данченко аккуратно ответил мне, что предложенным мною способом в актеры не приходят, что для этого существуют специальные театральные школы, куда, если я выдержу экзамен, буду платить за правообучение, то и тогда, после трехлетнего обучения (чтобы я знал и потом не обижался), тоже могу не попасть в труппу Художественного театра.
Ответ был исчерпывающим и продолжения переписки не обещал, но приободрил меня вежливым вниманием. Внутренний голос мне откровенно сказал, что положение требует личного свидания и с Немировичем-Данченко, и со Станиславским, да и с самим Художественным театром. Ведь как-никак решается вопрос моей жизни.
Не знаю, как вам, но мой внутренний голос дает мне только благоразумные советы. Откуда взять средства для поездки в Москву - даже тогда, в то доброе старое время, мы с внутренним голосом не знали.
Я - единственный ребенок. Мне девятнадцать лет. Пребывание в реальном училище дальше пятого класса мне показалось неинтересным. Мать хлопочет по хозяйству, я пишу стихи, изобретаю перпетум-мобиле. Счастье мое и вершина моих мечтаний - сделаться актером - матери казалось последней степенью падения. Она приказывала мне заняться торговлей, но самоубийство виделось мне милее коммерции. Отец мой давно умер. У матери - собственный домишко, который кормит ее, а она - меня. Но денег мне не давала, даже на мелкие расходы, тем понуждая меня зарабатывать.
Отрицательный ответ Немировича вместо разочарования очаровал меня. Я получил реальное доказательство своего существования. Немирович-Данченко тратит на меня бумагу, конверт, марку и время; два государственных ведомства - почтовое и железнодорожное - заботливо обслуживают нашу переписку. У товарищей я приобрел и вес, и рост, и благородное желание иметь честь быть полезными мне. Один из них достал у своего приятеля, железнодорожного служащего, бесплатные билеты до Москвы и обратно, а остальные мои друзья одолжили денег - почти четыре рубля. И на другой день я выехал в известном направлении, переполненный неизвестностью.
В Москву приехал днем. Остановился в гостинице за 75 копеек в сутки. Пошел в Художественный театр, взял билет на вечер. Шла "Снегурочка". Вернулся в гостиницу, умылся, принял праздничный вид и пошел, не спеша, на спектакль.
Удивительно, но билет на этот спектакль сохранился у меня до сих пор. Грозный отрезок истории лишил нас многого, многое безвозвратно прошло. А вот театральный билет от 11 октября 1900 года преодолел разнообразные испытания времени.
"Снегурочка" началась. На сцене поют и пляшут люди в длинных холщовых рубахах. Интересней всего медведь и свист ветра. Впрочем, я смотрел спектакль сквозь ожидаемое свидание с Немировичем.
После первого акта послышались хилые аплодисменты, в зале стало светло - публики оказалось немного. Со мной неожиданно заговорил сосед, бритый господин последней молодости. Узнав о моем желании стать актером, он чуть ли не приказал с первым же поездом возвращаться в Курск: "Сейчас же, прямо из театра, пока не прожились! Как только у вас не будет хватать денег на выезд, вы погибли. Устремление по легкомыслию к искусству, особенно к театру, приводит к большим бедствиям. Дорога к славе часто ведет к бесславию. Голод, холод, пьянство, позор, разврат, преступления, тюрьма вот все, на что вы имеете право рассчитывать. Удачи на этом пути являются редчайшими исключениями. Да и сам по себе талантливый человек - явление ненормальное, белая ворона. Нормальный человек работает, а талантливый творит. Где работа - там порядок, где творчество - там произвол. За талант носители его платят высокую пошлину. Вспомните биографии великих людей, почти все они несчастны..."
Сосед говорил горячо, от души. Похоже, он сам когда-то, стремясь к свету, попал в огонь. Мой "воздушный дворец" дал страшную трещину, проживать в нем стало опасно.
Видеться с Немировичем-Данченко я раздумал. И, размышляя о позорном возвращении домой ни с чем, с пустыми руками, я бичевал себя за слабость, что подпал под влияние случайного встречного. Так или иначе, ко второму антракту я решил все-таки встретиться с Немировичем. Дрожа от нетерпения и страха, я чуть не бежал за кулисы. Наконец, заветная табличка с надписью "Посторонним вход воспрещен". Стучусь. Спрашиваю, кого мне надо, и получаю ответ: "Не было, нет и сегодня не будет". Я додумываюсь до того, что спрашиваю Станиславского. И его на месте не оказалось.
Смысл моей жизни потух, как свеча от ветра.
Я снова в Курске. Стать актером мне невозможно, но жить надо. Мать устроила меня на службу к купцу Холодову. У меня - обязанности конторщика и кассира. Получал 15 рублей в месяц, в свободное время читал "Собрание сочинений избранных иностранных писателей" в 144-х томах, которое выписывал хозяин. Хотя интересоваться ими запрещалось.
Из духовной пищи в Курске был театр со случайными спектаклями, две тюрьмы, общество покровительства животным и три кафешантана. Все. А я жаждал искусства, я задыхался без него. Стоило ли рождаться на свет, чтобы заботиться о выручке купца Холодова? Что я умею? Я умею дрессировать кошек и собак, писать стихи, делать разные упражнения на трапеции и турнике, я читаю монологи от Бориса Годунова до Хлестакова, пою куплеты, запускаю воздушные шары и фейерверки, жонглирую, катаюсь на велосипеде и коньках, имитирую птиц и животных, показываю фокусы, играю на балалайке и собираюсь написать трагедию "Нерон и Сенека".
1 2 3 4 5 6 7