— Теперь убийца понесет наказание…
Что-то прервало его, голос духа ускользал, уходил, затихал, но все-таки был еще слышен, как разновидность дыхания — вздохи на фоне вздохов, далекий голос радио на фоне бессмысленных эфирных разрядов.
— Скажи, — слова приходилось угадывать, и я не был уверен в том, что последние слова, произнесенные духом, расслышал правильно, хотя это были самые важные слова за все время нашего странного разговора, единственные слова, которые не требовали ответа, но сами содержали ответ на не заданный нами вопрос: — Скажи, ты помнишь день, когда Эмма возвращалась… Двадцать восьмое февраля… двадцать седьмого года… Она возвращалась… Эмма… Говорили, что ты умер в тот день, но это не так… Ты еще был жив, когда…
— Когда… — повторил Каррингтон, становясь перед Нордхиллом на колени, но дух уже ушел, не договорив, не объяснив, оставив нас в полном недоумении.
Глаза Нордхилла закрылись, тело обмякло и из груди молодого человека вырвался громкий храп.
Каррингтон посмотрел на меня, по взгляду бывшего полицейского я понял, что практически все здесь сказанное осталось для него тайной за семью печатями. Я отошел в сторону, два санитара подняли Нордхилла и положили на носилки. Спавшего и громко храпевшего юношу унесли, шаги в коридоре затихли, доктор пошел к двери и — сказал, обернувшись на пороге:
— Господа, я распоряжусь, чтобы палату Нордхилла надежно заперли, после чего жду вас в своем кабинете. Сэр Артур, — сказал он, обращаясь ко мне, но переводя взгляд и на Каррингтона, — прошу вас, не относитесь серьезно к тому, что слышали. Действие лекарства, сумеречное состояние, обычно этот переход ко сну занимает несколько минут, пациенты в это время что-то ощущают внутри себя, это бред…
Он потоптался на пороге, хотел сказать что-то еще, но только покачал головой и ушел, оставив дверь открытой настежь.
— Вот бред так бред, — сказал Филмер. — Пойдемте, господа. Я прежде не слышал, как сумасшедшие несут околесицу, Бог миловал и, надеюсь, будет миловать впредь.
Вспомнив что-то, инспектор удивленно спросил у Каррингтона:
— Послушайте, я не понял… Ваши слова о бите… Почему вы сказали, что она лежит в кустах на берегу Темзы? Это невозможно! Отсюда до названного вами места больше пятидесяти миль!
— Я… — Каррингтон откашлялся — то ли на него действительно напал кашель, то ли он тянул время, не зная, что сказать в ответ. — Я не знаю… Честно, мистер Филмер, я понятия не имею, почему это сказал.
— Но ведь вы помните, что говорили это? — с любопытством спросил я.
— Помню? Конечно! Я, слава Богу, нахожусь в здравом уме и твердой памяти! Вдруг возник образ — картина, которую я сразу узнал: река, кусты, баржа плывет по течению, солнце, облака… И бита, лежащая так, что ее не видно с дороги. Кто-то, наверно, размахнулся и бросил… Черт возьми, я даже видел запекшуюся кровь… Мгновение — и все пропало. С вами такое бывало, сэр Артур? Будто вспышка магния…
— Бывало, — сдержанно произнес я, прикрепляя в уме сказанное только что Каррингтоном к той мозаике, что уже была мной сложена. Новый элемент лег точно в нужное место — единственное, по-моему, остававшееся незанятым. — Думаю, дорогой Каррингтон, что и в вашей жизни такие вспышки происходили не один раз. И в вашей, инспектор, я прав?
Не ожидавший вопроса Филмер помотал головой, будто отгоняя навязчивое видение, и сказал, пожимая плечами:
— Ну… Если перед сном пропустишь стаканчик…
— Идемте, господа, — сказал я. — Доктор ждет нас в кабинете, и там, с вашего позволения, я попробую изложить историю этого преступления так, как она мне представляется.
Я вышел из комнаты не оборачиваясь — был уверен, что оба полицейских переглянулись, один из них покачал головой, а другой нахмурился. Вопросов, однако, никто не задал, и наша молчаливая группа проследовала по полутемному коридору, поднялась на первый этаж, здесь было так светло, что у меня зарябило в глазах и почему-то сдавило грудь, я остановился на мгновение, но сразу взял себя в Руки — не хватало только в присутствии Каррингтона и тем более Филмера показать свою слабость! — и направился к кабинету доктора Берринсона.
Наконец мне удалось закурить. Табачный дым показался сладким, как никогда прежде, Я вытянул ноги и сидел, вдыхая аромат, выпуская колечки дыма и наблюдая за тем, как рассаживались в кресла доктор, Филмер и Каррингтон, как доктор отдавал распоряжения мрачной и заплаканной Грете и бесстрастному, похожему на сфинкса Джону, как оба полицейских, склонившись друг к другу, обсуждали произошедшие события, и Каррингтон, по-моему, пытался уклониться от вопросов, которыми его забрасывал Филмер. На большом подносе принесли чай, печенье, лимон, и я с удивлением подумал о том, что этот бесконечный день еще далеко не закончился, на часах лишь начало шестого, время вечернего чаепития.
Отпустив Грету и Джона, Берринсон минуту—другую смотрел в потолок, сложив на груди руки, — похоже, он, как и я, приходил в себя и собирался с мыслями для предстоявшего разговора.
— Пейте чай, господа, — сказал он наконец. — Остынет…
И мы начали пить чай — по вкусу это был классический цейлонский без добавок, — и никто не торопился с вопросами или предложениями, будто каждый из нас боялся первым нарушить молчание.
— На дознании, — сказал наконец Филмер, поставив на стол пустую чашку, — вряд ли коронер назначит дополнительное полицейское расследование… Я и не стану этого добиваться. Случай предельно ясный. И решение одно из двух. Содержать Нордхилла здесь или переправить в тюрьму графства. И, понятно, назначить новую психиатрическую экспертизу. Как вы считаете, доктор?
Берринсон допил чай, блюдце поставил на стол, а чашку продолжал держать в ладонях, будто желая за что-то ухватиться в своих рассуждениях.
— Не вижу смысла в новой психиатрической экспертизе, — устало произнес он. — И в дополнительном полицейском расследовании смысла не вижу тоже, хотя решать тут, конечно, коронеру, а не мне. Мне еще вчера надо было приказать, чтобы Нордхилла заперли в его палате. Тогда ничего бы…
Доктор замолчал и поставил наконец чашку на стол. Так же поступили мы с Каррингтоном и одновременно, будто долго репетировали, сказали:
— Чепуха.
— Что чепуха, господа? — нахмурился Берринсон. — Если бы вы заперли Нордхилла, — объяснил Каррингтон, — он сделал бы то же самое, только позже.
— Если бы вы заперли Нордхилла, — сказал я, — девушка все равно была бы убита в то же время и в том же месте.
— Чепуха, — сказал на этот раз инспектор Филмер. — Если бы Нордхилла крепко заперли и не выпускали ни при каких обстоятельствах, девушка осталась бы жива. Я далек от того, чтобы обвинять доктора в небрежности, но…
— Ради Бога, господа, — резко сказал я, — вы действительно ничего не поняли в том, что сегодня произошло? Вы действительно считаете, что Альберт Нордхилл убил девушку по имени Эмилия Кларсон? Вот это на самом деле полная чепуха, господа! Да, произошло убийство. Давно запланированное и наконец осуществленное. Майкл Шеридан с помощью бейсбольной биты убил свою бывшую подругу Эмму Танцер, Нордхилл пытался спасти девушку, он опекал ее на протяжении нескольких месяцев, но в конце концов силы, которые нам неподвластны, сделали свое дело. Уверяю вас, доктор, Нордхилл так же здоров психически, как мы с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Что-то прервало его, голос духа ускользал, уходил, затихал, но все-таки был еще слышен, как разновидность дыхания — вздохи на фоне вздохов, далекий голос радио на фоне бессмысленных эфирных разрядов.
— Скажи, — слова приходилось угадывать, и я не был уверен в том, что последние слова, произнесенные духом, расслышал правильно, хотя это были самые важные слова за все время нашего странного разговора, единственные слова, которые не требовали ответа, но сами содержали ответ на не заданный нами вопрос: — Скажи, ты помнишь день, когда Эмма возвращалась… Двадцать восьмое февраля… двадцать седьмого года… Она возвращалась… Эмма… Говорили, что ты умер в тот день, но это не так… Ты еще был жив, когда…
— Когда… — повторил Каррингтон, становясь перед Нордхиллом на колени, но дух уже ушел, не договорив, не объяснив, оставив нас в полном недоумении.
Глаза Нордхилла закрылись, тело обмякло и из груди молодого человека вырвался громкий храп.
Каррингтон посмотрел на меня, по взгляду бывшего полицейского я понял, что практически все здесь сказанное осталось для него тайной за семью печатями. Я отошел в сторону, два санитара подняли Нордхилла и положили на носилки. Спавшего и громко храпевшего юношу унесли, шаги в коридоре затихли, доктор пошел к двери и — сказал, обернувшись на пороге:
— Господа, я распоряжусь, чтобы палату Нордхилла надежно заперли, после чего жду вас в своем кабинете. Сэр Артур, — сказал он, обращаясь ко мне, но переводя взгляд и на Каррингтона, — прошу вас, не относитесь серьезно к тому, что слышали. Действие лекарства, сумеречное состояние, обычно этот переход ко сну занимает несколько минут, пациенты в это время что-то ощущают внутри себя, это бред…
Он потоптался на пороге, хотел сказать что-то еще, но только покачал головой и ушел, оставив дверь открытой настежь.
— Вот бред так бред, — сказал Филмер. — Пойдемте, господа. Я прежде не слышал, как сумасшедшие несут околесицу, Бог миловал и, надеюсь, будет миловать впредь.
Вспомнив что-то, инспектор удивленно спросил у Каррингтона:
— Послушайте, я не понял… Ваши слова о бите… Почему вы сказали, что она лежит в кустах на берегу Темзы? Это невозможно! Отсюда до названного вами места больше пятидесяти миль!
— Я… — Каррингтон откашлялся — то ли на него действительно напал кашель, то ли он тянул время, не зная, что сказать в ответ. — Я не знаю… Честно, мистер Филмер, я понятия не имею, почему это сказал.
— Но ведь вы помните, что говорили это? — с любопытством спросил я.
— Помню? Конечно! Я, слава Богу, нахожусь в здравом уме и твердой памяти! Вдруг возник образ — картина, которую я сразу узнал: река, кусты, баржа плывет по течению, солнце, облака… И бита, лежащая так, что ее не видно с дороги. Кто-то, наверно, размахнулся и бросил… Черт возьми, я даже видел запекшуюся кровь… Мгновение — и все пропало. С вами такое бывало, сэр Артур? Будто вспышка магния…
— Бывало, — сдержанно произнес я, прикрепляя в уме сказанное только что Каррингтоном к той мозаике, что уже была мной сложена. Новый элемент лег точно в нужное место — единственное, по-моему, остававшееся незанятым. — Думаю, дорогой Каррингтон, что и в вашей жизни такие вспышки происходили не один раз. И в вашей, инспектор, я прав?
Не ожидавший вопроса Филмер помотал головой, будто отгоняя навязчивое видение, и сказал, пожимая плечами:
— Ну… Если перед сном пропустишь стаканчик…
— Идемте, господа, — сказал я. — Доктор ждет нас в кабинете, и там, с вашего позволения, я попробую изложить историю этого преступления так, как она мне представляется.
Я вышел из комнаты не оборачиваясь — был уверен, что оба полицейских переглянулись, один из них покачал головой, а другой нахмурился. Вопросов, однако, никто не задал, и наша молчаливая группа проследовала по полутемному коридору, поднялась на первый этаж, здесь было так светло, что у меня зарябило в глазах и почему-то сдавило грудь, я остановился на мгновение, но сразу взял себя в Руки — не хватало только в присутствии Каррингтона и тем более Филмера показать свою слабость! — и направился к кабинету доктора Берринсона.
Наконец мне удалось закурить. Табачный дым показался сладким, как никогда прежде, Я вытянул ноги и сидел, вдыхая аромат, выпуская колечки дыма и наблюдая за тем, как рассаживались в кресла доктор, Филмер и Каррингтон, как доктор отдавал распоряжения мрачной и заплаканной Грете и бесстрастному, похожему на сфинкса Джону, как оба полицейских, склонившись друг к другу, обсуждали произошедшие события, и Каррингтон, по-моему, пытался уклониться от вопросов, которыми его забрасывал Филмер. На большом подносе принесли чай, печенье, лимон, и я с удивлением подумал о том, что этот бесконечный день еще далеко не закончился, на часах лишь начало шестого, время вечернего чаепития.
Отпустив Грету и Джона, Берринсон минуту—другую смотрел в потолок, сложив на груди руки, — похоже, он, как и я, приходил в себя и собирался с мыслями для предстоявшего разговора.
— Пейте чай, господа, — сказал он наконец. — Остынет…
И мы начали пить чай — по вкусу это был классический цейлонский без добавок, — и никто не торопился с вопросами или предложениями, будто каждый из нас боялся первым нарушить молчание.
— На дознании, — сказал наконец Филмер, поставив на стол пустую чашку, — вряд ли коронер назначит дополнительное полицейское расследование… Я и не стану этого добиваться. Случай предельно ясный. И решение одно из двух. Содержать Нордхилла здесь или переправить в тюрьму графства. И, понятно, назначить новую психиатрическую экспертизу. Как вы считаете, доктор?
Берринсон допил чай, блюдце поставил на стол, а чашку продолжал держать в ладонях, будто желая за что-то ухватиться в своих рассуждениях.
— Не вижу смысла в новой психиатрической экспертизе, — устало произнес он. — И в дополнительном полицейском расследовании смысла не вижу тоже, хотя решать тут, конечно, коронеру, а не мне. Мне еще вчера надо было приказать, чтобы Нордхилла заперли в его палате. Тогда ничего бы…
Доктор замолчал и поставил наконец чашку на стол. Так же поступили мы с Каррингтоном и одновременно, будто долго репетировали, сказали:
— Чепуха.
— Что чепуха, господа? — нахмурился Берринсон. — Если бы вы заперли Нордхилла, — объяснил Каррингтон, — он сделал бы то же самое, только позже.
— Если бы вы заперли Нордхилла, — сказал я, — девушка все равно была бы убита в то же время и в том же месте.
— Чепуха, — сказал на этот раз инспектор Филмер. — Если бы Нордхилла крепко заперли и не выпускали ни при каких обстоятельствах, девушка осталась бы жива. Я далек от того, чтобы обвинять доктора в небрежности, но…
— Ради Бога, господа, — резко сказал я, — вы действительно ничего не поняли в том, что сегодня произошло? Вы действительно считаете, что Альберт Нордхилл убил девушку по имени Эмилия Кларсон? Вот это на самом деле полная чепуха, господа! Да, произошло убийство. Давно запланированное и наконец осуществленное. Майкл Шеридан с помощью бейсбольной биты убил свою бывшую подругу Эмму Танцер, Нордхилл пытался спасти девушку, он опекал ее на протяжении нескольких месяцев, но в конце концов силы, которые нам неподвластны, сделали свое дело. Уверяю вас, доктор, Нордхилл так же здоров психически, как мы с вами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37