стрелка компаса Бобби наконец перестала поворачиваться из стороны в сторону и уперлась в полюс, который он так долго искал.
- Что ты имеешь в виду? - спросил я. - Ты хочешь, чтобы я ответил тебе?
- Кому-то придется ответить, - заметил он. - И очень скоро, судя по тому, как развиваются события.
- Они развиваются так потому, что так развивались всегда, - пожал я плечами, - а люди относятся друг к другу с такой злобой потому, что такими уж созданы. Если ты хочешь винить кого-то, вини Господа Бога!
- Чепуха. Я не верю этому. Даже двойные Х-хромо-сомы в конце концов оказались чепухой. Только не говори, что всему виной экономические причины, конфликт между богатыми и бедными, потому что это тоже объясняет далеко не все.
- Первородный грех, - ухмыльнулся я. - Мне нравится это объяснение - оно хорошо звучит и под него можно танцевать.
- Ну что ж, - сказал Бобби, - может быть, причина действительно заключается в первородном грехе. Но посредством чего, старший брат? Ты не задавал себе такого вопроса?
- Посредством чего? Не понимаю.
- Мне кажется, все зависит от состава воды, - задумчиво произнес Бобби.
- Состава чего?
- Воды. Что-то содержится в воде.
Он посмотрел на меня.
- Или, может быть, чего-то в ней не хватает.
На следующее утро Бобби отправился в Уэйко. С тех пор я не видел его, пока он не вошел в мою квартиру, одетый в спортивную майку наизнанку, с двумя стеклянными ящиками.
Это произошло три года спустя.
* * *
- Как поживаешь, Хауи? - произнес он, входя в комнату и небрежно хлопая меня по спине, словно прошло всего три дня.
- Бобби! - крикнул я, обнял его и крепко прижал к себе. В грудь мне врезалось что-то твердое, и я услышал разъяренное жужжание.
- Я тоже рад видеть тебя, - сказал Бобби, - только не наваливайся так сильно. Ты расстраиваешь туземцев. Я тут же сделал шаг назад. Бобби поставил на пол большой бумажный мешок, который нес перед собой, и снял рюкзак, перекинутый через плечо. Затем он осторожно извлек из мешка стеклянные ящики. В одном из них было пчелиное гнездо, в другом - осиное. Пчелы начали уже успокаиваться и продолжали дело, которым занимались раньше, тогда как осы явно проявляли свое неудовольствие происходящим.
- Ну хорошо, Бобби, - сказал я. Посмотрел на него и улыбнулся. Глядя на него, я не мог не улыбаться. - Что ты придумал на этот раз?
Он расстегнул «молнию» на рюкзаке и достал оттуда банку из-под майонеза, наполненную до половины прозрачной жидкостью.
- Видишь? - сказал он.
- Да. Похоже на воду или самогон.
- Вообще-то в банке и то и другое, если только ты мне поверишь. Это взято из артезианской скважины в Ла-Плата, небольшом городке в сорока милях к востоку от Уэйко. До того как я перегнал эту жидкость, чтобы получить вот этот концентрат, у меня было пять галлонов воды. Там у меня настоящий перегонный (аппарат, Хауи, но я не думаю, что правительство будет преследовать меня за это. - Он продолжал усмехаться, и его усмешка стала еще шире. - Здесь нет ничего, кроме воды, но это все-таки самый невероятный самогон, когда-либо известный человеческой расе.
- Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.
- Не понимаешь, но сейчас все поймешь. Знаешь что, Хауи?
- Что?
- Если наша идиотская человеческая раса сумеет продержаться еще шесть месяцев и за это время не уничтожит себя, я готов поспорить, что она будет существовать вечно.
Он поднял банку из-под майонеза, и один его глаз, увеличенный во много раз, с поразительной торжественностью уставился на меня.
- Это величайшее лекарство, - произнес он. - Оно излечивает самую ужасную болезнь, от которой страдает Homo sapiens.
- Лекарство от рака?
- Нет, - покачал головой Бобби. - От войн. Драк в барах. Перестрелок. И прочей мерзости. Где тут у тебя туалет, Хауи? Мне нужно почистить зубы.
Когда Бобби вернулся в комнату, он не только вывернул майку на нужную сторону, но даже причесался. Правда, я наметил, что его метод причесываться ничуть не изменился. Бобби просто совал голову под кран и затем зачесывал волосы назад пальцами вместо расчески.
Он взглянул на два стеклянных ящика и заявил, что и пчелы и осы вернулись в нормальное состояние.
- Нельзя сказать, что осиное гнездо когда-либо приближается к тому состоянию, что можно назвать нормальным, Хауи. Осы - общественные насекомые, подобные пчелам и муравьям, но в отличие от пчел, которые почти всегда сохраняют разум, и муравьев, временами страдающих от приступов шизофрении, осы - абсолютные и полномасштабные безумцы. - Он улыбнулся. - В точности как мы, люди. - Он снял крышку с ящика, в котором находилось пчелиное гнездо.
- Знаешь что, Бобби, - сказал я. На моем лице появилась улыбка, но, пожалуй, неестественно широкая. - Закрой свой ящик с пчелами и сначала расскажи мне обо всем, а? Продемонстрируешь свои фокусы потом. Я хочу сказать, что хозяйка дома - настоящая кошечка, милая и добрая, а вот консьержка - огромная баба, курит сигары и весит больше меня фунтов на тридцать. Она…
- Тебе понравится эта картина, - убеждал Бобби, словно не слышал, что я говорил.
Я был знаком с этой привычкой так же хорошо, как и с его методом причесываться десятью пальцами. Он не то что был невежливым, а часто увлекался и не слышал, что происходит вокруг. Попытаться остановить его? Да ни в коем случае! Я был так счастлив, что он вернулся. Думаю, я понимал даже в тот момент, что произойдет нечто ужасное, но, когда я проводил с Бобби больше пяти минут, он прямо-таки гипнотизировал меня. Он был словно Люси из знаменитого комикса - с футбольным мячом в руках, обещающий, что уж на этот раз все будет в полном порядке, а я выступал в роли Чарли Брауна, устремляющегося по полю, чтобы пнуть его.
- По правде говоря, ты, наверное, уже видел все это раньше, - продолжал Бобби, - такие фотографии время от времени печатают в журналах - или в документальных фильмах о дикой природе. В этом нет ничего необычного, однако выглядит поистине потрясающе, потому что у людей существует совершенно необоснованное предубеждение относительно пчел.
Самым удивительным было то, что он был прав - я действительно видел все это раньше.
Бобби сунул руку внутрь ящика между пчелиным гнездом и стеклом. Меньше чем через пятнадцать секунд его рука покрылась шевелящейся черно-желтой перчаткой. И тут я мгновенно вспомнил: сижу перед телевизором в детской пижаме, прижимаю к груди своего плюшевого медведя примерно за полчаса до того, как лечь спать (и, уж конечно, за несколько лет до рождения Бобби), и наблюдаю со смешанным ужасом, отвращением и увлечением, как новоявленный пчеловод разрешает пчелам залезать на его лицо, полностью покрывая его. Сначала пчелы образуют у него на голове что-то вроде капюшона палача, а затем он сметает их, превращая в какую-то чудовищную живую бороду.
Бобби вдруг поморщился, затем усмехнулся.
- Одна сейчас ужалила меня, - сказал он. - Пчелы все еще не пришли в себя после поездки. Я ведь сначала попросил местную даму, занимающуюся страховкой, подбросить меня от Ла-Платы до Уэйко - она управляет старым самолетом «пайпер-каб». Дальше воспользовался какой-то местной авиалинией до Нового Орлеана. Сделал не меньше сорока пересадок, но готов поклясться, что окончательно вывела их из себя поездка на такси с Ла-Гарбинс. На Второй авеню еще больше ухабов, чем на Бергенштрассе после капитуляции немцев. - Знаешь, Бобби, мне кажется, что тебе все-таки лучше убрать руку из этого ящика, - заметил я, все время ожидая, что какие-нибудь пчелы вылетят и начнут метаться по комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8
- Что ты имеешь в виду? - спросил я. - Ты хочешь, чтобы я ответил тебе?
- Кому-то придется ответить, - заметил он. - И очень скоро, судя по тому, как развиваются события.
- Они развиваются так потому, что так развивались всегда, - пожал я плечами, - а люди относятся друг к другу с такой злобой потому, что такими уж созданы. Если ты хочешь винить кого-то, вини Господа Бога!
- Чепуха. Я не верю этому. Даже двойные Х-хромо-сомы в конце концов оказались чепухой. Только не говори, что всему виной экономические причины, конфликт между богатыми и бедными, потому что это тоже объясняет далеко не все.
- Первородный грех, - ухмыльнулся я. - Мне нравится это объяснение - оно хорошо звучит и под него можно танцевать.
- Ну что ж, - сказал Бобби, - может быть, причина действительно заключается в первородном грехе. Но посредством чего, старший брат? Ты не задавал себе такого вопроса?
- Посредством чего? Не понимаю.
- Мне кажется, все зависит от состава воды, - задумчиво произнес Бобби.
- Состава чего?
- Воды. Что-то содержится в воде.
Он посмотрел на меня.
- Или, может быть, чего-то в ней не хватает.
На следующее утро Бобби отправился в Уэйко. С тех пор я не видел его, пока он не вошел в мою квартиру, одетый в спортивную майку наизнанку, с двумя стеклянными ящиками.
Это произошло три года спустя.
* * *
- Как поживаешь, Хауи? - произнес он, входя в комнату и небрежно хлопая меня по спине, словно прошло всего три дня.
- Бобби! - крикнул я, обнял его и крепко прижал к себе. В грудь мне врезалось что-то твердое, и я услышал разъяренное жужжание.
- Я тоже рад видеть тебя, - сказал Бобби, - только не наваливайся так сильно. Ты расстраиваешь туземцев. Я тут же сделал шаг назад. Бобби поставил на пол большой бумажный мешок, который нес перед собой, и снял рюкзак, перекинутый через плечо. Затем он осторожно извлек из мешка стеклянные ящики. В одном из них было пчелиное гнездо, в другом - осиное. Пчелы начали уже успокаиваться и продолжали дело, которым занимались раньше, тогда как осы явно проявляли свое неудовольствие происходящим.
- Ну хорошо, Бобби, - сказал я. Посмотрел на него и улыбнулся. Глядя на него, я не мог не улыбаться. - Что ты придумал на этот раз?
Он расстегнул «молнию» на рюкзаке и достал оттуда банку из-под майонеза, наполненную до половины прозрачной жидкостью.
- Видишь? - сказал он.
- Да. Похоже на воду или самогон.
- Вообще-то в банке и то и другое, если только ты мне поверишь. Это взято из артезианской скважины в Ла-Плата, небольшом городке в сорока милях к востоку от Уэйко. До того как я перегнал эту жидкость, чтобы получить вот этот концентрат, у меня было пять галлонов воды. Там у меня настоящий перегонный (аппарат, Хауи, но я не думаю, что правительство будет преследовать меня за это. - Он продолжал усмехаться, и его усмешка стала еще шире. - Здесь нет ничего, кроме воды, но это все-таки самый невероятный самогон, когда-либо известный человеческой расе.
- Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.
- Не понимаешь, но сейчас все поймешь. Знаешь что, Хауи?
- Что?
- Если наша идиотская человеческая раса сумеет продержаться еще шесть месяцев и за это время не уничтожит себя, я готов поспорить, что она будет существовать вечно.
Он поднял банку из-под майонеза, и один его глаз, увеличенный во много раз, с поразительной торжественностью уставился на меня.
- Это величайшее лекарство, - произнес он. - Оно излечивает самую ужасную болезнь, от которой страдает Homo sapiens.
- Лекарство от рака?
- Нет, - покачал головой Бобби. - От войн. Драк в барах. Перестрелок. И прочей мерзости. Где тут у тебя туалет, Хауи? Мне нужно почистить зубы.
Когда Бобби вернулся в комнату, он не только вывернул майку на нужную сторону, но даже причесался. Правда, я наметил, что его метод причесываться ничуть не изменился. Бобби просто совал голову под кран и затем зачесывал волосы назад пальцами вместо расчески.
Он взглянул на два стеклянных ящика и заявил, что и пчелы и осы вернулись в нормальное состояние.
- Нельзя сказать, что осиное гнездо когда-либо приближается к тому состоянию, что можно назвать нормальным, Хауи. Осы - общественные насекомые, подобные пчелам и муравьям, но в отличие от пчел, которые почти всегда сохраняют разум, и муравьев, временами страдающих от приступов шизофрении, осы - абсолютные и полномасштабные безумцы. - Он улыбнулся. - В точности как мы, люди. - Он снял крышку с ящика, в котором находилось пчелиное гнездо.
- Знаешь что, Бобби, - сказал я. На моем лице появилась улыбка, но, пожалуй, неестественно широкая. - Закрой свой ящик с пчелами и сначала расскажи мне обо всем, а? Продемонстрируешь свои фокусы потом. Я хочу сказать, что хозяйка дома - настоящая кошечка, милая и добрая, а вот консьержка - огромная баба, курит сигары и весит больше меня фунтов на тридцать. Она…
- Тебе понравится эта картина, - убеждал Бобби, словно не слышал, что я говорил.
Я был знаком с этой привычкой так же хорошо, как и с его методом причесываться десятью пальцами. Он не то что был невежливым, а часто увлекался и не слышал, что происходит вокруг. Попытаться остановить его? Да ни в коем случае! Я был так счастлив, что он вернулся. Думаю, я понимал даже в тот момент, что произойдет нечто ужасное, но, когда я проводил с Бобби больше пяти минут, он прямо-таки гипнотизировал меня. Он был словно Люси из знаменитого комикса - с футбольным мячом в руках, обещающий, что уж на этот раз все будет в полном порядке, а я выступал в роли Чарли Брауна, устремляющегося по полю, чтобы пнуть его.
- По правде говоря, ты, наверное, уже видел все это раньше, - продолжал Бобби, - такие фотографии время от времени печатают в журналах - или в документальных фильмах о дикой природе. В этом нет ничего необычного, однако выглядит поистине потрясающе, потому что у людей существует совершенно необоснованное предубеждение относительно пчел.
Самым удивительным было то, что он был прав - я действительно видел все это раньше.
Бобби сунул руку внутрь ящика между пчелиным гнездом и стеклом. Меньше чем через пятнадцать секунд его рука покрылась шевелящейся черно-желтой перчаткой. И тут я мгновенно вспомнил: сижу перед телевизором в детской пижаме, прижимаю к груди своего плюшевого медведя примерно за полчаса до того, как лечь спать (и, уж конечно, за несколько лет до рождения Бобби), и наблюдаю со смешанным ужасом, отвращением и увлечением, как новоявленный пчеловод разрешает пчелам залезать на его лицо, полностью покрывая его. Сначала пчелы образуют у него на голове что-то вроде капюшона палача, а затем он сметает их, превращая в какую-то чудовищную живую бороду.
Бобби вдруг поморщился, затем усмехнулся.
- Одна сейчас ужалила меня, - сказал он. - Пчелы все еще не пришли в себя после поездки. Я ведь сначала попросил местную даму, занимающуюся страховкой, подбросить меня от Ла-Платы до Уэйко - она управляет старым самолетом «пайпер-каб». Дальше воспользовался какой-то местной авиалинией до Нового Орлеана. Сделал не меньше сорока пересадок, но готов поклясться, что окончательно вывела их из себя поездка на такси с Ла-Гарбинс. На Второй авеню еще больше ухабов, чем на Бергенштрассе после капитуляции немцев. - Знаешь, Бобби, мне кажется, что тебе все-таки лучше убрать руку из этого ящика, - заметил я, все время ожидая, что какие-нибудь пчелы вылетят и начнут метаться по комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8