- Отнеси ему.
- Рема...
Исабели показалось, что Рема дрожит, что она стала спиною
к столу нарочно, чтобы Исабель не видела ее глаз.
- Я уже выпустила пророка, Рема.
Плохо спится, когда такая липкая жара и так гудят москиты.
Два раза Исабель чуть не встала, ей хотелось пойти в коридор, в
ванную - смочить лицо и запястья. Но ей слышно было, внизу
кто-то ходит, шагает взад-вперед по столовой, подходит к
лестнице, возвращается... То были не шаги Луиса, глухие,
неспешные, и не поступь Ремы. Как жарко было нынче вечером
Малышу, какими большими глотками он, наверное, пил лимонад.
Исабель представляла себе, как он пьет прямо из горлышка, держа
обеими руками зеленый стеклянный кувшин, и желтые кружочки
колышатся в воде под лампой; но в то же время она знала, что
Малыш не стал пить лимонад, что он все еще глядит на кувшин,
который Исабель поставила ему на стол, смотрит, словно
вглядываясь во что-то беспредельно порочное. Ей не хотелось
вспоминать, как улыбался Малыш, как подошел к двери, словно
хотел выглянуть в коридор, как медленно возвращался к столу.
- Она сама должна была принести. Сказано тебе было:
поднимайся к себе.
А ей ничего в голову не пришло, кроме дурацкого ответа:
- Он холодный-прехолодный, Малыш.
Кувшин был зеленый, как пророк.
Нино встал первый, предложил пойти к ручью за ракушками.
Исабель почти не спала, вспоминала приемные с цветами, горшки
павилики, больничные коридоры, сестер милосердия, термометры в
стаканах с хлоркой, все, что было во время первого причастия,
Инес, сломанный велосипед, привокзальное кафе, маскарадный
костюм цыганки, подаренный ей на день рождения, когда ей
исполнилось восемь. А сама она среди всего этого была словно
папиросная бумага между листами альбома, сама она знала, что не
спит, и думала о разных других вещах, не о цветах, не о
павилике, не о больничных коридорах. Она неохотно поднялась,
умылась, крепко растерев уши. Нино сказал, что уже десять и
тигр в гостиной, где пианино, так что можно сразу идти к ручью.
Они спустились вместе, поздоровались на ходу с Луисом и
Малышом, те читали в кабинетах с открытыми дверями. Улитки
водились на том берегу, за которым начинались пшеничные поля.
Нино все жаловался на рассеянность. Исабели сказал, что она
дружить не умеет и коллекционер из нее никудышный. Нино
показался ей вдруг таким малолеткой, таким ребеночком со своими
ракушками и листочками.
Когда над домом подняли флаг, приглашающий к завтраку,
Исабель вернулась первой. Дон Роберто только что закончил
обход, и она задала ему всегдашний вопрос. Подошел Нино, он
брел медленно, тащил коробку, где были сачки и ракушки, Исабель
помогла ему сложить сачки на крыльце, и они вошли вместе. Рема
ждала их, белая и безмолвная. Нино положил ей на ладонь голубую
ракушку.
- Самую красивую - тебе.
Малыш уже завтракал, положив рядом газету, Исабели
осталось ровно столько места, чтобы удалось втиснуть локоть.
Луис пришел из своего кабинета последним, вид у него был
довольный, как всегда в полуденную пору. Принялись за еду. Нино
говорил о ракушках, о том, что нашел в камышах улиточью икру, о
том, как лучше сортировать ракушки для коллекции - по величине
или по цвету. Улиток он сам прикончит, потому что Исабель их
жалеет, а раковины они разложат сушиться на листе цинка. Затем
пили кофе, Луис, как всегда, поглядел вопросительно на детей, и
тут Исабель вскочила первая, побежала искать дона Роберто, хотя
дон Роберто еще раньше ей сказал. Она обежала вокруг крыльца,
и, когда вернулась, Рема и Нино вместе склонились над
ракушками, они словно позировали для семейной фотографии, на
Исабель взглянул только Луис, и она сказала: "Он в кабинете у
Малыша". Малыш раздосадованно повел плечами, а Рема в это время
касалась улитки кончиком пальца так осторожно, что казалось,
палец такой же мягкий, как улитка. Потом Рема встала, пошла за
сахаром, Исабель пошла с нею, они болтали на ходу и вернулись,
смеясь шуткам, которыми обменялись в буфетной. Поскольку у
Луиса кончилось курево и он велел Нино сбегать за ним в
кабинет, Исабель поспорила с Нино, кто первый найдет сигареты,
и они выбежали вдвоем. Победил Нино, они вернулись бегом,
толкая друг друга, чуть не налетели на Малыша, тот шел читать
газету в библиотеку, досадуя, что не может пользоваться своим
кабинетом. Исабель уселась рассматривать ракушки, и Луис,
ожидавший, чтобы она, как всегда, поднесла к его сигарете
огонек, увидел, что она целиком погрузилась в созерцание
улиток, которые зашевелились, медленно поползли наружу; вдруг
Исабель взглянула на Рему и тотчас отвела глаза, улитки словно
заворожили ее, и потому она не шевельнулась, услышав первый
вопль Малыша, все уже бежали к библиотеке, а она сидела над
ракушками, словно не слышала, как снова вскрикнул Малыш, -
крик был сдавленный, - как Луис ломился в дверь библиотеки,
как вбежал дон Роберто с собаками, как стонал Малыш, как
неистово лаяли псы, как Луис повторял: "Но он же был у него в
кабинете! Она сказала, он у него в кабинете!", а Исабель
склонилась над улитками, улитки были гибкие, словно пальцы,
словно пальцы Ремы, а вот рука Ремы опустилась на плечо
Исабели, вот приподняла ее голову, и заглянула ей в глаза, и
глядела вечность целую, и Исабель надрывалась в жестоком плаче,
прижимаясь к Реминои юбке, и плач был радостью наоборот, и Рема
гладила ее по голове, успокаивала, мягко водя пальцами и что-то
бормоча ей на ухо, и в шепоте Ремы, казалось, была
благодарность, было одобрение, которого не выразить словами.

1 Госпожа, сеньора (аргентинское просторечие).
2 Мар-дель-Плата - известный аргентинский курорт на
берегу Атлантического океана.
3 Риачуэло - река, протекающая через Буэнос-Айрес.
4 Формикарий - искусственный муравейник.
5 Пророк, или мамборета - американское насекомое из семьи
богомоловых, крупное, прямокрылое, с удлиненным тельцем.

1 2 3 4 5