https://www.dushevoi.ru/products/smesiteli/dlya_rakoviny/odnorychazhnye/ 

 

Чаянов пытался растолковать марксистам этот «иероглиф», но его поставили к стенке (хотя и не за это), а самим крестьянам навязали модель колхоза, срисованную с киббуца — потому что «цивилизованный ум» прославил киббуцы как шедевр социальной инженерии.
Член ЦК партии кадетов В.И.Вернадский написал в 1906 г.: «Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство». И что же? Политическая система царизма действительно оказалась беспомощной перед загадкой этого сфинкса, своими руками шаг за шагом превращая армию в могильщика монархической государственности. Потом этот же путь «исходили до конца» и Керенский с Корниловым. Ведь вожди Белого движения так построили свою армию, что, по выражению В.В.Шульгина, пришлось «белой идее переползти через фронты гражданской войны и укрыться в стане красных».
Какое-то время советская государственность продержалась на творческой мысли первого поколения революционеров, «преодолевших Маркса», на опыте старых генералов и бюрократов, на здравом смысле «рабоче-крестьянской» номенклатуры. Но уже в 60-е годы наступила более или менее сытая и благополучная жизнь, сменилось поколение и произошла, по выражению М.Вебера, «институционализация харизмы» — политическая машина катилась сама собой, без революционного задора и творчества, но и без тяжеловесной крестьянской логики. О том времени можно было бы воскликнуть: «Уже написан „Исторический материализм“ Келле-Ковальзона!» Без крови — а опять запахло трагедией. Андропов издал крик отчаяния: «Мы не знаем общества, в котором живем!»
Вот с такой научной базой стали политики перестраивать советское общество, причем методом слома и ампутации. При этом они пользовались западными учебниками и «чертежами», не располагая тем запасом неявного знания, который есть у западных политиков и без которого эти учебники вообще не имеют смысла. Когда в конце 80-х годов начали уничтожать советскую финансовую и плановую системы, «не зная, что это такое», дело нельзя было свести к проискам агентов влияния и теневых корыстных сил (хотя и происки, и корысть имели место). Правительство подавало нашептанные «консультантами» законопроекты, народные депутаты из лучших побуждений голосовали за них, а им аплодировали делегаты съезда КПСС. Политики, размахивая скальпелем, производили со страной убийственные операции — то тут кольнут, то там разрежут. И все приговаривая: «Эх, не знаем мы общества, в котором живем, не учились мы анатомии». Вот и катимся мы сегодня в инвалидной коляске, мычим и куда-то тянемся культей…
Что же изменилось со времен перестройки? Эмпирический опыт получен огромный, причем на собственной шкуре — живого места нет. Казалось бы, после таких экспериментов должны мы были бы познать самих себя. Нет, это знание так и остается на уровне катакомбного. Где-то в мрачных кельях его обсуждают вполголоса, а политики так и продолжают с гордостью говорить о «неправильной стране» и «неправильном народе». Правда, теперь в щадящих выражениях: «а вот в цивилизованных странах то-то…» или «а вот в развитых странах так-то…». Эта «неправильность» России для политиков служит безупречным оправданием любой их глупости. Неправильный народ пока что виновато переминается с ноги на ногу.
Недавно на совещании преподавателей обществоведения зав. кафедрой политологии объясняла, какие полезные курсы читаются студентам — «их учат, как надо жить в гражданском обществе». Ее спросили: зачем же учат именно этому, если у нас как раз гражданского общества нет? Почему не учить тому, что реально существует? Она удивилась вопросу, хотя и признала, что да, далеко нам до гражданского общества. Почему же она удивилась? Потому, что в ее сознании господствует не реалистическое, а аутистическое мышление. Проведенная за последние 15 лет кампания по разрушению культурного ядра нашего общества привела к деградации структур рационального мышления — его аутистическая компонента вытеснила реалистическую. Это произошло прежде всего в среде гуманитарной интеллигенции.
Одним из следствий этого стало странное убеждение, что «неправильное — не существует». Гражданское общество — правильное, но его у нас нет. Значит, ничего нет! Не о чем думать и нечему тут учить. Вспомните, например, как стоял вопрос о характере советской правовой системы. Советское государство? Неправовое! Не было у нас права, и все тут. Подобный взгляд, кстати, стал одной из причин кризиса политической системы России в начале ХХ века. И либералы, и консерваторы восприняли дуалистический западный взгляд: есть право и бесправие. Требования крестьян о переделе земли они воспринимали как неправовое. На деле правовая система России была основана на триаде право — традиционное право — бесправие. А земельное право, которому следовал общинный крестьянин, было трудовым. Не видя реальной структуры действующего в России права, и власть, и либеральная оппозиция утратили возможность диалога с крестьянством (85% населения).
Точно так же советская либеральная интеллигенция времен перестройки, уверовав в нормы цивилизованного Запада, стала отрицать само существование в СССР многих сторон жизни. Настолько эта мысль овладела интеллигентными умами, что на одном из первых телемостов СССР-США элегантная дама жаловалась американской общественности на то, что «в Советском Союзе не было секса».
Таким образом, от незнания той реальности, в которой мы живем, наш политический класс перешел к отрицанию самого существования реальности, которая не согласуется с «тем, что должно быть». У наших политиков это стало своеобразным методологическим принципом. Этому есть масса красноречивых примеров из рассуждений самых видных и уважаемых политических деятелей и близких к ним академиков-обществоведов. Приведу лишь один пример, но совершенно типичный. В «телефонном разговоре с народом» в декабре 2002 г. В.В.Путину задали вопрос о реформе ЖКХ.
Президент ответил: «Действительно, мы очень много и часто говорим о необходимости проведения реформы в сфере жилищно-коммунального хозяйства, а сдвигов пока нет, и реформа вроде бы не идет. И это тоже правда, и я скажу почему…»
Здесь для нас важна не содержательная сторона ответа, а утверждения методологического характера. Реформа ЖКХ началась в 1992 г. В.В.Путин говорит: «Реальных сдвигов не видно». Как можно сказать такое, если реальные сдвиги налицо! Вот лишь самые очевидные. Хозяйство, которое практически полностью (на 85%) содержало государство, теперь почти полностью оплачивают сами жители — это привело к структурным сдвигам в бюджете буквально каждой семьи. В результате реформы теплоснабжения динамика аварий стала выражаться геометрической прогрессией — в 1990 г. было 2 аварии на 100 км теплотрассы, в 1995 г. 15, в 2000 г. 200 аварий. Значит, деградация системы приобрела характер цепного самоускоряющегося процесса. Это фундаментальный сдвиг, изменение самой природы системы, ее качественного состояния.
В чем же дело? Как понимать утверждение В.В.Путина? Дело в том, что людей с реалистическим мышлением волнуют прежде всего именно сдвиги к худшему, а президент отбрасывает саму мысль, что такие сдвиги бывают в действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
 https://sdvk.ru/ekrany-dlya-vann/ 

 Полколорит Fumat