Интересные типы окружают меня, молодые и пожилые, бородатые и совсем безусые, девчонки и парни, пьяные и трезвые, веселые и чем-то обозленные, развязные и скромные, они беседуют, спорят, ссорятся и обнимаются, смеются и визжат. Шум и гам вокруг порой даже заглушают звуки оркестра.
Вдали, за одним из столиков, я замечаю Леву, он с кем-то чокается пивной кружкой.
В зал заходят все новые люди, шумно присоединяются к компаниям за столиками. Один из вошедших мне вдруг кажется знакомым. Где-то я его, по-моему, видел. Коренастый, невысокий, с вытянутым бледным лицом, в очках, с короткими усиками и лысым яйцевидным черепом. Но вот где именно я его встречал, почему-то вспомнить не удается. Странно. Ведь память у меня на такие вещи хорошая. Я вижу, как этот человек внимательно оглядывается по сторонам и вдруг исчезает на миг за портьерой у гардероба, словно его кто-то резко и неожиданно утянул туда. Потом он снова появляется, пробирается между столиками и усаживается недалеко от меня.
Человек этот сидит скромно, потягивает пиво из кружки и беседует с кем-то из соседей. Но я время от времени ловлю на себе его мутноватый и равнодушный, пожалуй, даже слишком равнодушный взгляд. Почему мне знаком этот человек?
А он между тем рассказывает, видимо, что-то интересное. К его столику подсаживается еще трое или четверо парней, в том числе и Лева. Оттуда доносится смех и чьи-то запальчивые выкрики. Потом компания постепенно рассасывается. Уходит и тот человек, лениво уходит, не спеша.
Больше за весь вечер ничего особенно интересного не происходит. Я медленно допиваю третью кружку пива.
Наконец Лева подает мне знак уходить. Я подзываю официантку и расплачиваюсь. Девица за моим столиком провожает меня любопытным, нагловатым взглядом.
В гардеробе Лева шепчется о чем-то с пареньком-швейцаром, когда тот подает ему пальто.
Я выхожу первым. Лева догоняет меня, когда я успеваю уже пересечь площадь и углубиться в темный переулок, откуда мы с ним вышли часа три назад.
— Ну как? — спрашивает он. — Море удовольствий?
— Пожалуй.
— Скоро мы изведем всю эту шушеру, увидишь, — зло и убежденно говорит Лева. — Кто сам на правильный путь не встанет, того заставим. А кого и… отправим подлечиться. Чтобы людям дышать легче было.
— Не скоро еще.
— Ого! Учти, Одесса очень терпелива, но когда она рассердится… И не таких бандитов она душила. Это я тебе говорю.
Лева возбужден и на время теряет свою обычную молчаливость.
— Между прочим, мне тут шепнули, — говорит он. — Слушай внимательно. Пришли двое. Один сунулся было в зал и сразу назад. Говорит другому: «Старый кореш сидит. Я его, гада, сразу срисовал, хоть он и перетырился. Иди и открой моргалы! С ним надо посчитаться. А мне сюда путь закрыт». И тот, второй, пошел и, по-моему, смотрел на тебя.
— Это такой в очках, с усиками и голой головой?
— Он самый.
— Знакомая какая-то личность.
— Именно…
— А второй какой?
— Второго срисовать не успели. Пальто, кепка, здоровый такой. Завтрашний твой визит сюда с Галей надо подготовить, — обеспокоенно говорит Лева. — Этого-то мы возьмем на крючок сразу, как появится. И второго постараемся. А вообще чтоб ты знал. Это тебе не парк культуры и отдыха. Тут можно потерять здоровье, понятно?

Глава 9.
ЧЕГО ЭТО ВСЕ СТОИТ
На следующий день я звоню домой Богдану Теляшу.
Голос его ласков и вкрадчив.
— Все сговорено в лучшем виде, — сообщает он. — Интересуюсь за ваше предложение. Увидимся или что?
И мы уславливаемся о встрече. Через час, в кафе на Дерибасовской. Теляш берется заказать столик.
Я вешаю трубку. И тут же снова звоню. На этот раз Стасю. Мы с ним приходим к выводу, что Зурих вряд ли будет присутствовать на этой встрече, хотя сама она, конечно, произойдет с его ведома и даже согласия.
Я забыл вам сказать, что мы еще в Москве проверили Зуриха по всем нашим учетам и очень удивились, обнаружив его предыдущую крупную судимость. Удивились не потому, естественно, что считали Зуриха непорочной и светлой личностью, а потому, что наше открытие свидетельствовало об удивительной самоуверенности этого травленого волка, о его наглости даже. Видимо, Зурих решил, что на этот раз он уже неуловим, и потому можно действовать под прежней фамилией. Словом, тут он зарвался.
Так, кстати, часто бывает со всякого рода людьми с нечистой совестью, когда они полагают, что все концы в их неблаговидном прошлом надежно спрятаны и никогда не всплывут прежние их темные дела и поступки.
Об этом я и думаю после разговора со Стасем и по дороге в кафе.
Кафе на Дерибасовской я нахожу довольно быстро. В праздничный день оно забито до отказа, на дверях красуется знаменитая табличка «мест нет», и довольно солидная очередь топчется у дверей на тротуаре. Бородатый швейцар, видимо, предупрежден и почтительно пропускает меня сквозь зеркальные двери.
В красивом светлом зале с белоснежными скатертями и хрусталем на столах я разыскиваю Теляша. Он сидит в углу, возле окна, за небольшим столиком на две персоны и приветственно машет мне рукой.
Но, прежде чем подойти к нему, я еще раз внимательно оглядываю зал. При моем росте это не так уж трудно. Однако ничего подозрительного я не замечаю. Свидание с Зурихом здесь, видимо, не состоится. Он, конечно же, опасается прямой встречи на людях с незнакомым человеком. А Теляш сейчас служит как бы приманкой, эдакой подсадной уткой, ну и своеобразной лакмусовой бумажкой на меня тоже, конечно. Приманка и еще одна проверка одновременно. Между прочим, все это предвидел и такой умный мужик, как Стась.
Теляш горячо жмет мне руку и, когда мы усаживаемся, тонко и одобрительно замечает:
— Вы, однако, осторожны.
— Хочу расплачиваться рублями, а не здоровьем.
— Вы, таки да, правы, — подхватывает Теляш, и большие уши его выразительно двигаются. — Бог мой, кто же хочет иначе.
Официант подает нам закуску, открывает бутылку с вином, и мы приступаем к трапезе.
— Я вам скажу так, — продолжает Теляш прерванный разговор. — Конечно, бизнес невозможен без риска. У нас особенно. Это ж ясно, боже мой. Ибо!.. — Он поднимает палец. — У них в худшем случае — разорение, у нас, извините, тюрьма. Это две разницы, чтоб мне пропасть.
— Потому что у них все это по закону, а у нас против, — как можно равнодушнее замечаю я.
— Или это непонятно! Риск, конечно же, есть, боже мой. Но и доход тоже есть. А? Надо ж жить! И как можно лучше. Я так рассуждаю или нет?
— У каждого в жизни свои интересы, — туманно говорю я, поддерживая разговор. — И свое дело.
— Именно! А наше дело, я считаю, искусство. Умный человек все у нас может, чтоб мне упасть и не встать, — с азартом продолжает Теляш, ожесточенно поглощая закуску, уши его при этом непрерывно двигаются. — Господи, да только поворачивайся. Что тут главное? Кому дать, сколько дать, как дать. Это решает. При определенных условиях все берут. Ну ей-богу же, все! Я, конечно, не такой ловкач, как другие. Но и не последний, заметьте себе.
Теляш самодовольно улыбается, и кругленькая его очкастая мордочка превращается в печеное яблоко.
Ну и тип. Даже не тип, а продукт, я бы сказал. По его мнению, значит, все покупается и все продается, в том числе и совесть, конечно. Последнее особенно его интересует. И мнение это, что самое главное, не с неба к нему упало, не на веру принято.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83