Поступил точь-в-точь как герой одного из рассказов Джека Лондона, после того как его спасли от голодной смерти и накормили: он прятал сухари под подушку.
Алексей, проанализировав сон как специалист, пояснил, что это такое—«синдром голодания». Теперь я точно знаю, что и у меня был такой же синдром. Два дня назад мне приснилось, что мы вышли к деревне, я кинулся со всех ног к магазину, а подбежав, увидел, что он закрыт на обед. Бутерброд, как и полагалось по законам науки, упал маслом на пол. Таким образом, результат у меня и у Леши получился один: проснувшись, оба испытали самое жестокое разочарование. Хотя мне могло бы быть легче: увидев магазин, я должен был догадаться, что он непременно закрыт на обед. Все магазины, к которым я приближаюсь, почему-то спешат закрыть на обед. Не могу объяснить, почему так получается.
Последний раз взглянув на плантацию, где подрастали грибы, и самым внимательным образом обследовав место, где вчера утром сняли пять небольших подберезовиков, под опавшими листьями я обнаружил еще два гриба высотой сантиметров по восемь. Не заметить их вчера мы с Толей никак не могли, поэтому оставалось только одно: предположить, что они выросли за день и ночь.
А слабость сильнее. И апатия тоже. Не столько хочется есть, сколько лечь и не двигаться. А еще лучше—поспать в тепле, на мягкой постели. Тишина стоит упоительная... Позавтракав кое-как, больше для того, чтобы выдержать правило — какая это еда, три ложки грибного отвара, — и заложив костер кусками толстого дерна, мы снова тронулись в путь. Прощай, наша Большая поляна... Никогда в жизни мы не увидим тебя... Спасибо за кров и за солнце-Толя еще раз наметил курс, мы спустились по склону сопки и сразу же оказались под плотным пологом леса. Множество поваленных деревьев преграждало нам путь, большие камни, покрытые мохом, предательски подрагивали, когда мы на них наступали. И тихо звенел ручей, бегущий неизвестно куда. Соединится ли он когда-нибудь с сильной, полноводной рекой?...
Мы переправились на другой берег по упавшей сосне и пошли вниз по течению. Шли бог знает сколько, и неизвестно, сколько прошли — часы наши по-прежнему лежали в кармане. Перебирались через буреломы, подлезали под древние, давно уже упавшие деревья, но еще опиравшиеся на крепкие ветви. Шли по каким-то тропам — случайным следам, так по крайней мере казалось нам, — не зная, куда они ведут и куда приведут, теряли их, находили другие, хотя и понимали, что это вовсе никакие не тропы, а только проходы, образовавшиеся оттого, что трава полегла от собственной тяжести или, возможно, ее прибили удары ночного дождя. Мы шли, продираясь сквозь заросли шиповника, сквозь хлесткий частокол молодого осинника, сквозь буйные травы, в которых я видел лишь головы Толи и Леши.
Иногда мы обходили препятствия и незаметно поднимались на сопку, а потом, удивившись, как далеко внизу шумит ручей на камнях, снова спускались и шли по мокрой траве у самой воды. Мы осторожно ступали с камня на камень, хватаясь обеими руками за нависающий выступ скалы.
Каждый из нас давно уже вымок так, что, погрузившись в ручей с головой, вряд ли смог бы вымокнуть больше, но шли упорно, как одержимые, стремящиеся неизвестно к какой цели. Мы думали все: не может быть, чтобы ручей рано или поздно не вывел нас к людям. А впрочем, как знать... Тайга уже научила нас быть недоверчивыми.
На нашем пути часто встречались большие деревья, сраженные прицельным ударом молнии. Так и стоят, обуглившиеся до самого верха, расщепленные, без ветвей и коры. Черные, печальные обелиски... Их видно издалека — они четко рисуются на фоне жизнерадостной зелени. Сколько они так могут стоять?... Когда упадут?... Или будут стоять до конца, пока не рассыплются в прах?...
Встречаясь с ними, я всякий раз внимательно разглядывал их, пытаясь восстановить хоть что-то в безмолвной таежной драме, после которой не осталось свидетелей. Молния наверняка выбирала самые рослые, самые сильные деревья. Они были так неосторожны, что позволили себе вырасти выше других. И вот расплата: они сражены... Странно, но ни разу я не видел возле черных останков сгоревших деревьев следов огня, пошедшего дальше. Пораженное дерево выгорало до самого корня, и никогда после этого не занимался пожар. А может быть, занимался, но тогда это было так давно, что на смену сгоревшим и истлевшим кустам и деревьям земля успевала вскормить новые. Так и не смог найти приемлемого для себя объяснения.
Все время стараемся идти вдоль ручья. Иногда переходим его по камням, выбирая те, что побольше. Здесь, в распадках, стала чаще попадаться черемуха, и мы останавливались, с удовольствием поедая сладкие ягоды, почти моментально набивавшие оскоминой рот. Здесь больше встречалось рябины, мы не пренебрегали и ею. Но разве съешь много рябины... Леша, однако, набирал ее впрок: на стоянках он давил ее в котелке, наливал побольше воды, давал настояться, и в результате «рябиновка» у нас была почти постоянно. Для разнообразия, а также из желания придать новые аспекты эксперименту на выживание он готовил еще и целебный отвар из еловой хвои. Он видел, что мы с Толей не без опаски пробуем напиток, но, вероятно, ему хотелось узнать, как эта отрава действует— постепенно или мгновенно. По правде сказать, его изобретение успехом не пользовалось. Мы с Толей предпочитали отвар из шиповника или «рябиновку».
В тот день совершили самый большой свой переход. Ручей, вбирая в себя родники, рос на глазах, потихоньку превращаясь в речушку, через которую уже при всем желании не удалось бы перешагнуть. Но тайга о нас позаботилась: множество деревьев, упавших поперек русла ручья, послужили мостами, и мы, балансируя подобно канатоходцам, переправлялись на нужный нам берег.
Когда путь преграждали высокие скалы, рассекавшие русло ручья, мы, цепляясь за выступы, обходили их понизу, потому что лезть наверх было бы много труднее. Странное дело: на нас напала неутолимая жажда движения. Мы не только не хотели, но и не могли остановиться, и даже наоборот— наращивали скорость ходьбы, как будто спешили куда-то, заранее зная, что все равно опоздаем. Не сразу я понял причину столь непривычного для нас состояния. Мы думали лишь об одном в эти часы: все-таки должен ручей, непременно должен привести к какой-нибудь деревеньке... Он все ширил и ширил свои берега, и мы едва ли не после каждого его поворота ждали: вот-вот выглянет сруб... Но нет, по-прежнему ни следа человека...
Потом все же благоразумие взяло верх, и мы надумали остановиться в самой чащобе. Что нам нужно сейчас? Воды—сколько угодно. И даже больше того: насквозь сами вымокли. Полная корзина грибов: подосиновики, румяные, ядреные, как с картинки из книжки сказок. Нам сейчас все равно, где остановиться и спать. Любое дерево даст приют.
Хотя до вечера было еще далеко, мы с Лешей начали готовить ночлег, а Толя пошел за дровами. Все чаще и чаще поглядываю на него с одной тайной мыслью и не решаюсь спросить: не сможет ли он попытаться сделать такое устройство, разумеется из подручного материала, которое бы перерабатывало грибы на картошку?
Скоро мы поняли, сколь неудачное место выбрали на этот раз для ночлега. Со всех сторон нас окружал чахлый, мокрый осинник, росший из черной, голой земли, лишь кое-где прикрытой пучками травы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Алексей, проанализировав сон как специалист, пояснил, что это такое—«синдром голодания». Теперь я точно знаю, что и у меня был такой же синдром. Два дня назад мне приснилось, что мы вышли к деревне, я кинулся со всех ног к магазину, а подбежав, увидел, что он закрыт на обед. Бутерброд, как и полагалось по законам науки, упал маслом на пол. Таким образом, результат у меня и у Леши получился один: проснувшись, оба испытали самое жестокое разочарование. Хотя мне могло бы быть легче: увидев магазин, я должен был догадаться, что он непременно закрыт на обед. Все магазины, к которым я приближаюсь, почему-то спешат закрыть на обед. Не могу объяснить, почему так получается.
Последний раз взглянув на плантацию, где подрастали грибы, и самым внимательным образом обследовав место, где вчера утром сняли пять небольших подберезовиков, под опавшими листьями я обнаружил еще два гриба высотой сантиметров по восемь. Не заметить их вчера мы с Толей никак не могли, поэтому оставалось только одно: предположить, что они выросли за день и ночь.
А слабость сильнее. И апатия тоже. Не столько хочется есть, сколько лечь и не двигаться. А еще лучше—поспать в тепле, на мягкой постели. Тишина стоит упоительная... Позавтракав кое-как, больше для того, чтобы выдержать правило — какая это еда, три ложки грибного отвара, — и заложив костер кусками толстого дерна, мы снова тронулись в путь. Прощай, наша Большая поляна... Никогда в жизни мы не увидим тебя... Спасибо за кров и за солнце-Толя еще раз наметил курс, мы спустились по склону сопки и сразу же оказались под плотным пологом леса. Множество поваленных деревьев преграждало нам путь, большие камни, покрытые мохом, предательски подрагивали, когда мы на них наступали. И тихо звенел ручей, бегущий неизвестно куда. Соединится ли он когда-нибудь с сильной, полноводной рекой?...
Мы переправились на другой берег по упавшей сосне и пошли вниз по течению. Шли бог знает сколько, и неизвестно, сколько прошли — часы наши по-прежнему лежали в кармане. Перебирались через буреломы, подлезали под древние, давно уже упавшие деревья, но еще опиравшиеся на крепкие ветви. Шли по каким-то тропам — случайным следам, так по крайней мере казалось нам, — не зная, куда они ведут и куда приведут, теряли их, находили другие, хотя и понимали, что это вовсе никакие не тропы, а только проходы, образовавшиеся оттого, что трава полегла от собственной тяжести или, возможно, ее прибили удары ночного дождя. Мы шли, продираясь сквозь заросли шиповника, сквозь хлесткий частокол молодого осинника, сквозь буйные травы, в которых я видел лишь головы Толи и Леши.
Иногда мы обходили препятствия и незаметно поднимались на сопку, а потом, удивившись, как далеко внизу шумит ручей на камнях, снова спускались и шли по мокрой траве у самой воды. Мы осторожно ступали с камня на камень, хватаясь обеими руками за нависающий выступ скалы.
Каждый из нас давно уже вымок так, что, погрузившись в ручей с головой, вряд ли смог бы вымокнуть больше, но шли упорно, как одержимые, стремящиеся неизвестно к какой цели. Мы думали все: не может быть, чтобы ручей рано или поздно не вывел нас к людям. А впрочем, как знать... Тайга уже научила нас быть недоверчивыми.
На нашем пути часто встречались большие деревья, сраженные прицельным ударом молнии. Так и стоят, обуглившиеся до самого верха, расщепленные, без ветвей и коры. Черные, печальные обелиски... Их видно издалека — они четко рисуются на фоне жизнерадостной зелени. Сколько они так могут стоять?... Когда упадут?... Или будут стоять до конца, пока не рассыплются в прах?...
Встречаясь с ними, я всякий раз внимательно разглядывал их, пытаясь восстановить хоть что-то в безмолвной таежной драме, после которой не осталось свидетелей. Молния наверняка выбирала самые рослые, самые сильные деревья. Они были так неосторожны, что позволили себе вырасти выше других. И вот расплата: они сражены... Странно, но ни разу я не видел возле черных останков сгоревших деревьев следов огня, пошедшего дальше. Пораженное дерево выгорало до самого корня, и никогда после этого не занимался пожар. А может быть, занимался, но тогда это было так давно, что на смену сгоревшим и истлевшим кустам и деревьям земля успевала вскормить новые. Так и не смог найти приемлемого для себя объяснения.
Все время стараемся идти вдоль ручья. Иногда переходим его по камням, выбирая те, что побольше. Здесь, в распадках, стала чаще попадаться черемуха, и мы останавливались, с удовольствием поедая сладкие ягоды, почти моментально набивавшие оскоминой рот. Здесь больше встречалось рябины, мы не пренебрегали и ею. Но разве съешь много рябины... Леша, однако, набирал ее впрок: на стоянках он давил ее в котелке, наливал побольше воды, давал настояться, и в результате «рябиновка» у нас была почти постоянно. Для разнообразия, а также из желания придать новые аспекты эксперименту на выживание он готовил еще и целебный отвар из еловой хвои. Он видел, что мы с Толей не без опаски пробуем напиток, но, вероятно, ему хотелось узнать, как эта отрава действует— постепенно или мгновенно. По правде сказать, его изобретение успехом не пользовалось. Мы с Толей предпочитали отвар из шиповника или «рябиновку».
В тот день совершили самый большой свой переход. Ручей, вбирая в себя родники, рос на глазах, потихоньку превращаясь в речушку, через которую уже при всем желании не удалось бы перешагнуть. Но тайга о нас позаботилась: множество деревьев, упавших поперек русла ручья, послужили мостами, и мы, балансируя подобно канатоходцам, переправлялись на нужный нам берег.
Когда путь преграждали высокие скалы, рассекавшие русло ручья, мы, цепляясь за выступы, обходили их понизу, потому что лезть наверх было бы много труднее. Странное дело: на нас напала неутолимая жажда движения. Мы не только не хотели, но и не могли остановиться, и даже наоборот— наращивали скорость ходьбы, как будто спешили куда-то, заранее зная, что все равно опоздаем. Не сразу я понял причину столь непривычного для нас состояния. Мы думали лишь об одном в эти часы: все-таки должен ручей, непременно должен привести к какой-нибудь деревеньке... Он все ширил и ширил свои берега, и мы едва ли не после каждого его поворота ждали: вот-вот выглянет сруб... Но нет, по-прежнему ни следа человека...
Потом все же благоразумие взяло верх, и мы надумали остановиться в самой чащобе. Что нам нужно сейчас? Воды—сколько угодно. И даже больше того: насквозь сами вымокли. Полная корзина грибов: подосиновики, румяные, ядреные, как с картинки из книжки сказок. Нам сейчас все равно, где остановиться и спать. Любое дерево даст приют.
Хотя до вечера было еще далеко, мы с Лешей начали готовить ночлег, а Толя пошел за дровами. Все чаще и чаще поглядываю на него с одной тайной мыслью и не решаюсь спросить: не сможет ли он попытаться сделать такое устройство, разумеется из подручного материала, которое бы перерабатывало грибы на картошку?
Скоро мы поняли, сколь неудачное место выбрали на этот раз для ночлега. Со всех сторон нас окружал чахлый, мокрый осинник, росший из черной, голой земли, лишь кое-где прикрытой пучками травы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43